Часы Ираза

Утро двадцать шестого числа выдалось хмурым, предвещающим осенний дождь. В устье реки Льеп, словно кучка водяных насекомых, сновали от одного берега к другому маленькие суда, перевозившие в Жактан тысячи иразцев.

Джориан и Карадур свернули с жактанской набережной. В конце улицы, на которой они оказались, начинались земли храма Нубалиаги. Добравшись до них, Джориан и Карадур вместе с людским потоком двинулись вправо и вскоре подошли к храму с восточной стороны.

Храм представлял собой огромное сооружение с куполами и шпилями. Серебряная обшивка куполов мягко светилась под серым небом. Вход с обеих сторон украшали скульптуры прекрасной обнаженной женщины высотой тридцать футов. Это были статуи Нубалиаги, одна изображала богиню натягивающей тетиву лука, вторая – льющей воду из кувшина.

– Та, что слева, разгоняет затмение, – пояснил Карадур, – а вторая управляет приливом и отливом.

Джориан остановился взглянуть на статуи.

– Забавно, – сказал он. – Прошлой ночью мне приснилась женщина точь-в-точь как эта, то есть натурщица, которая позировала для этой скульптуры.

– Ну да? И что же?

– Кажется, эта дама сказала мне: «Берегись второй короны, сын мой». Одежды на ней было не больше, чем на этих статуях, а я с тех самых пор, как мы с тобой расстались в Метуро, вел на редкость добродетельную жизнь. Ну и, само собой, попробовал обнять ее, но она обратилась в дым и улетучилась. Я решил, что причина этого сна в моем неудовлетворенном вожделении, да и слова женщины показались бессмыслицей. Короче, я не придал сну особого значения и не могу теперь вспомнить, что там было еще.

– Хм. К таким вещам должен быть готов каждый. Ты же знаешь, боги... ну, словом, иногда являются смертным, такое и впрямь бывает.

– Если предупреждение богини было вроде того совета, что дал нам зеленый божок Тваша, – помнишь, в Швении? – то я вполне могу обойтись без него.

Храм стоял на возвышении, и улица, ведущая от него на восток, шла под гору. Народ двигался по улице сплошным потоком – иразцы в юбках или шароварах, женщины, с головы до ног закутанные в ткань, пришельцы из Федирана, Новарии и даже светловолосые варвары из далекой Швении, потеющие в меховой и шерстяной одежде. Среди иразцев выделялись сторонники Юбок, нарядившиеся в красное и белое – цвета этой партии, а приверженцы Штанов красовались в синем и золотистом.

– Рад слышать, что ты не даешь воли плотским желаниям, – сказал Карадур. – Это необходимая ступень, ведущая к нравственному совершенству и просвещенности духа. Может быть, ты стал последователем какой-нибудь аскетической философии или культа?

– Нет. Просто мне казалось, Эстрильдис не пришла бы в восторг, узнав, что я без нее макал куда попало свой фитиль. Такова любовь, что поделаешь. Ну, ничего, придет время, я наверстаю упущенное.

Они подошли к внешней стене ипподрома; каменные арки, выстроенные одна над другой, создавали ярусы, на которых стояли кресла. Толпа, дробясь на отдельные потоки, текла к входам.

– У нас в билете указан вход номер четыре, – сказал Джориан. – Где это?

– Направо, – ответил Карадур.

В толпу замешались торговцы, громко предлагающие свой товар – флажки, игрушечные колесницы, написанные от руки программки, еду и питье. Джориан с Карадуром отыскали четвертый вход, и толпа внесла их внутрь. Билетер, увидев королевские билеты, почтительно поздоровался с их обладателями и указал места под ложей короля, как раз напротив черты, разделяющей поле надвое.

Джориан и Карадур уселись на свои места и достали свертки, собираясь перекусить. Слева от них места занимали активные члены партии Штанов, и трибуны сплошь пестрели синим и золотым. Справа таким же образом сгрудились Юбки, окрасив трибуны в цвета своей партии – белый и красный. Политиканов разделяла узкая полоска, где сидела знать и высшие чиновники, в том числе Джориан и Карадур, но это не мешало представителям двух блоков орать друг на друга. Монотонный гул ипподрома то и дело перекрывали сочные ругательства.

Когда Джориан допивал пиво, звук фанфар возвестил о прибытии короля. Все на трибунах встали с мест, а Ишбахар проковылял в свою ложу и опустился на позолоченный трон. Затем зрители вновь расселись, король сделал знак глашатаю, и тот приготовил рупор. Король достал лист тростниковой бумаги, увеличительное стекло и начал читать своим писклявым голосом, пыхтя и останавливаясь после каждого предложения, чтобы глашатай успел проорать его слова.

Речь была нудная, но не длинная; для Джориана она свелась примерно к следующему: «...благоприятный случай... прославленный народ... доблестные соперники... блестящая подготовка... пусть победит сильнейший...»

Когда король закончил, на трибуне, занятой Штанами, кто-то поднялся и прокричал:

– Когда Ваше Величество привлечет к суду убийц Сефера?

Король передал ответ через глашатая:

– Умоляю, сударь мой, не надо об этом сейчас. Момент совершенно неподходящий. Дело расследуется...

Но слова глашатая, несмотря на рупор и его собственную луженую глотку, потонули в реве голосов.

– К ответу! К ответу! – дружно скандировали Штаны. Юбки в свою очередь заголосили:

– Долой! Молчать! Долой! Молчать!

– Кто такой Сефер? – спросил Джориан.

– Один чиновник, сторонник Штанов, он был найден убитым. Штаны считают, что его прикончила банда Юбок, а Юбки заявили, что понятия ни о чем не имеют.

Глашатай продолжал кричать, угрожающе зашевелились ряды гвардейцев, сверкающих бронзовыми латами и гребенчатыми стальными шлемами, и вопли разъяренных соперников мало-помалу улеглись.

– Первыми поставили скачки на черепахах, – сообщил Карадур, – чтобы позабавить толпу и направить мысли политиканов – если это можно назвать мыслями – в более мирное русло.

В подзорную трубу Джориан разглядел на скаковой дорожке, у стартового столбика, четырех огромных черепах. Они стояли на толстых кривых лапах, и верх панцирей приходился вровень с макушкой высокого человека. На спине у каждой черепахи было закреплено седло, сходное с верблюжьим. В седлах сидели мужчины, наряженные в пестрые клоунские костюмы.