Иллюзия обмана (СИ)

Итак, к лечению Риаталь подключились Волшебник и Художник. Они долго выбирали подходящий рисунок, пока не нашли один. Девушка на нём была изображена в момент, когда провожала корабль своего старшего брата, погибшего одним из первых после того, как сестра лишилась дара. Лицо её, обветренное и загорелое, светилось от песни. Казалось, что, если приблизить ухо к портрету, можно услышать мотив и даже разобрать слова. Невозможно себе было представить, что именно Риаталь сейчас лежит безучастная ко всему. Особенно поразил этот портрет Первооткрывателя, который попросил его посмотреть и никак не мог отпустить. Ему отчего-то казалось, что она слышит его и понимает. Только уста скованы злым заклятием, поэтому ответить не может… Хаймер баюкал изображение, пел ему песни, рассказывал какие-то истории.

— Я говорю тебе нарисованной то, что не сказал бы живой, даже не слышащей меня. Говорю, потому что люблю тебя, наверное, всю жизнь, поскольку не помню времени, когда не знал о тебе или не думал… И ещё… Я верю, что ты поправишься. Поверь мне, я знаю, как это бывает… Вокруг очень много друзей. Они помогут тебе вернуться, как помогали другим… Риаталь — девушка с путеводным именем! Ты ещё споёшь много дивных и хранящих песен. Прошу тебя, вернись! Я буду ждать… Если понадобится — всю жизнь.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Первооткрыватель сходит с ума. Однако ни дюки, ни Художник с Волшебником не беспокоились. Всё шло так, как и должно было идти. Это продолжалось довольно долго. Наверное, несколько дней. Потом Кинранст мягко, но настойчиво забрал рисунок и сам склонился над ним. Каково же было удивление Волшебника, когда он увидел, что безумие Риаталь медленно, но верно переходит на бумагу. Одухотворённые черты Хранительницы становились напряжёнными, бездумными и безрадостными. Потом портрет начал умирать. Кинранст срочно позвал брата Мренда, и оба они бросились в соседнюю комнату, где находилась больная. Девушка спокойно спала. Вероятно, ей снилось что-то хорошее, она улыбалась. Впервые за много недель…

— Посмотри-ка, этот парень и здесь нас обогнал! — с добродушной завистью шепнул Художник Волшебнику. — Любовь сделала главное. Остальное закончат дюксы и время…

VI

Портрет, принявший безумие Риаталь, в тот же вечер сгорел сам собою. И снова в дальних покоях Тильецада запели дюксы. И вот однажды к их гулким голосам присоединился ещё один. Этот голос был то низок и грозен, как штормовой ветер и гул прибоя, то взмывал ввысь, как морская птица. Понемногу к мотиву добавились слова, похожие на доброе попутное заклинание:

— Родные мои и любимые, я вернулась! Теперь, даже если я буду далеко, песня будет отводить беды от ваших кораблей. Что бы ни было, я навсегда с вами!

Это запела исцелённая Риаталь. Несколько минут все молчали в замешательстве… А потом по залу прокатилась оглушительная волна восторга! Ещё через несколько мгновений снова наступила тишина, в которой лилась дивная песня, где сплетались и расходились голоса древних дюкс и становившийся с каждой секундой всё более уверенным голос Хранительницы. Никто из находившихся, а тем более Хаймер, никогда раньше не слышали ничего подобного.

Нежданный шторм стремительно вёл свои войска на Стевос, как будто смакуя предстоявшую разрушительную работу. Свирепые волны, разметав свои гривы, набрасывались на скалы, стремясь их прогрызть. Пользуясь отсутствием Риаталь, стихия решила смести город и смыть со скал его обломки!

И вдруг бесновавшаяся морская армия наткнулась на невидимую преграду. Снова и снова кидался в атаку шторм. Но снова и снова отбрасывала его назад такая знакомая песня. Впервые за долгое время все корабли вернулись домой…

Прошла ещё пара дней, и дюксы вывели Риаталь в общий зал. Девушку было не узнать. В глазах, ещё недавно тусклых и бессмысленных, теперь плескался дальний морской свет. И опять в Тильецаде был устроен праздник, куда пригласили всех, кто помогал лечить Хранительницу.

Хаймер сидел бледный как полотно и боялся взглянуть в сторону Риаталь. В результате девушка, чувствовавшая себя почти здоровой, подошла к нему первая. Решительно откинув длиннющую чёлку, она улыбнулась своему спасителю и увлекла его танцевать. Первооткрыватель для разнообразия покраснел.

О чём уж они беседовали, кто знает? Очевидно, им было что рассказать друг другу. Молодой человек быстро освоился и решил, что разговаривать с живой Риаталь, право же, гораздо лучше, чем с её портретом.

— Я слышала тебя тогда, когда злая сила уводила меня отсюда, — говорила девушка. — Опираясь на твой голос, я вернулась обратно. Ты делал то, что раньше всегда приходилось мне — хранил в пути. Наверное, так должно быть и дальше? Теперь мне остаётся одно — всю жизнь петь для тебя и охранять твою дорогу…

Что мог ответить на это Хаймер? Скакать на одной ножке было бы по-детски, разрыдаться — не по-мужски, поэтому ему оставалось лишь улыбаться.

VII

Художник, познакомившийся с Хаймером на бегу, теперь должен был наконец-то с ним поговорить. На этот раз шанс упускать было нельзя.

Ближе к середине ночи праздник начал постепенно угасать; все понемногу начали разбредаться, а дюксы еле уговорили раскрасневшуюся и утомлённую Риаталь отправиться отдохнуть. Хаймер проводил свою даму, потом налил себе небольшой кувшинчик вина и незаметно вышел во внутренний дворик.

Удобная скамья с высокой резной спинкой и мягкими подушками. Негромко журчащий рядом фонтан. Мелодичный напев какой-то ночной птицы. Такие места молодой человек всегда любил, вероятно, потому, что нечто подобное было в его родном доме. Даже запахи напоминали лучшие мгновения из детства и ранней юности. А в этом патио был ещё и поразительной красоты цветник. По нему можно было изучать географию самых отдалённых областей Сударба. Каких только сказочных растений там не было! Дюки умели выращивать абсолютно всё, что цветёт. А то, с чем не успевали справиться хозяева замка, обихаживал Рёдоф, которому здесь незачем было скрывать то, что Мэнигский Садовник — это он и есть.

В самом центре цветника красовались четыре гладиолуса едва ли не выше человеческого роста. Оттенки бархатных лепестков, казалось, плавно перетекая друг в друга, источали дивный нездешний свет, вполне достаточный для того, чтобы разогнать ночную мглу.

Вволю налюбовавшись, Хаймер сидел в любимом дворике, то ли медитируя, то ли просто осмысливая события последних недель. Там брат Мренд и нашёл Первооткрывателя и подсел рядом. Некоторое время посидели молча, потихоньку потягивая вино и приглядываясь друг к другу.

— Давно же я хотел с тобой поговорить по-настоящему. С самой Мэниги. Точнее, с похорон Арнита. Да вот не складывалось всё… — сказал, наконец, Художник и, немножко помявшись, добавил: — В общем, тут такое дело… Жив он…

— Кто? — деревянным голосом спросил молодой человек.

— Арнит, кто же ещё? Жив и здоров. Не смотри так, я ещё не совсем спятил. Сам видел.

— Да где же он тогда? Что с ним? Почему за столько времени мне весточки не подал? — Хаймер совершенно оторопел. Похоже, что столько новостей, плохо укладывались в его голове. — Нет, не может быть — я сам над носилками стоял. Кто же, по-твоему, там лежал?

— Не Арнит — Йокещ.

— А Император?.. То есть… — Первооткрыватель схватился за голову, не решаясь произнести очевидное. — Он?..

— Да-да, — помог ему Художник. — Арнит — великий лжец и сильный волшебник.

Хаймер некоторое время сидел молча. Понемногу к нему вернулось самообладание.

— Расскажи, что там было, — почти спокойным тоном попросил молодой человек. — Наверное, это важно…

Тогда брат Мренд поведал всё, что знал — и о том, что никакого бессмертного Императора нет и никогда не было, и об авантюре Конвентуса, и о превращения придворных в Йокеща. Потом он подробно остановился на том, как писался последний портрет. И о своём видéнии. И как злодей пытался талисман дюков заполучить. И как исчез Арнит и появился Йокещ. Ничего не упустил Художник: даже о секрете портрета упомянул, и о воротах, отнимающих память, и том, что благодаря замечательной шляпе, подаренной Кинранстом, ничего не забыл… Долго он так говорил. А когда выдохся, уже светало.