Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

Лита - Братчики

Я отыскала Яна лишь через несколько часов. Тех, кто выжил на плахе, относили в больницу для бедняков, которая располагалась в тупиковом переулке неподалеку от Оружейной площади. Переулок тот я нашла не сразу - мне пришлось дважды спрашивать дорогу у прохожих. От них же я узнала, что один из осуждённых умер во время экзекуции, не выдержав боли. Человек, которому отсекли кисти рук, был жив, когда его стаскивали с эшафота. Значит, либо Ян, либо тот, другой. Кто-то из них.

Больница размещалась в приземистом кирпичном строении, окружённом чахлыми кипарисами. За болящими присматривали монашенки из городского монастыря. Нищета здесь царила страшная. В полутёмном коридоре остро пахло обеззараживающим раствором, нужником и нечистой плотью. Краска на стенах растрескалась и свисала струпьями, а рассохшиеся половицы предательски скрипели и пружинили под ногами. Дверь в общую палату была приоткрыта, и я разглядела ряды узких железных коек, на которых вповалку лежали тела - мужчины, женщины, старики, дети, все в одном помещении. Это были 'обычные' больные. Тех, с эшафота, держали в отдельной келейке в самом конце коридора. О таких никто не заботился. Их просто бросали на койку и уходили. Некоторых потом забирали родственники. Некоторые умирали.

Когда я вошла, меня чуть не замутило от спёртого воздуха. Первым делом я бросилась к окну и распахнула его настежь. Потом я оглядела келейку. Здесь стояло несколько коек. Все они были пусты, кроме одной. На ней лежал Ян. Живой. Мертвенно-бледный, с заскорузлой от крови повязкой на глазах. Его трясло, как в лихорадке, губы были обкусаны. За всё это время никто не подошёл к нему, чтобы хотя бы дать ему воды.

Я собиралась забрать его домой, но вскоре поняла, что дело безнадёжное. Сам он не дойдет, а без посторонней помощи я его не дотащу. Но что-то надо было делать. Хотя бы смыть кровь с его лица. Я выглянула в коридор и позвала одну из монашенок. Сунув ей несколько монет - благо кошель был с собой - я попросила принести тёплой воды и чистых бинтов. Потом я спросила, имеются ли у них какие-нибудь лекарства - обеззараживающие и для заживления ран? К несчастью, нет, ответила та, в средствах мы стеснены изрядно, ибо живём на пожертвования... Тогда я отдала ей весь кошелёк и велела сходить к аптекарю и купить всё необходимое. Кроткая сестра поджала губы - наверное, она не привыкла, чтоб ею командовали всякие простолюдинки - но кошель взяла. Вскоре она вернулась со склянками и аптечными принадлежностями.

Остаток дня прошел, как в аду. Я сидела у постели брата, держа его за руку. Время от времени я размешивала в стакане с водой вытяжку корня красавки и давала ему пить маленькими глотками. Зелье заглушало боль и приносило забвение. За распахнутым окном был слышен надсадный гул, по стенам келейки ползли продолговатые тени. В небе над городом плыли воздушные корабли. Они были свинцового цвета, их покатые бока лоснились, как рыбья кожа, а под брюхами реяли на ветру багровые полотнища. Корабли плыли на северо-запад. То, чего все так ждали, свершилось. Августа-Самодержица двинула войска на Дуумвират.

Впрочем, об Августе я сейчас думала меньше всего. Я пыталась представить свою дальнейшую жизнь. Работу в корчме я потеряла и новой, скорее всего, уже не найду. Скоро мне нечем будет заплатить за квартиру. Значит, мы с братом окажемся на улице. И сколько мы так протянем? До первой зимы, в лучшем случае. Можно, конечно, уйти в монастырь, к кротким сёстрам. Таких как я принимают охотно. Но кто тогда позаботится о Яне? Ещё можно наняться куртизанкой в весёлый дом. Можно. Ну и насколько меня хватит? На пять лет, десять? "Публичные девочки" сгорают быстро, как свечи. А что будет с Яном?..

Постепенно сгустились сумерки, и наступила ночь. В переулке зажглись масляные фонари. Я заметила на подоконнике свечной огарок в битой фарфоровой чашке вместо подсвечника, но зажигать его я не стала. Сидела в потёмках. Каково это - жить в темноте, думала я. Всё время в темноте... Я вздрогнула, когда Ян заговорил. Мне казалось, что он в забытьи. Он разжал ладонь. Я увидела продолговатый стеклянный фиал размером примерно с ноготь на большом пальце руки. Фиал крепился к тонкой серебряной цепочке. Я знала, что в таких капсулах хранят атропос. Смертельный яд, одной капли которого достаточно, чтобы убить человека. "Откуда это?" - спросила я. Ян сказал, что к нему приходили. Один человек. Был тут незадолго до меня. Он не назвал своего имени и говорил как будто в воротник, словно пытаясь изменить голос. Но Ян его узнал. Валога. Алех Валога. Брат Беренис. Тот самый, конторский, помнишь? Ещё бы не помнить. Ну и мутный же тип. Припёрся сюда с атропосом. Выполнял чей-то приказ? Или это его личное решение? Решил избавить от страданий убийцу-неудачника... Впрочем, отравы здесь достаточно, чтобы убить двоих. В тот момент мне казалось, что смерть будет наилучшим выходом для нас обоих. И для меня, и для Яна.

Потом я услышала, как под окном что-то заскреблось. Вначале мне показалось, что это какое-то животное. Сейчас полезет в дом. Только этого не хватало!.. Подойдя к окну, я хотела было захлопнуть створки, но неожиданно в оконную раму вцепилась чья-то рука с длинными пальцами. Потом над подоконником показалась голова с взлохмаченными волосами. В темноте я разглядела округлое лицо, усыпанное веснушками. Совсем молодой парень, лет шестнадцати, не больше. На нём была холщовая свитка и рубаха с вышивкой, в каких ходят селяне.

- Ты Лита? - спросил он.

- Да... - я кивнула.

Парнишка подтянулся на руках и уселся на шатком подоконнике.

- Хлусик я, - сказал он. - Ну, Памва. Знаешь Сташека? Так вот мы от него. А у тебя тут вроде неприятности?

Говорил он на "порченом ромейском", то и дело вворачивая словечки из местного языка.

- Подождите... Вы - это кто? - спросила я.

- Мы - это Братчики, - ответил он вполголоса и заговорщицки улыбнулся.

- Что за свинарник вы тут развели, а, божьи люди? - послышалось в коридоре. - От грязищи ноги к полу липнут. И смердит у вас, как в покойницкой. Это как понимать?

Говорили на чистейшем ромейском. Хлёсткий, остроугольный язык Империи звучал, как удары кнутом. Так разговаривать может только уроженец Царьгорода.

- Санитарного надзору на вас нет! А ещё б казначея по вашу душу. Пожертвования все куда уплыли, а, вас спрашиваю? Игуменье на подъюбники? Ну, черти!..

Дверь распахнулась, и на пол легло пятно света из коридора.

- Вэл? - воскликнула я, взглянув на человека, стоящего на пороге.

- Ну здравствуй, крамольница, - проговорил он, улыбнувшись уголками губ.

Вэл Йорхос. Вот уж кого не ожидала тут увидеть. Выглядел он гораздо лучше, чем во время нашей первой встречи. Помнится, тогда вся физиономия была в кровоподтёках.

- Давай, Лита, собирайся. Поедем, - сказал он.

- Куда?

- Так ведь к Братчикам, - ответил за него Памва-Хлусик. Он сидел, раскачиваясь, на подоконнике. Трухлявая доска угрожающе скрипела и трещала.

- Подождите... Йорхос, нет! Никуда я не поеду, - сказала я твёрдо.

Я решила, что они собираются забрать меня, а Яна бросить здесь. Это было полностью исключено.

- Ерунда, - сказал Вэл.

Он шагнул к койке, на которой пластом лежал Ян, и склонившись, заглянул ему в лицо.

- Что, братишка, плохо дело? - проговорил он негромко. - Знаю, неприятно. У меня друг от этого умер.

Вэл рывком поднял его с койки и поставил на ноги, придерживая за плечо.

- Вот так. Пошли! - сказал Вэл и поволок его к выходу.

Я подхватила бинты и склянки - ещё пригодятся - и поспешила за ними. Краем глаза я видела, как Памва-Хлусик соскочил с подоконника на улицу и исчез в темноте. Когда мы шли по коридору, кроткие сёстры испуганно жались к стенам и провожали нас долгими взглядами.