Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

В шеренге стражников началось какое-то движение. Моё внимание было приковано к площади, и я не видела, как к зданию резиденции подъехал бронированный фургон с зарешёченными окнами, остановившись за спинами солдат. Лязгнула металлическая дверь. Шеренга расступилась, пропуская двух молодчиков в соколках, которые вели под руки человека с залитым кровью лицом. Они прошли совсем рядом, и я смогла его разглядеть. Его губы были разорваны, во рту почти не оставалось зубов, с подбородка стекала тягучая багровая слюна. Выйдя на площадь, молодчики взяли его за ворот и волоком потащили по брусчатке. "Диверсант! Диверсант! Схватили диверсанта!" - послышались крики из толпы. Молодчики в соколках подтащили несчастного к центру площади, где горели вражеские знамёна, и швырнули его под ноги толпе. 'Наш разум ясен, а кулак тяжёл! В едином порыве! Возмездие!' - вопил громкоговоритель. 'Возмездие! - вторила толпа. - Смерть! На кол! В костёр его!' Человек стоял на коленях, заслонив лицо руками, и казалось, силился что-то сказать, но из его горла вырывался лишь хрип. Я взглянула на стражников. Неужели не вмешаются?.. 'Возмездие!' Из толпы вынырнула немолодая грузная женщина в холщовой блузе и широкой юбке и, визжа, вцепилась в волосы человеку, стоящему на коленях. Это будто послужило сигналом для остальных. На "диверсанта" обрушился град ударов. Его повалили на землю и принялись остервенело пинать ногами. Он лежал в пыли, скорчившись и обхватив голову руками, и не пытался даже сопротивляться. Кто-то, изловчившись, ударил его ногой под рёбра, потом в лицо. На камни брусчатки брызнула кровь. Толпа сомкнулась вокруг своей жертвы. Больше я ничего не видела.

Я почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Ноги мои подкосились, и я опустилась на ступени резиденции. В голове шумело, перед глазами плыли багровые пятна. 'В едином порыве'. Скольких ещё 'диверсантов' нужно убить, чтоб Самодержица удовлетворилась, наконец?..

- Лита, вам дурно? - услышала я.

На моё плечо легла рука, затянутая в перчатку. Я подняла глаза. Валога стоял, склонившись надо мной, и глядел на меня почти с участием.

- Лита, да на вас лица нет. Как я вас понимаю. Я тоже потрясён до глубины души... вероломством Дуумвирата.

Взяв меня под руку, он помог мне подняться со ступеней.

- Будьте добры, соберитесь. Его Превосходительство не любит истеричек. Ну и семейка у вас. Вначале я решил, что вы не столь сентиментальны, как ваш брат.

'Сентиментальный' - это он про Яна? Однако. Я поднялась, опираясь на его локоть. Меня всё ещё трясло, ноги были как ватные.

- Идём, Лита, - сказал он. - И возьмите себя в руки, наконец!

Вдвоем мы направились к центральному входу. Сзади ревела и бесновалась толпа. Я понимала, что этот день уже вошёл в историю. Именно таким мы запомним начало войны - обезумевшая толпа на площади, знамёна, дым и пламя, кровь на брусчатке и захлебывающиеся вопли громкоговорителя.

Лита - Аудиенция

Дворец на Триумфальной, возведённый в пятую годовщину Воссоединения, был самым уродливым зданием в городе. Беспорядочное нагромождение неуклюжих цилиндрических башен с узкими, как бойницы, окнами и широченной террасой над центральным входом - зрелище скорее нелепое, чем величественное. Но Наместнику вроде нравится. Его всегда отличало дурновкусие во всём.

Когда мы вошли в аванзал, в глазах у меня зарябило от блеска мрамора, хрусталя и позолоты. Посреди зала журчал фонтан в каменной чаше, выложенной золотистой мозаикой. Над фонтаном нависала колоссальная трёхъярусная люстра с хрустальными подвесками. По углам стояли вымпелы и багряные имперские знамёна - уже довольно запыленные. Стены украшало панно из разноцветной смальты: белокаменные башни и крепости Царьгорода, зубчатые стены Цитадели, а на их фоне - почившие императоры правящей династии в золотых одеждах. Злосчастного Алаиса среди них не было. Двенадцать лет назад он был свергнут с престола собственной мамашей, и его дальнейшая судьба оставалась неизвестной. Говорят, что его то ли убили, то ли отправили в ссылку, где он и умер. А его августейшая матушка теперь самодержавно правит Империей, и судя по всему, из Цитадели её вынесут только вперёд ногами. При жизни власть она ни за что не отдаст.

Впрочем, внутренним убранством любовалась я недолго. Алех Валога уже тащил меня вперёд - скорей, скорей! Передо мной замелькали мраморные лестницы с позолоченными перилами, красные ковровые дорожки, пыльные люстры, полутёмные коридоры с множеством закрытых дверей. Потом автоматический подъёмник с зеркальными стенами и матовым светильником под потолком. Снова коридоры - бесконечно длинные и абсолютно одинаковые. Если б не Валога, я бы попросту заблудилась в этом лабиринте. Наконец мы остановились перед массивной дверью, обшитой дубовыми панелями.

- Соберитесь, Лита. Сейчас будете говорить с Наместником,- сказал Валога.

Он нажал на кованую медную ручку, и дверь бесшумно открылась. Мы очутились в помещении, которое видом и размерами напоминало скорее гимнастический зал, чем рабочий кабинет. Пол был устлан красным ковром с жёстким ворсом. Голые стены - ни картин, ни гобеленов. Под высоким потолком гудели плафоны, спрятанные между бетонными балками. Мебели почти не было. У огромного, во всю стену, окна с затемнённым стеклом располагался громоздкий письменный стол, на котором стояли чернильный прибор из зелёного мрамора, хронометр с цилиндрическим циферблатом и обсидиановыми аппарат. Рядом несколько стульев с бархатными сиденьями. Всё.

Наместник Мика Венд, облачённый в неизменный полевой мундир, стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на площадь. Отсюда, с высоты нескольких этажей, Триумфальная была как на ладони. Внизу всё ещё бесновалась толпа, но криков и воплей было почти не слышно.

- Валога, вы опоздали на четыре минуты, - произнёс Мика Венд, даже не взглянув на нас. Взгляд его был прикован к площади.

- Виноват, Ваше Превосходительство. Толпа. Подступы к площади перекрыты, - проговорил Соглядатай.

Наместник покачал головой.

- Это не толпа. Это народ. Народ собрался тут, дабы изъявить свою волю. А воля народа - воля Господа, как сказано в Реченьях Праведников. Я прав, Валога?

- Так точно, Ваше Превосходительство, - отчеканил Соглядатай.

- Наместника иногда упрекают в чрезмерной суровости, - продолжал Мика Венд. Голос его звучал ровно. - Дескать, в Северной Провинции власти говорят с народом на языке насилия. Никакой свободы слова. Но взгляните на это. Перед вами площадь, на площади множество людей, и никто не чинит им препятствий. Что это, если не свобода слова? И возможно ли подобное в Дуумвирате, который кичится своими вольностями? О, нет. В Дуумвирате этих людей давно бы разогнали газовыми ружьями. Вот и вся их хвалёная вольность. Или я ошибаюсь?

Он резко отвернулся от окна и уставился просто на меня. Его лицо с оспинками казалось бесстрастным, и лишь в уголках губ таилась странноватая усмешка.

- Ваше Превосходительство... Господин Наместник... - проговорила я.

В ожидании аудиенции я подготовила целую речь-обращение к Наместнику и неоднократно прокручивала её в памяти. Но сейчас все слова попросту вылетели у меня из головы, и я едва могла собраться с мыслями.

- Ян Семишка... мой брат...совершил преступление. И он заслуживает самого сурового наказания. Но, господин Наместник... - я запнулась.

- Ну? Продолжай, - сказал Мика Венд.

Он улыбался уголками губ и глядел на меня - с презреньем? С жалостью? Нет. Я бы назвала это любопытством. Он рассматривал меня, как потешную заморскую зверушку. Я была родной сестрой человека, совершившего покушение на его жизнь. Это пробуждало в нём определённый интерес. Наверное, по этой причине он и дал разрешение на аудиенцию. Захотел на меня посмотреть.