Иная судьба. Книга I

И поняла: да, сказка.

Она разве что не урчала, как голодный котёнок, дорвавшийся до миски с мясной похлёбкой. Хоть и старалась сдерживаться — всю жизнь её учили, что накидываться на еду нехорошо, как бы ты ни был голоден; есть надо аккуратно, с уважением к хлебу насущному, подбирая всё до крошечки. Она и подобрала: не удержалась, и кусочком сладкой булочки подчистила тарелку до зеркального блеска. Не замечая всё более округляющихся глаз девушек.

— Вкусно, — сказала, блаженно щурясь. — Просто необыкновенно вкусно! Спасибо!

А потом было ещё чудеснее: она улеглась в собственную (забудем временно, что герцога!) большущую кровать — не в тёмный закуток за печью, не на жёсткий топчан, еле-еле прикрытый лоскутным ковриком, после которых к утру ломило бока — а на дивные свежие простыни из тонкого полотна, на мягкую перину, в которую чуть не провалилась; и накрыли сверху невесомым пуховым одеялом.

— Спасибо, Берта. Спасибо, Герда!

Ей очень хотелось сделать девочкам приятное. Но всё, что она могла — поблагодарить.

— Хорошего отдыха, госпожа! — ответили они нестройно и поспешили удалиться.

И ещё был чёрный лохматый кот. То ли откуда-то спрыгнул, то ли в дверь просочился, между ног у выходящих проскочив… Он мягкими неслышными шагами прошёлся по постели — Марта смотрела без страха, с интересом — принюхался и прыгнул ей на живот, тоже мягко. Заурчал, утаптываясь, впиваясь когтями в пододеяльник, закружился, приминая себе местечко, пуша мохнатый толстый хвост… Марта засмеялась и, потянувшись, взяла его на руки. Кот был малость растрёпан, с боевым шрамом над верхней губой, темноглазый — и до того похожий на его светлость, что Марте вдруг стало хорошо. Будто сам герцог потёрся сейчас о её подбородок макушкой и шепнул: «Не бойся, Марта!»

Так они и заснули вместе. Хоть и был на дворе белый день — но после еды Марту разморило почище, чем от вина. Страшная штука — голод, и хорошо, если она когда-то заканчивается…

— А кожа-то белая-белая, девочки, как у русалки, аж прозрачная… Только шея загорела, и личико, и ручки, а на носу — конопушечки, ну в точности, как у нашей Герды, чесслово! А волосы-то, волосы… как у королевы, чистое золото!

Берта, выдохнувшись, жадно припала к кружке с морсом. Тётушка Дениза, старшая кухарка, внимая каждому слову, подвинулась ближе, навалившись выдающимся бюстом на столешницу, уже заранее приготовившись ахать и вздыхать. Почитай, вся женская половина штата, да и кое-кто из мужчин собрались за обширным общим столом в специально отведённом для прислуги уголке на кухне, где частенько по вечерам устраивались посиделки с обсуждением местных новостей. Под руководством дворецкого и матушки Аглаи даже самому младшему поваренку, самой скромной посудомойке не оставалось времени не то что для сплетен, а просто для досужих разговоров, ибо праздность вполне справедливо считалась причиной многих бед. А поговорить хотелось, особенно женщинам, да и куда деваться от натуры и страстного желания перемыть косточки ближнему!

А где обсуждать самые свежие новости? Где — обдумать стратегию «войны» против слишком уж наглых ухажёров, обсудить рецепт нового пирога тётушки Денизы да заодно его и попробовать? Где узнать, кто у нас новенький, и неважно при этом, кухарка это или герцогиня? Одинаково достанется и той и той, разве что к последней отнесутся более пристрастно да за языком следить будут.

Конечно, всем было строго-настрого сказано: не болтать! Никаких сплетеон новой герцогине. Но разве правда — это сплетни? Ничего дурного в том, что две новеньких расскажут в подробностях о новом месте работы, не было. Надо же и остальным знать: чего ожидать от новой жены? Господа — они вообще с закидонами, к каждому свой подходец нужен, вот и надо бы выведать, чего опасаться, чего не делать, а какими обязанностями ни в коем случае пренебрегать нельзя. Камердинер Мишель, например, знал, что на половине его светлости недопустимо оставлять плотно прикрытые двери — чтобы Маркиз, хозяйский любимец, всегда мог беспрепятственно бродить, где ему вздумается. Согнать спящего кота с раскрытой книги или хозяйской постели приравнивалось к преступлению. Прикрыть окно, в которое выпрыгнул разбойник — серьёзным проступком, ибо Маркизу непременно нужно было возвращаться в дом тем же путём, каким он и вышел, и ежели такой возможности не было — он душераздирающе орал до тех пор, пока его не впускали с извинениями.

Привычки его светлости были изучены не менее тщательно. Все знали, что герцог терпеть не может остывшего кофе, ему непременно нужно было подавать раскалённый, такой, чтобы аж кофейник дымился. Остыл — неси новый, и так хоть десять раз, если его светлость изволил задуматься или слишком долго беседовал с кем-то из приглашённых к завтраку. Замени без напоминаний, а то напомнят позже и надолго! Не герцог напомнит, есть для того другие люди…Или вот ещё причуда: после памятного события, в результате которого хозяин обзавёлся шрамом над губой, в его покоях напрочь исчезли зеркала; остались лишь в зеркальном холле, да и то потому, что место это давно стало притчей во языцех во всём городе: такого количества зеркал, собранных в одном месте, да ещё и цельных, не составных, никто не мог себе позволить.

Да и много чего приходилось прислуге знать. Как расставлены безделушки на каминной полочке и в каком порядке лежат бумаги на хозяйском столе: чтобы, смахивая пыль, безошибочно водворять всё на место. Какие полотенца любит его светлость — утром жёсткие, вечером мягкие; с чем предпочитает булочки на завтрак — ведь как хозяина с утра покормишь, так он день и проведёт! Предлагать ли ужин, если изволит пребывать в сильном гневе, или выждать, а потом уже соваться… а оставить его голодным — себе дороже: совсем распалится! Ох, много чего нужно было держать в уме. А если случались гости — с их слугами носились, как с детьми дабы выведать подноготную хозяев. С исключительно благородной целью: чтобы никто не заявил потом, скрививши губы, что у герцога д'Эстре, мол, плохо принимают…

Узнать, какая из себя новая герцогиня, было просто насущной необходимостью. Нельзя упоминать о прежней? Ну и ладно. А эта-то какова? Чего ждать, к чему готовиться, и вообще — можно ли хотя бы говорить в её присутствии? При бывшей — там слова не скажи, даже случайно, хоть она тебя и в упор не замечает. А рот откроешь — глянет, будто это стул заговорил или стол. Чуть что не так — по щекам налупит, да ещё и ручку брезгливо вытрет, будто к гадине какой прикоснулась… Правда, при его светлости никогда такого себе не позволяла. Хитрая была.

— Ножка махонькая, прямо точёная, талия — во! — продолжала меж тем Герда, сменив подружку. Сложила большие и указательные пальцы в кольцо, показывая, сколь тонок стан у госпожи. Все, конечно, понимали, что девушка приукрашает, но… слушать о достоинствах новой хозяйки хотелось ещё и ещё. — А глаза — добрые да ласковые, словно лучики из них какие расходятся.

— Ну, это уж ты… — недоверчиво крякнул конюх Петер. — Лучики, скажешь тоже…

— А вот поглядишь. Будет господин Гийом наше хозяйство показывать — наверняка и в конюшни сведёт, вот сам и увидишь.

В том, что хозяйке покажут лучших в провинции лошадей, никто и не сомневался. Даже Его Величество Генрих изволили восхищаться. Только вот оценит новая госпожа? Она ведь, говорят, не совсем хороша умом да памятью после пленения-то. Конюх поджал губы. Следи за собой, Петер, целее будешь!

— А ещё я вам скажу… — Герда понизила голос до шёпота и даже оглянулась: нет ли поблизости дворецкого. — Спина-то у её светлости…

— Ой-ой-ой! — тихонько подхватила Берта, спешно вытерев ладонью «усики» после морса. Не могла она допустить, чтобы т а к о е сказали раньше неё. — Не буду говорить, раз нельзя, но у нашего садовника Ганса, где я раньше служила, тоже такая была… отполированная. Но его-то — за дело, сами понимаете, за пьянство, а её — за что?

Все вокруг так и ахнули. И толстушка Дениза, и Петер с помощником, и поварята, и оба лакея с половины его светлости, и сестрички Мишель и Жанна, что раньше были приставлены к хозяйке и незаслуженно обвинены в воровстве… Ох, им тогда досталось… А пропавшее ожерелье герцогини было найдено при обыске в мышиной норке неподалёку от хозяйского тайничка. Никто и не сомневался, что оно найдётся!