Алиса в стране Оплеух

Если бы каждый человек превратился в зеркало, а каждая мышь в золотую монету, то ничего бы не изменилось на Земле: текли бы реки, плакали бы над двойкой ученики – потешно, но приводит в военный госпиталь, где оторванные руки и ноги меняют на пластмассовые.

Самсон оторвал голову льву, и заменили льву голову на мраморную; ничто не изменилось в истории человечества – со своей ли головой лев, с мраморной – безразлично истории и археологии, как безразлична для белки нефтеналивная машина.

Обидела ты меня мышь оплеухами, не прощу тебя, хотя за тобой – кроме твоего хвоста – тянется длинный хвост истории людей и животных Страны Оплеух.

Долг Государства красен платежом жителей: в харю, по лусалу твоему безмозглому – ощути туман невыносимой боли, сердечных моих страданий: замуж за Принца желаю, но не имею ни сил, ни возможности потребовать жениха, потому что — робкая, застенчивая, порядочная, честь блюду и каждому столбу кланяюсь.

Лучше в болото с головой и с веригами чугунными, чем запятнать себя легкомыслием, навлечь тяжелый рок, липкий, как пальцы пасечника. – Графиня Алиса отвесила мышке всего лишь одну оплеуху, но бедное маленькое животное с классовой ненавистью под хвостом улетело в Тартар, в Чехословакию, в горы Татры.

Долго по пещере бродило эхо воплей мышки, падали камни, извергались фонтаны зловонные, похожие в призрачном кладбищенском свете на нефтяные фонтаны Уренгоя.

Графиня Алиса аккуратно зевнула, прикрыла очаровательный — нецелованный женихами – ротик ладошкой, целомудренно поправила коротенькую наноюбку и прилегла отдохнуть – на дырявый матрас, из которого пиками Коммунизма торчали пружины.

Спала долго, цедила сквозь зубы ругательства, которые никогда не позволит себе наяву, ворочалась, пила воображаемый квас и закусывала солеными огурцами – прочищала чакры.

Графиня Алиса проснулась в ужасе, вспоминала гастрономический сон, морщилась, с трудом сдерживала — потому что нравственно чистая – рвотные позывы.

— Не беременна ли я, если тошнит? – графиня Алиса озаботилась, вспоминала уроки целомудрия и арфы, но ничего полезного, чтобы узнать – откуда дети берутся, и отчего барышни беременеют – не нашла на полках памяти. – Матрас бок мне исколол, непотребный матрасик, в кутузку бы тебя определила, но жалею, оттого, что – сердобольная, как синичка.

Ради кого или чего страдаю, бока превращаю в шкурку бешенной дрожащей лягушки.

Институтка – звучит гордо! – графиня Алиса присела на ложе (матрас в бурых подозрительных пятнах), поправила лямки на груди – жест доброй воли, и застыла с открытым ртом, будто кол проглотила.

Ложе окружили звери, люди, полулюди-полузвери, призраки, мракобесы, младогегельянцы, масоны, ватрушники, диссиденты, феминистки, вегетарианцы, тараканы и даже рыбы с рогами.

Графиня Алиса узнала Жареную Королевскую утку, Стреляного Джека Воробья, Пионерского Орлёнка, мокрушника рецидивиста Цыпу и даже вымершего друга Королевы – месье Гордона, изобретателя джина.

Месье Гордон изловчился и поцеловал пятки графини, словно проверял носом прочность девичьего целомудрия.

Графиня Алиса в истоме закатила очи, почувствовала тёплую волну – цунами – от пяток до кончика носа, ощутила желание бежать в поля, хохотать; поймала себя на мысли – крикнуть полевой чайкой:

«Месье Гордон!

Догоняйте меня, куртуазник со сладострастными манерами.

Догоните – Мир вашему дому!»

Но – культурная, целомудренная, воспитанная в строгих правилах аскетов пустыни Кара-Кум – сдержалась, похвалила себя за примерное поведение – так кукушка хвалит своё отображение в зеркале.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой на грани истомы графиня Алиса продолжает крутить хвосты, раздаёт и получает оплеухи

Толпа – лавина с Эвереста — ринулась на графиню Алису, посыпались оплеухи – сильные и слабые, призрачные и реальные, холодные и тёплые, морально крепкие и расшатано безалаберные, тунгусские.

— Трижды, четырежды вы несправедливы ко мне! – графиня Алиса увертывалась, рыдала, осознавала, что – если бы не новое ладное стальное тело – сразу же умерла бы от болевого шока. – Избиваете, не думаете о похудении, а в глазах у вас – килокалории и жажда досрочного освобождения из ада.

Я вам покажу сидячую активность; высокое воспитание не позволяет указать вам на части тела, на которых сидите, трепещущие улитки. – Графиня Алиса схватила ведро – ржавое, хлипкое, как ляжки жены индейского вождя, – зачерпнула из колодца и облила толпу; зачерпывала, снова обливала, остужала пыл и жар охальников.

Утомилась, присела, широко развела ноги – нет смысла прятать природную красоту; слон хобот не прячет, персик гордится пушком, и олень не прикрывает свои рога мхом и папоротниками.

Мокрые обидчики жалко подвывали, протягивали руки и другие конечности к Алисе, но оплеухи не отвешивали, больше заботились о своей подмоченной репутации разбойников.

Графиня Алиса засмеялась, вскочила на эшафот, красиво подняла ногу выше головы, тянулась пяткой к свету:

— Умылись кровью, низменные поедатели человечины и раздатчики оплеух?

Нет смысла в ваших оплеухах доисторических фей!

Взгляните на себя со стороны средств массовой информации, путаницы в голове и высочайшей морали Строителей Коммунизма.

Что вы имеете от раздачи оплеух?

Красные мозолистые руки сталеваров?

Утонченную совесть осквернителей могил?

Не позволю, слышите, угнетатели, не позволю, чтобы ваши жалкие – да кто вас учил мелочам? – оплеухи порочили мою незапятнанную репутацию Тургеневской барышни.

Почувствуйте разницу, ощутите НАСТОЯЩИЕ оплеухи на своих просроченных лицах водоносов! – графиня Алиса штопором ввинтилась в толпу, вихрем раздавала оплеухи – вверх, вниз, направо, налево – рыцарь без шкуры, а не девушка!

Пионерский Орлёнок пытался спрятаться под кадушкой с лесными орехами, целиком не влез, и из-под кадушки торчал потешный петушиный хвост – три пера.

Графиня Алиса с разгона, со всей дури разгоряченной обиженной институтки пнула Пионерского Орлёнка в пухлые ягодицы поедателя конины.

Пионерский Орлёнок жалобно вскричал, вылетел вместе с кадушкой – пробка от шампанского, а не Орлёнок:

— Братцы, помилуйте!

Да что же это делается в Королевстве кривых зеркал, где все дамы без трусов!

Испить, водицы мне принесите испить!

Дурно мне, сомлел!

С ума я сошёл от пинка, натурально испугался и почувствовал себя – АААААХХХХ! – диким утёнком.

Обсохну – отомщу!

Слышите, графиня Алиса, отомщу с пристрастием – на фоне Звездного неба увидите мою голову с жёлтыми зубами в клюве. – Пионерский Орлёнок подхватил кадушку – не пропадать же добру, в некоторых орехах изумрудные ядра – и с кряхтеньем ночной совы потащился к тёмному болоту, из которого доносились приглушенные вопли ведьм.

— И мы обсохнем! – оплеушники скандировали, потрясали кулаками и лапами, словно разгоняли тучи над городом Раменское. — Сухие себя покажем, имейте к нам уважение, графиня Алиса!

Несмотря на значительные размеры грудей – не спасёт тебя блистающее великолепие – пострадаешь; щеки от оплеух распухнут распустившимися Иерихонскими розами.

— Надоели вы мне, бессердечные, доброту в сердцах своих протухлили, запрятали так глубоко, что дальше ада она провалилась с немытыми ногами! – графиня Алиса махнула рукой в неосознанной сентиментальной тоске – так девушка Ассоль в порту принимает моряков, на ощупь ищет капитана Грея. – Я скромная, воспитанная, Звёзд с неба не хватала даже на Красной Площади – раскол в голове, ноги отмерзают, но в мавзолей Владимира Ильича Ленина обязана попасть, потому что – история в гробу, и, чтобы самой в гроб не лечь раньше положенного срока дефлорации, не знаю, что это слово «дефлорация» означает, но в гробу все слова равны перед досками – необходимо по народному обычаю на Ленина в гробу взглянуть.

Направилась, закидывалась пристяжной кобылой, терпела, верила, что не Ленин в гробу, а - История!