Гвардия Феникса (сборник)

Браст: Вы говорите о современных писателях?

Паарфи: Если вам не трудно.

Браст: Ну хорошо. Шеттерли, Йолен, Желязны, Вулф, – если начать с конца алфавита. И возможно, Балл, Геймен, Дин, Долки, Кроули и Форд – если сначала. Или...

Паарфи: Я не понимаю.

Браст: Не важно. Я ужасно люблю Патрика О'Брайана и Роберта Б. Паркера. Диана Уэйн Джонс просто великолепна. Пожалуй, мне не стоит упоминать Меган Линдхольм, потому что я написал вместе с ней книгу, но...

Паарфи: Вы полагаете, что ни одно из этих имен мне не известно?

Браст (сдержанно): Вы же спросили.

Паарфи: Более того, я никогда не поверю, что кто-то может «ужасно любить» кого-то.

Браст: Придется поверить.

Паарфи: В таком случае, может быть, назовете кого-нибудь из своих коллег, кто не попадает в категорию тех, кого вы «ужасно любите»?

Браст: Что?

Паарфи: Назовите плохих писателей, которые работают в одной с вами «области» – если можно так сказать.

Браст: А, понятно. Ладно. И возможно, обезьяны...

Паарфи: Иначе говоря, вы отказываетесь отвечать?

Браст: Вот именно.

Паарфи: Хорошо. Не хотите ли рассказать о том, над чем вы сейчас работаете?

Браст: Я собираюсь написать еще одну историю о Владе Талтоше.

Паарфи (зевает): Правда?

Браст: Да. В моем произведении ему платят огромную, сказочную сумму за то, чтобы он прикончил утомительного, занудного, манерного писателя исторических романов, но в конце концов он делает работу бесплатно, да еще в процессе обнаруживает, что получает удовольствие, пытая и...

Паарфи: Полагаю, наш разговор окончен.

Браст: Вот именно.

Паарфиротика

Случилось так, что в одну из домиц весной 109–го лета правления императрицы Зерики Четвертой некая леди из Дома Лиорна находилась в гостинице «Одинокий сад», той самой, где был создан «Поединок всадников» - и одиночество леди разделял лишь бокал с вином. Одета леди, известная под именем Челани, была просто: бурые бриджи, блузка бледно–красных тонов с вырезом низким ровно настолько, чтобы намекнуть на очертания ее высокой крепкой груди, и легкий шерстяной плащ в цвет бриджей.

Она сидела и время от времени поглядывала в сторону дверей.

Почти ровно в первом часу пополудни в двери вошел молодой человек из Дома Дзур. Был он рослым и крепко сложенным, весь в черном, квадратная челюсть его свидетельствовала о силе воли, размах плеч доказывал честность, а крепкие мышцы бедер, подчеркиваемые облегающими панталонами, говорили о неутомимости в постельных утехах.

Он сразу же заметил Челани. Пока он подходил к ее столу, она успела встать и вежливо поклониться, на что он ответил столь же учтивым поклоном.

— Милорд Туллис, — сказала она.

— Миледи Челани.

— Не желаете ли вина, сударь?

Брови его нахмурились.

— О, по правде говоря…

— Да? — переспросила она. — По правде говоря?

— Иными словами, если вы желаете честного ответа…

— О, поверьте мне, честность для меня является одной из высших добродетелей!

— А, в таком случае, вы желаете, чтобы я поделился с вами своими истинными желаниями относительно вина?

— Милорд, умоляю вас отметить, что ничего иного я и не желаю вот уже почти целый час.

— В таком случае я, пожалуй, выражаю определенное стремление начать, э…

— Начать?

— Дело, которое мне искренне не хотелось бы откладывать даже на недолгий срок, чтобы выпить бокал вина.

— Милорду, вероятно, известно, сколь важным бывает терпение, и сколь сильно предвкушение способно увеличить грядущее наслаждение?

— О, не могу сказать, будто это не так. Однако…

— Да?

— Вы ведь сами спросили.

— Воистину так, сама, — ответила Челани, пораженная глубочайшей справедливостью этого замечания.

— Итак?

— Что ж, милорд, в таком случае давайте проследуем наверх, покои уже подготовлены.

И сей предложенный план был беспромедлительно претворен в жизнь.

Покои, о которых говорила Челани, располагались на верхнем этаже «Одинокого сада», в задней части. Они представляли собой отдельную комнату, изрядную часть которой занимала большая кровать, дубовая, с атласными простынями, шелковыми подушками и вельветовыми одеялами, отделка же комнаты была выполнена в бледно–желтых тонах, соответствующих цвету штор, которые как раз колыхал ветерок из приоткрытого окна. Освещали комнату четыре висячих светильника, по одному в каждом из углов.

Челани закрыла дверь и повернулась к Туллису.

— Итак, теперь…

Эти слова, однако, были последними, которые она успела произнести до того, как Туллис, одним скользящим шагом покрыв расстояние между ними, обхватил ее обеими руками и припал ртом к ее губам.

Поцелуй — мы упростим рассказ, называя его поцелуем, хотя в действительности он включал несколько различных действий обоюдного притяжения, влечения и страсти; для начала, то соприкосновение губ, ртов и языков, именуемое в обычных обстоятельствах поцелуем и далее именуемых нами именно этим словом; объятия, то есть обоюдное обхватывание руками друг друга; в некоторой степени — ласки, то есть пока четыре руки стискивали два тела с силой, свидетельствующей о немалом накале страсти, в то же самое время четыре ладони, соединенные с этими четырьмя руками, полностью отдались поглаживанию, сжиманию, похлопыванию и растиранию (насколько все это возможно было проделать сквозь препятствующую доступу одежду) тех анатомических подробностей, которые возлюбленным казались наиболее привлекательными и доступными в нынешнем их положении, — этот поцелуй, заметим мы, был исполнен такой страсти, нежности и продолжительности, что автор сгорает от стыда, не в силах должным образом вместить его описание в одно предложение.

Челани, вынуждены мы добавить, хотя и озадаченная той внезапностью, с которой Туллис начал объятия, ни единым намеком не дала понять, что ей это неприятно. Напротив, все ее телодвижения свидетельствовали о готовности ответить страстью на страсть, желанием на желание и объятием на объятие. Когда же поцелуй в конце концов закончился, Челани, дыша с изрядным трудом, проговорила:

— Милорд!

— Что?

— Я…

— Миледи что–либо неприятно?

— Неприятно? Нет. Однако…

— Да?

— Вы обратили внимание на нашу одежду?

— Я заметил, что она по–прежнему на нас.

— Именно, — сказала она. — Я и сама заметила то же самое, и это показалось столь важным, что я пожелала убедиться в вашей осведомленности о данном факте.

— О, уверяю вас, он от меня не ускользнул.

— И?

— О, миледи Челани, мне представляется, что нам следует от нее избавиться, причем…

— Да? Причем?

— Причем так быстро, как мы только сумеем. Ну, что скажете относительно данного плана?

— Клянусь вам, сударь, именно этот план я предложила бы и сама, если бы…

— Если бы что?

— Если бы вы первым не сделали это.

— В таком случае мы согласны?

— Целиком и полностью!

— Тогда давайте позаботимся о воплощении данного плана без дальнейших проволочек.

— Сударь, разумность ваших слов достойна мудреца–атиры.

Попытка воплотить данный план, однако, успехом в данном случае не увенчалась. А все потому, что уже первый этап, каковой включал избавление Челани от блузки, был завершен лишь частичным обнажением ее плеч — Туллис же, утробно заурчав, обнаружил, что категорически не в силах удержаться от того, чтобы покрыть вышеупомянутые плечи нежными ласками и мягкими поцелуями, на каковые Челлис ответила вздохами и внезапной утратой интереса к продолжению процесса разоблачения, вместо этого полностью отдавшись кратковременным ощущениям — впрочем, ощущения эти, как вы понимаете, были исполнены чувств, и отнюдь не неприятных.

— Ах, — выдохнула она.

— Видите, — проговорил Туллис между поцелуями — говоря фактически в ее плечи и шею, ибо именно по ним двигались его губы, — я просто не в силах выпустить вас из рук.