Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)

Шедони выглядел достаточно любезным, но Антония не была уверена, что он еще жив. Она подозревала, что он мог оказаться просто привязанным к креслу трупом, который дворецкий со шрамами использует в качестве куклы чревовещателя. Она обвела взглядом огромный зал, гадая, где тут начинаются потайные ходы.

Равальоли, муж старой карги, все еще продолжал есть, в то время как вниманием остальных завладела его угрюмая дочь. Он ел шумно, грязно, на столе вокруг него во множестве валялись кусочки еды.

Антония устала, она предвкушала, что впереди ее ждет большая, теплая, чистая постель, в которой не будет Исидро д'Амато.

Подали эсталианский херес, и он согрел ее изнутри. Одежда высохла прямо на теле, и Антония отказалась от мысли раздеться и вытереться ею. Может, удастся отыскать опытные руки, которые смогут ей помочь. Александр казался довольно подходящим для этого, и отец Амброзио, без сомнения, был бы счастлив предложить свои услуги.

Она не столь уж замечательная танцовщица. Но у нее имеются другие таланты. Она всегда могла отыскать где бы то ни было удобное местечко. Всегда. Жокке налил ей еще хереса. Она чувствовала, что опьянела.

Равальоли отправил в рот полную ложку какой-то ароматной каши, острой или сладкой, Антония не поняла. Он с причмокиванием проглотил ее и потянулся за следующей.

Потом он замер, и его щеки надулись, как будто он разжевал жгучий перец. Лицо его покраснело, вены на висках вздулись и побагровели. Из глаз потекли слезы, пропадая в морщинах на щеках.

Обеими руками он хлопнул по столу, обрызгав кашей все вокруг. Кристабель продолжала играть, но все остальные уставились на страдальца.

Равальоли схватился за горло и, казалось, отчаянно пытался что-то проглотить.

— Что такое? — спросил Шедони.

Равальоли затряс головой и встал. Его кадык ходил ходуном, он с трудом дышал. Глаза, налившиеся кровью, перепуганные, широко раскрылись.

— Справедливость, — проворчала Фламинея, — вот что это такое.

Жокке пытался помочь мужчине, поддерживая его и предложив бокал воды.

Равальоли выглядел хуже, чем отравленный посланник в пьесе Сендака Миттеля «Лустрианская измена, или Я съем их потроха!», когда тому сказали, что восхитительную требуху со специями, которую он только что съел, вынули из его обожаемой бабушки, причем еще при ее жизни.

Равальоли оттолкнул слугу, но решительно набрал полный рот воды. Он глотнул, и затычка, застрявшая в его горле, провалилась в желудок. Он залпом допил остатки воды и, смеясь, потянулся за хересом.

— Что это было? — спросил Шедони.

Равальоли пожал плечами и улыбнулся, смахнув с подбородка слюну:

— Как будто маленький металлический шарик. Понятия не имею, ни откуда он взялся в каше, ни что это такое. Он был обмазан чем-то липким.

Потом он схватился за живот, по телу его пробежала судорога.

— Больно…

Равальоли задрожал, словно у него начинался приступ. Он схватился за край стола и стиснул зубы.

— Жжет внутри… все больше… горячо…

Вдруг он откинулся назад, и слышно было, как его спина ударилась о спинку стула. Его вздувшийся живот вылез из-под крючков камзола и оголился.

Кристабель перестала играть и повернулась на табурете взглянуть на устроенную ее папашей суматоху.

Жокке попятился от бьющегося в конвульсиях человека, и остальные отодвинули свои кресла, чтобы освободить ему место. Глаза его закатились. Живот выпятился, как у беременной, готовой вот-вот разрешиться тройней. На коже появились красные растяжки. Равальоли стонал, и внутри него так шумело, как будто там что-то ломалось и рвалось.

Антония не могла отвести от него взгляда.

С дьявольским хлопком живот Равальоли лопнул. Вокруг него дождем посыпались ошметки плоти, кресло под ним развалилось.

Струйка голубого дыма, закручиваясь, выплывала из зияющей посредине живота дыры.

Кто-то визжал, визжал, визжал…

…и Антония поняла, что это визжит она.

9

Это было омерзительно!

Клозовски вытер рукав салфеткой и любовался всеобщей паникой. Д'Амато утихомирил Антонию с помощью чуть более энергичной, чем требовалось, пощечины, и танцовщица в ужасе откинулась на спинку кресла.

Плешивый тип с кривыми ногами, сидевший рядом с Шедони, поспешно обошел стол, волоча фалды пыльного фрака по полу, и осмотрел труп синьора Равальоли, тыча в края развороченной раны костлявым пальцем.

— Хм, — изрек он. — Этот человек мертв.

Воистину этот врач обладал невероятной проницательностью.

— Какое-то взрывное устройство, полагаю, — добавил доктор. — Специально созданное, чтобы сработать внутри человеческого желудка…

Он взял вилку и покопался в месиве.

— О да, — заметил он, извлекая какой-то маленький сверкающий предмет. — Вот и осколок.

— Благодарю вас, доктор Вальдемар, — сказал Шедони. — Жокке, убери эту грязь и потом принеси нам кофе.

Клозовски поднялся и стукнул кулаком по столу. Звякнули ножи. Амброзио подхватил свой едва не опрокинувшийся кубок с вином, все еще полный.

— Вы, кажется, не понимаете, — начал революционер, — этот человек мертв. Убит.

— Да? — Шедони казался озадаченным его вспышкой.

— Кто-то же убил его.

— Несомненно.

— И вы не собираетесь искать убийцу? Позаботиться о том, чтобы он, или она, был наказан?

Жокке и еще двое слуг притащили старую штору, чтобы вынести на ней Равальоли, за ними явилась девушка с ведром и шваброй — привести в порядок ту часть зала, которая оказалась испачканной.

Шедони пожал плечами:

— Конечно, убийц всегда находят, всегда наказывают. Но сначала нам нужно закончить обед. Такому вульгарному событию, как всего лишь убийство, никогда не нарушить традиций Удольфо.

Все за столом, похоже, были согласны со стариком, и Клозовски опустился в кресло, чувствуя себя ужасно глупо. Это семейство не только уменьшенная копия паразитирующего класса, они тут все просто сумасшедшие.

Кристабель, негодуя, что смерть отца прервала ее сольный концерт, вернулась к столу и уселась на свое место. Амброзио схватил было ее за задницу, но она отбросила его руку.

Кресло Равальоли перевернули, его самого взгромоздили на полотнище и быстро завернули в него. Служанка затерла следы.

— Положите его в холодный погреб, — наказал доктор Вальдемар дворецкому. — Я потом продолжу обследование. Возможно, мы сможем выяснить еще что-нибудь.

— Может быть, наш гость благословит усопшего? — предложил адвокат Ватек.

Все посмотрели на Клозовски, и он подавил желание оглянуться.

Он все время забывал, что теперь служитель Морра.

Клозовски мямлил что-то и делал в воздухе пассы, смутно пытаясь имитировать жесты жрецов, которых видел на похоронах. Никто не задавал ему вопросов об этой пародии. Подали кофе в дымящихся посудинах.

— Я должен сообщить Старому Мельмоту, — заявил Ватек, обращаясь к Шедони. — Это повлияет на завещание. Равальоли был прямым наследником.

— Нет, не был, — бросила Фламинея между жадными маленькими глотками обжигающего черного кофе. — Это я прямая наследница.

Ватек поскреб заросшую щетиной щеку.

— Мой покойный муж женился на Удольфо. Я прямая наследница, разве не так, папа?

Шедони помотал головой, будто не в силах вспомнить.

— Я думала, что папа — дедушкин сын, — вмешалась Кристабель, — и что это вы, мама, вошли в семью благодаря браку.

— И у меня было такое впечатление, — подтвердил адвокат.

— Значит, у вас было неверное впечатление, — огрызнулась Фламинея. — Я всегда была наследницей. Отец Амброзио подтвердит, правда, дядя?

Амброзио, чье внимание было поделено между бедрами Антонии и грудями Кристабель, отнесся к вопросу со всей серьезностью.

— Я не дядя тебе, — заявил святой отец. — Я твой отец. Прежде чем посвятить себя Ранальду, я был женат на моей кузене Кларимунде. Ее похитили разбойники, и мы никогда больше о ней не слышали, но после нее у меня осталась дочь.