История первая: Письмо Великого Князя (СИ)

Вода перестала греметь, теперь Сиф щёлкал плитой, стараясь зажечь газ. Полковник подошёл к окну и распахнул его настежь. Вместе с порывами холодного ветра в комнату влетел снег и начал оседать на ковёр как-то избирательно, странным, но красивым узором. Гном молчал, неподвижно сидя на диване. Заболотин глядел в окно, подставляя лицо снегу. На кухне уже в пятый раз Сиф начал песенку, на этот раз с твёрдым намерением допеть до конца.

— Хватит, — захлопнул окно Заболотин-Забольский. — Прошлое — это такое здорово просроченное настоящее. Кто будет питаться тухлым, когда под рукой нормальная еда?

Он решительно стёр с лица растаявший снег и встряхнулся, словно большой пёс. Пошёл, заново залил как раз вскипевшей к этому времени водой заварочный чайник, молча хлопнул по плечу Сифа. Тот уже справился с собой, перестал грызть губы, слабо улыбнулся и ушёл к себе в комнату, а вскоре появился оттуда переодетым в пёструю, будто в брызгах всех цветов радуги рубашку с, как это называется, «фолковой» белой вышивкой по рукавам. Джинсы, до того неуместные со своими заплатками и потёртостями, теперь вполне органично вписывались в общую картину. Сиф не только одежду поменял — словно вовсе другой человек стал… Офицерик превратился в хиппи. Контраст был настолько сильным, что Заболотин несколько мгновений тихо созерцал своего подопечного — потом открыл рот, закрыл и так ничего и не сказал. Сиф взъерошил пальцами волосы, убирая относительно аккуратный пробор, и присел на подоконник. Видимо, только такой контраст и мог вернуть его к жизни.

А может, к реальности его внезапно вернула простая, незамеченная им ранее деталь его офицерской рубашки: на каждой пуговице красовалась золотая орлиная голова. Всем прекрасно известный знак Лейб-гвардии.

«Но как узнать армейского кроя форменную рубашку — по воротнику да первым пуговицам?..»

… На кухню пришёл и Гном. На этот раз он отнёсся к внешнему виду мальчика совершенно спокойно. «Неуставность» и некоторое хипповство были приняты как должное: Сиф же был дома.

Приняв какое-то решение, мальчик поглядел на своего полковника и как можно более уверенным тоном сообщил:

— Я потом ещё за компьютером посижу.

Увидев, как скептически щурится командир, Сиф тут же «сбавил обороты» и спросил жалобно:

— Вам же он не нужен?

— Не нужен, — подтвердил полковник. — Но пока что на кухне мы.

— Но это ведь пока…

Каша должен был кашу уже доварить, а Расточка — наобщаться с дедом и его товарищами. Самый лучший способ избавиться от сомнений — это просто поговорить, как обычно это бывает вечером. Тихо, спокойно, настроившись на философский лад…

— А потом будет ночь, — предупредил полковник, прерывая течение сладких мыслей. — И ты ляжешь спать.

— Лягу спать? — возмутился Сиф. — Ваше высокородие, это… нечестно!

— Мир несправедлив, особенно по утрам, когда тебя не выгонишь учиться, — Заболотин голосом показал, что разговор окончен, и разлил по чашкам чай.

Сиф вздохнул, пробурчал что-то и взял чашку. Не споря. Не качая права. Остро чувствуя, что это приказ, а не просьба.

Мир на кухне снова был разрушен. Сейчас понятия войны и армии были опасно близки, а значит, война пробралась и сюда, лавируя между стульями, своей когтистой рукой огибая чайник на заляпанной плите и нагромождения кастрюль, сковородок и банок с крупой. Кухня была сердцем квартиры, самым живым местом, где никто не гнался за видимостью порядка, кухня — царство душевных разговоров и чаёв по кругу…

Отчаянно не желая верить, что царство это порушено, Сиф поднёс чашку ко рту, вслушиваясь в тишину. Мрачная, ожидающая или мирная?..

— Говорят, — задумчиво произнёс Гном, — хиппи бегают армии.

Сиф опустил чашку, не отпив ни глотка, и сердито взглянул на Гнома. Зачем он?

— Я, получается, неправильный хиппи.

Но Гном, верно, уже удовлетворил своё любопытство и дальше тему не развивал. Пили чай в молчании, и каждый думал о чём-то своём. Сквозь потихоньку разбредающиеся по небу облака пробивался робкий свет луны, звёзд видно не было, снегопад превратился в редкий снежок, словно природа наносила последний штрих на снова захваченный зимой город. Где-то далеко внизу маленьким жёлтым пятнышком горел фонарь. По улице шли люди, говоря друг с другом и по телефону, изредка пищала дверь в подъезд или гудел лифт. В соседнем доме всё больше и больше загоралось окон, там самые различные люди щёлкали выключателями, присаживались на диван, кресло или стул, отдыхали от трудового дня. А кое-где окна, наоборот, гасли — то были чаще всего окна детских.

… В наступившей на кухне тишине звонок во входную дверь выстрелил особенно неожиданно.

— Ну кого… кто там ещё? — Заболотин-Забольский нехотя отправился открывать. На пороге стоял основательно занесённый снегом мужчина с пышными чёрными бакенбардами, которым позавидовал бы сам Пушкин, и пакетом в руке, подозрительно звякнувшим, когда его поставили на пол.

— Вадим, — вывел Заболотин и осторожно напомнил: — Мы же, вроде, на завтра договаривались. И вообще всё это было под вопросом.

— Завтра тоже когда-нибудь будет названо «сегодня», так что будем считать, что я просто перепутал два «сегодня», — последовал невозмутимый ответ. — И вообще, я же не с пустыми руками.

Заболотин покосился на пакет и вздохнул:

— Ну, раз уж пришёл, пошли на кухню. У меня, правда, сейчас гость.

— Кто? — поинтересовался Вадим, стряхивая с себя снег и разуваясь.

— Генерал Итатин, — пояснил Заболотин, доставая ещё одну пару гостевых тапок.

Вадим Кром надел тапки и уверенно направился на кухню, прихватив с собой пакет. Заболотин улыбнулся и отправился следом — представлять неожиданного гостя. На полпути полковник отловил Сифа и спросил, знает ли тот, сколько времени.

— Девять, примерно, — пожал плечами Сиф.

— Может, ты сегодня ляжешь спать пораньше? — предложил Заболотин, мысленно огорчаясь, что ещё не десять — тогда все вопросы отпали бы сами.

— Ага, и не буду вертеться на кухне. В таком случае я могу и в комнате спокойно посидеть, — возразил Сиф, праведно негодуя, но не показывая виду.

Заболотин тяжело вздохнул. Сиф так тонко чувствовал, когда можно покачать права… что даже не придерёшься.

— А давай сначала отправишься в ванную, и я уже не буду беспокоиться, что ты допоздна засидишься, а? — Заболотин прислушался к звукам на кухне. Вадим гремел посудой, разыскивая, по всей видимости, бокалы.

Сиф тоже услышал эти звуки и верно их истолковал:

— Ясно, детям на спиртное даже глядеть нельзя. Тогда я пошёл.

— Я не хочу, чтобы моего ординарца споили ненароком! — неловко возразил вслед Заболотин, чувствуя, что обидел мальчика. — И слишком хорошо знаю талант Вадима спаивать!

— Ага, кто ж, кроме меня, пронесёт в офицерку чего-нибудь приятное взору, обонянию и тем паче вкусу? — высунулся с кухни Кром, весело подмигивая стоящему в дверях своей комнаты мальчику.

— Ещё? Лёня Кунев и Колька Костин, — Заболотин подтолкнул подопечного в комнату, а сам отправился к гостям.

— А чего за меня беспокоиться-то? Алкоголь и так не люблю, — пожал плечами Сиф и растянулся на кровати. — А уж воспоминаний мне на пару месяцев вперёд хватило. Чужие и слушать не хочу, — сообщил он пацифику.

Пацифик молчал, как и автомат, что висел поверх него. Вообще, получить разрешение на хранение дома «аксы», как и любого подобного оружия — было фактически нереально. Но это Сиф знал сейчас, а почти шесть лет назад полковник просто принёс «внучок» домой на день рожденья, ничего не поясняя: ни откуда, ни как, только упомянув, что это — подарок от Крёстного. И Сиф ещё пока разбирал-собирал, гладил и осматривал, уже узнал до боли знакомые царапины, вмятины и просто мелкие характерные особенности — то был тот самый АКСО, с которым мальчик прошёл последние месяцы войны.

Вот так автомат и поселился в их квартире.

— Сиф! Кто там мне что обещал насчёт ванной?

— Иду-у, — протяжно отозвался Сиф, сполз с кровати на пол, встал и отправился под душ. Надо же иногда радовать родного командира. Он же не со зла так вредничает.