История первая: Письмо Великого Князя (СИ)

— Значит, не понял… Пошли тогда ужинать. Жить надо дальше…

… Ужин прошёл в тишине. Где-то в конце командир повернулся к мальчику, чтобы предложить добавки, но его внезапно не обнаружил.

— Кто последний раз видел Индейца? — полный нехорошего предчувствия спросил офицер. Солдаты заозирались: мальчишки нигде видно не было. Вроде как сидел тихоней только что, уминал еду за обе щёки — и нету. Неожиданно в воздухе что-то промелькнуло и упало на землю на краю круга, что освещал укромный костёр, разведённый, как положено, у склона обрыва, под прикрытием земли и деревьев. Все рефлекторно полетели на землю, прочь от огня, молясь всем святым… Вдалеке ухнула какая-то ночная птица… Прошло несколько секунд оцепенения, но «эргэдэшка» так и не взорвалась.

— Без паники. Хотела бы бабахнуть — мы бы уж точно сейчас валялись, раскуроченные осколками, — командир, каким-то чутьём сразу угадавший, что запал не сработает, ногой отбросил гранату подальше. Описав крутую дугу — капитан не расчитал и «отфутболил» сильно вверх — РГД со смачным всплеском плюхнулась в отставленный подальше кан с остатками ужина и там благополучно затонула, среди тушёнки и крупы. Послышался нервный смех, кто-то зааплодировал, припоминая «батальонный талисман», отец Николай поднял глаза к синему, ночному небу, обрамленному деревьями, и коротко вздохнул. Не выражал восторга по поводу счастливого спасения только сам командир. Он повернулся спиной к костру и вгляделся в покрытую уже сумерками поляну, зная, что виновный остался где-то рядом, ждёт результата. Ага, вон он стоит, даже не скрывается.

Может, мужчине было и не тягаться в беге наперегонки с маленьким бандитом — шаг, может, и шире, да только мгновенно не разгонишься, — но того в который раз уже подвела нога — мальчик споткнулся, упал да так и не успел подняться. Мужчина его догнал, сгрёб за шиворот и потащил прочь в сторону леса, не обращая внимания на то, что мальчик почти не наступает на раненую ногу.

… Вернулся офицер уже без мальчика. В ответ на недоумённые расспросы коротко сообщил:

— Иногда очень хорошо подышать вечером свежим воздухом. Наш Индеец надышится и скоро явится.

— Сам? — усомнился кто-то.

— Сам, — уверенно подтвердил командир. — Я хорошо мотивировал его возвращение.

Но о мотивации не сказал ни слова и дал на сборы четверть часа. Когда все уже были готовы трогаться с поляны, у костра появился хмурый «индеец», как-то очень странно поглядел на командира и объявил, с независимым видом засунув руки в карманы брюк, что идёт с ними.

Ну что же, пора отправляться. Последний взгляд на пригорок, ставший братской могилой безымянным мальчишкам. На самый его верх кто-то пересадил молоденькую сосенку, причудливо изогнутую оттого, что росла под упавшим деревом, об неё опёрли крест, белеющий в темноте свежими срезами. Командир поставил точку на карте и скомандовал начало марша.

— Идём, Индеец. Как-нибудь после войны мы ещё сюда вернемся, — позвал он мальчика, стоящего у кургана и о чём-то напряженно думающего.

— Ты — не вернёшься, — вдруг заявил тот, развернулся и зашагал следом за солдатами. Командир усмехнулся и двинулся за ним, думая о чём-то своём.

На удивление, тихо, быстро и благополучно группа вышла на лесную дорогу, гордо называющуюся «шоссе» — даже раньше планируемого. Командир заранее связался с базой батальона, и вскоре их подобрали высланные машины… Укаченный прыжками автомобиля на ухабах, мальчишка заснул, незаметно для себя привалившись к плечу офицера, — под аккомпанемент крепко ругающегося на поворотах водителя.

Заснул и командир, вверяя свою жизнь ангелу-хранителю: ну а вдруг «индеец» проснётся и решит воспользоваться моментом?

…— Приехали, вашбродь, — затормошил кто-то мужчину за плечо. Офицер нехотя открыл глаза и на всякий случай поглядел на мальчика. Тот дрых, словно ёжик зимой. Одни иголки наружу — но то будет во взгляде, когда «индеец» проснётся.

— Эй, пошли, Индеец, — командир встряхнул паренька за плечо.

— Чё? — продрал глаза тот, отчего-то смутился и отвёл взгляд.

— Пошли, говорю. Приехали, — мужчина незаметно опустил руку в карман куртки. Ага, так и есть: ножик малолетнего бандита исчез. Отчего же во сне не прирезал?

— Почему индеец-то?

— Потому что лицо себе размалевал, — командир миролюбиво рассмеялся и помог мальчику встать.

— У меня нормально прозвище есть, — мальчик аккуратно наступил на раненую ногу, поморщился и вылез из машины.

— То прозвище, это прозвище… Не имя же, — отмахнулся командир, потягиваясь. На востоке небо потихоньку светлело, хотя имело пока неясный сероватый оттенок. Батальон беспробудно храпел после беспокойного и, что самое неприятное, бесполезного дня — уже давно, когда группа Заболотина ещё только разбиралась с маленькими бандитами из компании Индейца, преследуемые были обнаружены — мёртвыми. Командир догадывался, кто это сделал, но мальчика пока не расспрашивал. Не до того было.

Ну что же, вперёд, сочинять доклад командованию и разбираться с «мотивированным» юным индейцем, который сонно хромал рядом.

Сиф кончил рассказывать быстро. Здесь он тоже не вдавался в подробности, сухо перечисляя факты: был ранен, «взят в плен»… Потом, как он выразился, «его высокородие провёл пару воспитательных бесед и мотивировал пребывание с ротой». И, собственно, больше ничего Сиф и не сказал. Все неясные, смутные воспоминания он оставил при себе, положившись на рассказы полковника.

Про Стаю он и то рассказывал подробнее, хотя о многом умолчал и там. Про белые капсулы говорить вообще не хотелось.

Гном недоверчиво поглядел на подростка и поинтересовался:

— И что же за мотивация была?

Сиф смутился и покосился на полковника, отвечать не торопясь.

— Выпорол, — безмятежно улыбнулся Заболотин. — И предложил не убивать всех подряд, а начать конкретно с меня, чего зря людей опасности подвергать. Если же не выйдет за пять попыток, договорились мы, Сиф остаётся с батальоном на добровольной основе и пытается переосмыслить жизненные ценности.

Мальчик буркнул что-то под нос про «воспитательные меры» и, наконец, отвернулся от фотографий. Гном попытался представить его на шесть лет младше, с размалёванным лицом и пытающимся убить Заболотина, но не вышло. Наверное, дело было в том, что Гном видел их нынешние отношения, странные, кривые, но по-своему семейные. Попытка убить сюда не вписывалась, особенно в прямолинейном воображении Гнома.

— Вот и всё. Я так и остался с его высокородием, — Сиф облизал губы и сморгнул, прогоняя образы прошлого.

— А через некоторое время Сивый стал Сифом и был крещён во имя праведного Иосифа Аримафейского, небесного покровителя Великого князя, — дополнил полковник. Сиф вспомнил свой вопрос, но решил пока на время отступиться. Не при госте же выяснять отношения. Особенно — при госте такого ранга.

Гном ничего не сказал, молчал и юный рассказчик. Да что ещё тут было говорить, после таких рассказов?

— Чай стынет, — вспомнил Заболотин. — Забольский.

— Ага, — отстранённо кивнул Сиф и, всё ещё погружённый в свои мысли, вышел в прихожую.

— Война, к навке на болото её, — полковник коснулся пальцами фотографий. — Как будто мирно не прожить.

— А что тогда делать потомственным офицерам? — сощурил глаза Гном, становясь так похожим на своего деда. Он прекрасно знал, что Заболотин-Забольский далеко не просто так выбрал офицерскую службу. Когда-то давно Гном даже пересекался с его отцом, правда, был тогда ещё мальчишкой, гостящим у деда, а Никита Ильич Заболотин — молодым, подающим надежды штабс-капитаном.

— Писать мемуары, — поворчал Заболотин, прислушиваясь, что там делает на кухне Сиф. Гремела вода, падающая в чайник. Сиф напевал про цветы и их детей, сбивался и снова раз за разом негромко затягивал песенку.

— Насильственное самовозвращение к реальности, — неожиданно прокомментировал Гном.