Жемчужина из логова Дракона

"Скоро здесь будет и его портрет, - подумал Ветер с тоской, - и его потомок будет рассказывать всем о своем прославленном благородном предке".

Что же можно сказать о нем такого хорошего, чтобы непременно понравилось? Он решил отделаться обычным восхвалением, вроде тех, что писал когда-то Стэвир во славу сильных и знатных, и уже открыл рот, но не смог ничего выдавить. Исчезла куда-то легкость и свобода, с которой обычно лились его слова. Вместо этого перед глазами, как надоедливые мухи, мельтешили отвратительные картины, что пришлось повидать по дороге сюда. Из жизни нижних ярусов замка. А ведь он еще многого не видел! И Ветер со страхом ощутил, как отвращение, сверх всяких других чувств затуманило голову и полностью овладело разумом. "Ты не сможешь не пользоваться ее силой", внезапно вспомнились ему слова Дракона, и он заговорил: - Когда б не гнев, что душит самого

В одном лишь взгляде на твои деянья,

То не сказал тебе бы ничего!

Я был бы нем, как эти изваянья!

И Ветер медленно повернулся, указывая назад, в сторону галереи с рядами безмолвных статуй.

- Достойные все лица вижу здесь,

Под сводом этой гордой, дивной залы…

Широким жестом он обвел портреты, со стен взиравшие на собравшихся.

- Но есть слова: достоинство и честь,

Вы с давних пор о них не вспоминали!

Люди вокруг него сразу и не поняли, в чем дело, слишком силен был удар, так неожиданно все случилось, и Ветер, пользуясь этим, продолжал говорить о том, что дом этот, конечно же, хранит воспоминания о многих страшных и даже кровавых событиях. Но ничего ужаснее того, что каждый день совершается там, внизу, далеко от величественного свода, где смеются люди и гремит музыка, ему, Ветру, видеть не доводилось.

Отвращение душило его, и он старался сбросить это удушье с потоком слов, все равно теперь конец. Мысль о том, что некуда больше деваться от судьбы, как ни странно, успокоила стихотворца. Теперь он продолжал вольно, уже без кома в горле, и говорил бы еще долго, ведь он только начал, но люди вокруг Ветра постепенно оправлялись от его несусветной наглости. Старейшина, наконец, тоже обрел дар речи.

- Стража! - заскрежетал он, перекрывая голос Ветра. - В подземелье его! Завтра тебя вздернут, паршивая крыса! - кричал он, ощерив немногие оставшиеся зубы.

Кто-то из стражников огрел Ветра по затылку, и он затих, лишившись сознания. Толпа знати разомкнулась, когда стихотворца выволакивали из залы, а затем сомкнулась вновь, невольно провожая его взглядами.

Очнулся он в подземелье. Должно быть, долго провалялся. Морщась, ощупал шишку на голове: ничего страшного, просто кожа рассечена да удар изрядный - видно, рукоятью приложили. Рана саднила несильно, но внутри, под черепом, вовсю изнывала тупая боль, поэтому он не сразу смог вспомнить что-то важное, тяжело было собраться с мыслями.

Да, его же завтра вздернут. Вот он каков, Драконий подарочек!

Он криво усмехнулся непослушными губами. Все равно бы вздернули рано или поздно. А теперь… по крайней мере, не как уличного вора, а возмутителя спокойствия, оскорбившего самого Старейшину! Есть, чем гордиться. Ветер вспомнил Ильмару. Куда же его, в самом деле, все время несет? Как она сказала? Кто может вольный ветер привязать… Да кто пожелает, тот и привязывает. И все-таки… он знал и славу, и людское жадное внимание, пусть недолго, но все равно Дракону сердечная благодарность. За все в этом мире приходится платить. Он привалился к холодной каменной стене и затих, обняв колени. Через некоторое время он уловил шаги, а затем лязг запоров. "Ну вот, пришли уже", - подумал без особого страха.

Показавшийся в проеме стражник, однако, сам чего-то побаивался, и уж во всяком случае, не за тем пришел, чтобы Ветра на казнь тащить. К тому же, совсем один, да еще палец к губам приложил. Ветер слабо кивнул в ответ.

- Завтра тебя не повесят, - тихо пробормотал незнакомец, наклонившись к Ветру. - Старейшину отговорили. Тебя накажут кнутами. Перед закатом, а потом выкинут вон из города, в лес, дварам на поживу. Старейшине так больше понравилось. Только вот что: как выкинут тебя в лесу, никуда не уходи, а то найти потом не смогут.

- Кто не сможет? Двары?

- Там увидишь. - Он боязливо выглянул из каменной каморки. - Шаги, вроде… Видать, почудилось. Так слышишь: не уходи никуда. И смотри, не проговорись!

- Хорошо, - Ветер кивнул.

Надежда снова вернулась к нему. Кнуты - чепуха, куда хуже взвиться в последний путь на веревке.

Но не такой уж чепухой оказались эти кнуты. Дважды он терял сознание, и дважды его отливали водой. На площадке внутреннего двора Большого Дома собралось множество зрителей, кажется, из вчерашних гостей Старейшины. В третий раз Ветер уже не очнулся, и его, погрузив на лошадь, словно мешок, при свете вечернего Канна вывезли за городские ворота Кетэрсэ, а потом и дальше, в лес.

Очнулся он в неизвестном месте. Маленькая опрятная комнатка, мягкая постель. Задрав неловко рубаху, он обнаружил, что перевязан со знанием дела. За ним хорошо смотрели, кормили, каждый день приходил молодой веселый лекарь и заново перевязывал раны. Как-то раз он поинтересовался, откуда у Ветра такой шрам на виске, и тот помянул разбойников, после чего и без того любезный посетитель проникся к нему еще большим уважением. И только выходить наружу стихотворцу не разрешали. Опасно.

А через несколько дней к Ветру прибыл странный гость. Одежда и манеры выдавали в нем человека знатного, да не из обычных - из высоких, такой отпечаток ни с чем не спутаешь. К тому же Ветру смутно помнилось, что где-то он его уже встречал. Но где? Незнакомец держался весьма любезно, хотя, как и у всех людей подобного сорта, надменно-снисходительное выражение успело оставить характерные складки на обличье, а в голосе то и дело прорывались повелительные ноты. Зато в глазах светился недюжинный ум, и, главное, живость, ни в коей мере не свойственная большинству людей его положения. Ветру он понравился, и все же, пользуясь своим недугом, он едва поклонился незнакомцу.

- Приветствую тебя, стихотворец, - начал гость. - Ты поправляешься, я вижу.

- И тебя приветствую с добром, господин. Прости великодушно, имени твоего не знаю.

- Тебе и не надо знать его, - поспешно ответил незнакомец. - Так спокойнее. Безопаснее.

- Для меня? - спросил Ветер.

Он покачал головой.

- Нет, для меня.

- Должно быть, это тебе я жизнью обязан, - догадался Ветер. - За то великая благодарность, господин. Никогда этого не забуду.

Незнакомец досадливо отмахнулся.

- Не спеши благодарить, стихотворец. Ведь это я надоумил Старейшину развлечься, позвать тебя на праздник. - И, видя удивленный взгляд, пояснил: - Я слушал тебя накануне, почти целый вечер. В харчевне. Слухи о твоем необыкновенном искусстве сразу же разлетелись по городу, и мне стало любопытно.

- Но тебя там не было! - невольно перебил Ветер. - Я бы запомнил…

- Конечно, ты не мог меня видеть. Ведь человеку моего звания не пристало бродить по городским харчевням. Мне захотелось услышать тебя еще раз, такое событие редко случается в наших краях. Такого дара, как у тебя… - он запнулся. - И я, как Советник Старейшины, подал ему великолепную, как мне тогда показалось, мысль.

- Ты Советник Старейшины?

Он кивнул не сразу, явно досадуя на свою оплошность.

- Так вот, где я тебя видел! - вспомнил Ветер. - В том зале с портретами!

Незнакомец опять ответил утвердительно.

- Да, в том самом зале… Когда тебя утащили в подземелье, я понял одно, - продолжал он, - если не вырву тебя, стихотворец, из его лап - всю жизнь буду исходить виною. Так глупо загубить столь необыкновенный дар! Мне удалось успокоить разъяренного Старейшину. Ведь казнь такого любимца черни может вызвать разговоры в Кетэрсэ. А зачем это нам? Лучше наказать примерно, чтобы другим неповадно было, и выкинуть вон из города. Но так, чтобы преступник непременно сгинул. Ведь ночью в лесу от дваров не уйти, не правда ли? У нас тут верят, что запах свежей крови их привлекает, потому тебе не удалось бы пережить эту ночь, даже случайно.