Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)

Гаузен вздохнул с облегчением. Только потасовки ему и не хватало. Хотя он даже и не знал, что было бы лучше — вернуться к Леканту с пустыми руками или с набитой мордой? Прокрутив в памяти без труда добытые сведения, юноша отметил, что, скорее всего, в округе нет болот и чудовищ, которые могут помешать строительству. Но тут же прикинул, стоит ли ему доверять какой-то спившейся деревенщине?

— Как говорится, одна голова хорошо, а две пьяных — ничего хорошего, — рассудил Гаузен. С этой мыслью он продолжил вырывать отдельные крупицы информации из общей неразберихи людских голосов.

У окна он заприметил двух типов ученого вида. Соответствующий их положению настрой ума выдавало то, что они не взяли себе выпивки, как остальные. Кроме того, они позволяли себе в разговоре разного рода премудрости. Сам Гаузен поначалу не обратил на них внимания из-за давней неприязни к книжникам. Но после только что услышанного потока бреда юноша решил довериться тем, кого обычно считал чересчур заносчивыми и занудливыми:

— Послушай-ка шутку! Заходит скелет в таверну и просит: Мне кружку вина и тряпку!

— И что дальше? — не понял собеседник.

— Что-что? Ты себе представляешь, как он напьется? — давился от смеха рассказчик.

— Да вот и я о том же! Впервые слышу, чтобы мертвые что-то пили, — недоумевал его приятель. — А тряпку зачем? Что он там собрался себе прикрывать? У него же ничего нет!

— Ну а ты представь! Он ведь кости себе замочит! — пытался объяснить по-человечески любитель веселых историй.

— Кости? Мало того, что он пьющий, так еще и азартными играми увлекается! Совсем нежить распустилась! Ну что за поколение пошло! — начал громко жаловаться слушатель, от которого смысл шутки ускользал все дальше и дальше.

— Да при чем тут это?! — начал выходить из себя рассказчик, пытаясь наглядно показать, в чем тут соль. — Вот скелет! Вот таверна! Вот он заходит…

— Я все понял, — неожиданно заявил до сих пор недогадливый слушатель.

— Что понял? — спросил рассказчик, уже отчаявшийся донести истину до своего недалекого друга.

— Знал я одного типа, так он до смерти боялся скелетов… — издали начал собеседник.

— И что с того? — не понял рассказчик.

— Я же сказал — до смерти. Когда он увидел скелета, то первый же испуг стал для него последним. Так что скелету выпивки бы никто не подал. Все бы умерли от страха. Ведь так? — подвел черту слушатель, судя по голосу, полностью уверенный в собственной правоте.

— Не так! Все не так! — не выдержал рассказчик и сорвался на крик. — Вот! — тут он схватил кружку с водой, и, сделав вид, что собирается из нее выпить, пролил ее мимо рта. — Вот как бы все вышло! Теперь понял?!

— Кружка была у скелета дырявая что ли? — удивился слушатель.

— Башка у тебя дырявая! — не выдержал шутник и замолчал.

— Этот разговор скверно пахнет, — подумал Гаузен. — Только всякой нежити мне здесь и не хватало.

Юноша попытался еще чего-нибудь подслушать, но посетители как будто сговорились и болтали в основном о вещах абсолютно несущественных.

— Придется порасспрашивать, — подумал Гаузен.

Ему этого не очень хотелось. Принц Лекант не подозревал в измене разве что собственное отражение в зеркале и строго-настрого запретил Гаузену кому-то рассказывать хоть что-то о своем поручении. Встречные же люди могли заподозрить, что он ищет клад и увязаться следом. При этой мысли Гаузен покосился на трех громил за столиком у окна.

— С такими я даже в одну лодку в случае кораблекрушения не сяду, — подумал Гаузен, выбирая себе собеседника. Пьяницы были разговорчивы, но никакого доверия к их болтовне у юноши не было. Ждать же, пока они протрезвеют, он не собирался. У старушки не было половины зубов.

— Наверное, она обломала их об эту булку, — решил Гаузен. — Вряд ли я что-то разберу из ее шамканья.

Шибко умной парочке тоже Гаузен не доверял — они могли запросто своими «что» да «зачем» свести на нет все его вопросы. Да они скорей первыми зададут, чего ему в этих местах надо, а отговоркой «просто гуляю» их не убедишь. Гаузен уже подумывал расспросить трактирщика, но тот показался ему скупым на слова и жадным до денег.

Пока Гаузен оглядывался да прислушивался, за его стол прямо напротив него уселся потрепанного вида посетитель в лохмотьях. Сначала он посмотрел на Гаузена, но его взгляд не задержался надолго и застыл на принадлежащей юноше тарелке с похлебкой.

— Да это еще больший голодранец, чем я сам, — подумал Гаузен и уже хотел было прогнать этого побирушку, но в последний момент отказался от данной затеи. Не то что бы Гаузену вдруг захотелось принять самое горячее участие в его плохой жизни. Просто по его виду и поведению юноша решил, что бродяга прилично здесь задержался и может что-нибудь да рассказать.

— Как жизнь, оборванец? — ободряющим тоном поинтересовался Гаузен. — Настрадался, небось, пока сюда добирался?

— Вообще-то я уже давно ошиваюсь в здешних местах, — жалобно залепетал в ответ бедняк. — Но странствовал по миру немало. Все ноги в пыль истер.

Тут нищий приподнял подол лохмотьев и показал обрубки, своей длиной едва достигающие колена.

— Матушка моя гусыня! — поразился Гаузен и подумал: — Надо срочно обзавестись лошадью, а не то закончу, как этот калека.

— Как же ты тогда передвигаешься? — переборов потрясение, участливо поинтересовался Гаузен.

— Ну, как-как? На руках вот и ковыляю. Не видно было что ли, как я вошел? — неожиданно насторожился калека.

— Да я как-то не заметил, — закатил глаза Гаузен, стараясь не касаться того, чем он еще недавно был так поражен, не обратив особого внимания, как нищий при этом обрадовался.

— И хорошо… Хорошо, что не увидел, милостивый господин, — умиротворяюще заверил безногий. — Ведь это такое душераздирающее зрелище! А мне не хочется портить настроение таким славным людям, как вы.

— Какой разговорчивый попался, — подумал Гаузен. — Надо бы его разболтать посильнее.

— Ай-я-яй, какая досада, — участливо запричитал Гаузен и прибавил. — Слушай, может, все-таки у тебя ноги погромы здешние отгрызли?

— Да вы что! Какие у нас погромы! К тому же всем известно, что погромы начинают есть с головы, а ноги оставляют на потом…. На студень! — при этих словах калека снова покосился на миску Гаузена.

— Да уж. Это тебе точно не пряники-коврижки, — согласился Гаузен, у которого с каждым новым словом аппетит пропадал все больше и больше.

— А может это был… дракон? — не отставал юноша. При этих словах оборванец снова уставился на него в непонимании, но Гаузен все же решил доиграть попытку до конца. — Ну облетал он себе округу, и вдруг… Ам-ням! И ног как не бывало.

Голодранец, не прекращая, смотрел на Гаузена все тем же настороженным взглядом, и юноша решил, что драконы тут тоже вряд ли обитают.

— Ну да, как же я сам не подумал, — притворно укоряя себя за забывчивость, произнес Гаузен. — Дракон — тварь брезгливая, сначала пожарит, а потом поест. Прямо как человек!

В этот момент аппетит у юноши пропал окончательно.

— А может, нежить какая местная… или призраки? — предпринял еще одну попытку Гаузен.

— Это как же мне призрак вдруг ноги-то отгрыз?! — не выдержал калека. — У него зубов нет, да и едят они всего ничего, только пугают до смерти! Какие-то ты странные вопросы задаешь, милостивый государь! Издеваешься, что ли, над моим увечьем?

— Что ты, что ты, — попытался примириться Гаузен. — Зачем мне тебя обижать? У каждого свои недостатки и стыдно их осуждать. У меня вот, к примеру… — тут Гаузен призадумался, что бы такое наплести, чтобы вернуть доверие нищего, — есть под штанами на одном месте один нарыв. Иногда зудит так, что ночами плохо спится. Да и то только на животе… И звать его Лекант, — чуть было не добавил Гаузен, но вовремя прикусил язык, не зная, чего следует опасаться больше — публичного оскорбления члена королевской семьи или разглашения имени хозяина, чего Лекант ему категорически запретил.

Нищий, судя по его лицу, не поверил Гаузену, но постеснялся потребовать наглядных доказательств. А, может, и принял его слова за чистую монету, но не считал, что подобное несчастье сравнимо с его увечьем. Так или иначе, он заметно успокоился, и Гаузен продолжил: