Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

И когда соберёт он все души в сети свои, настанет Конец Мира.

В день последний Сновидцы покинут свои престолы и возвратятся в небытие, и опустеет Грот Тишины. Море Теней растворится в океане Пустоты, а хрупкий Мир поглотит Хаос, воплощенье которого - Странник.

Но когда это произойдёт, ведомо лишь Тому, Кто Грезит...'

'Сборник легенд и преданий Сев. Провинции (бывш. Королевство Семгален), составленный Дамьяном Росицей, профессором кафедры культур младших народов Университета Словесности в Вильске, Ромейская Империя, год 998 от Всесожжения'

Отступник - Призраки

Многое изменилось с тех пор, как Мика Богумил (в народе прозванный Ахмистринчик, то бишь ахмистрини-экономки сынок) пришёл к власти, сделавшись наместником Северной Провинции. Правильней было бы сказать - совершил государственный переворот и незаконно захватил корону. Хотя короны той уже нет. И королевства тоже нет. Теперь здесь провинция. Северная окраина Империи. Довольно отсталая, надо заметить. А минуло всего-то десять лет. Или двенадцать? Так сразу и не вспомнишь. Быстро же они скатились. Жаль. Было королевство, аки цветущий сад, а ныне... Ещё не такое запустенье, как в восточных фемах, но уже близко, близко. А Мика... Да что Мика? Ахмистринчику плевать на свой народ. Ему были обещаны, ни много ни мало, венец и порфира Императора. Ждёт до сих пор. Наивный. Точней сказать - безумец. Похуже тех, кого держат под замком в обители Ойгена Блаженного. И он давно уже не первый фаворит Августы. Поднадоел он ей за эти годы. Бастард, белёсый варвар. Некоторые всё ещё осмеливаются произнести это вслух. Даже сейчас. Заканчивают, правда, плохо. Их головы с отрезанными языками гниют на Оружейной площади, насаженные на колья. В Вильске, нынешней столице провинции. Головы на кольях, выставленные на всеобщее обозрение. Изобретенье Мики. В Царьгороде так не делают. И при старых Вендах такого не было. Да, многое изменилось. А вот вино здесь по-прежнему дрянное. Хоть в чём-то постоянство. Кроме расценок, разве что. Вино теперь тут стоит дешевле хлеба. Местные зато довольны. Теперь у них одна отрада - хмель да забытьё... Господь Вышний, о чём я только думаю?...

Нартос сидел за столом трактира, вперив рассеянный взгляд за окно. Снаружи лил дождь. Зал'ева, как говорят в провинции. По оконному стеклу сбегали частые капли. Вдали за пологом дождя смутно вырисовывалась речная гладь цвета свинца и нависшие над рекой скалы, поросшие густым сосняком. Из-за непогоды казалось, будто уже наступили сумерки. В трактирном зале было темно, как в клети, но светильников ещё не зажигали. Посетителей было немного. Никого из Царьгорода, все местные. Приземистые и широкоскулые, с грубоватыми чертами лица. Не самый привлекательный народ на Континенте, прямо скажем. Да ещё хмурятся и молчат, будто на поминках. Почти всё время молчат. А если и говорят, то как-то опасливо, вполголоса. Впрочем, их можно понять. Даже сюда, в эту глушь, могли забрести Соглядатаи из Тайной Канцелярии и Охранители из Коллегии Истины. Когда-то их легко было распознать по чёрным и серым одеяниям, но в последние годы они все чаще отказывались от униформы, предпочитая одеваться, как простолюдины. Так проще было смешаться с толпой.

- Видал вот этих?

Хриплый шепот вырвал Нартоса из задумчивости. Он отвернулся от окна и перевёл взгляд на человека, сидящего напротив. Лодочник. Мужчина лет сорока, одетый в бурый непромокаемый плащ и такие же сапоги. Белесые глаза и бесцветные волосы выдавали в нем уроженца Приморья. Или Дольних Земель, как говорят местные. Он ухмылялся, демонстрируя скверные, выщербленные зубы.

- Вот этих вот видал? - повторил лодочник, ткнув пальцем в сторону очага, в котором пылали берёзовые поленья.

Нартос проследил за его взглядом. У очага на досках пола сидели, скорчившись, два существа. Ростом не выше двенадцатилетнего ребёнка. Оба закутаны в бесформенные кожаные плащи с низко надвинутыми капюшонами - так, что не различить ни их лиц, ни очертаний тел. Рядом на полу лежали два грубо сработанных копья с костяными наконечниками и подобие секиры - кремнёвая пластина с неровными краями, кое-как прикрученная к деревянной рукояти.

- Гу-у-ули! Пожиратели мертвечины, - хрипло зашептал лодочник. - Околачиваются тут. Спускаются со скал. Ишь ты, от дождя прячутся. Паскудство.

Он схватил со стола пустую деревянную миску и швырнул ее в сторону очага. Те двое даже не шелохнулись, будто погруженные в какое-то странное оцепенение.

- Ждут своего часа. Когда мы все подохнем, они будут тут хозяевами, - мрачно подытожил лодочник.

Кивнув в знак согласия, Нартос поднес к губам чашу с горячим вином. В местных трактирах вино подогревали на угольях, добавляя туда семена тмина, дикий мёд и засушенную вишню. Жалкое подобие сладкого пряного вина, которое подают в тавернах Царьгорода. Настоящие ромейские пряности слишком дороги. Местные приноровились готовить этот изысканный напиток, используя более доступные ингредиенты.

- Сейчас многие живут с мыслью о близкой гибели мира, - проговорил Нартос, отпив глоток.

Это было правдой. Конца света ожидали еще в прошлом году, когда в небе висели хвостатые звезды, видимые даже днем, а Луна потемнела и наполнилась ядом, который проливался на Землю черными дождями. Солнце, однако, не погасло, и жизнь продолжалась.

В зале появился мальчик-служка с горящей лампадой в руке. Он молча обходил столы, зажигая светильники. Серые сумерки за окном сразу сгустились, обратившись в кромешную темень. Теперь трактирный зал напоминал часовню, в которой стоит гроб с усопшим - так же тихо и чинно, мерцают огоньки, да шепотки порхают испуганно... Так было не всегда. Нартос еще помнил времена, когда в здешних тавернах звучала музыка лиры и скрипки, а гости распевали застольные песни. Теперь это вне закона. Трактирные песенки запрещены цензурой Клира за 'словоблудие' и 'площадную брань'. Та же участь постигла лиры и скрипки, которые были объявлены 'бесовскою придумкой'. Ромейские лютни в местных трактирах не прижились, поэтому теперь здесь просто молча пьют. Да шепчутся. И так во всей провинции. Уже двенадцать лет. Хотя сам Наместник не чужд был земных радостей. В самом начале своего правления, когда еще не были запрещены празднества в честь Дня Солнцестояния и Поминовения Предков, Мика Богумил выходил на площадь в сопровождении всего двух-трех телохранителей и присоединялся к веселящейся толпе. Он стал осторожнее после того, как во время одного из таких празднеств из толпы к нему бросилась юродивая - простоволосая, с пеной у рта - и попыталась всадить ему в горло скорняцкое шило. Юродивая что-то кричала. Те, кто стоял поблизости, уверяли потом, что она кричала: "Убийца!.." Охранники среагировали мгновенно, изрубив ее саблями прежде, чем она успела причинить Наместнику хоть какой-то вред. Позже Охранители подготовили официальное сообщение: это была еретичка-змеепоклонница, подкупленная эверонцами. Вполне удобоваримая трактовка, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Эверонцы - заклятые враги Царьгорода, а змеепоклонники - бесноватые фанатики, которых ненавидели даже язычники. Змеепоклонников, правда, уж много лет не видно и не слышно - их изгнали в Северную Топь ещё при короле Бориславе из династии Венд. Задолго до того, как Мика сделался Наместником. В те времена Северная Провинция именовалась Королевством Семгал'ен, и жив был Мирослав, брат Мики Богумила.

После покушения Мика отказался от своих хождений в народ, отныне наблюдая за празднествами с безопасного расстояния - либо с террасы своего дворца-резиденции в Вильске, либо с высокого помоста, окружённого толпой стражников. Он не то чтобы утратил доверие к своим подданным. Вовсе нет. Просто человек, от которого зависит судьба целого народа, не имеет права собой рисковать. Во всяком случае, так говорил сам Мика. Лукавил, конечно. От него не зависело ровным счётом ничего. Свой чин он получил из рук Августы, и он до сих пор у власти лишь потому, что так угодно Царьгороду. Мика держит провинцию в железном кулаке, но сам он, по сути, никто. Меньше, чем никто. Все решения принимаются в Царьгороде, за зубчатыми стенами Цитадели. А Мика, хоть и норовом крут, никогда не возвысит голос против своих покровителей. В противном случае его тут же пинками сгонят с трона и назначат нового управителя. И Августа вряд ли за него вступится. Он больше не её фаворит... Эх, Ахмистринчик. И стоило тебе брать грех на душу? Ты ничего не добился. Как был ничтожеством, так им и остался, и в Цитадели на тебя смотрят, как на грязь... А впрочем, я не лучше... Нартос пошарил в складках своего монашеского одеяния, извлёк кошель и махнул рукой трактирщику, давая понять, что собирается расплатиться.