Шут (СИ)

  От досады Шут выругался про себя, вслух уже не мог: горло огнем горело, а темные пятна окончательно заволокли весь мир - ни извиниться, ни залезть обратно сил не осталось.

  'Да, и демоны с ним, с вином, кроватью и этой скромницей... - подумал он, сползая на пол. Старого вытертого ковра отчего-то не оказалось на месте, видать служанка уже успела свернуть его, чтобы снести во двор для выколачивания. Но прикосновение каменных плит показалось жаркому телу даже приятным. - Зато здесь прохладнее...'

  Шут улыбнулся и провалился в забытье.

  - Экий же ты, братец, дурень...

  На сей раз служанка была пожилая, сильная, что лошадь, и начисто лишенная предрассудков. Матушка Нелла почти без натуги подняла и так-то не очень большого, а тут и вовсе отощавшего Шута из кресла, где тот, очнувшись, себя обнаружил, и в два шага перенесла на чистую перестеленную кровать. Он окончательно пришел в сознание, когда женщина, придерживая его за плечи, поднесла к губам Шута глубокую деревянную чашку с порцией лечебного отвара. Не первую, судя по горьковатому привкусу трав, что стоял у него во рту. Шут со стоном сел и сделал несколько глотков, пытаясь самостоятельно ухватить чашу бессильными, как у тряпичной куклы, руками. Служанка пресекла эту глупость:

  - Сиди уж... - она крепко держала пиалу, пока та не опустела. Ее собственные ладони были теплыми и мягкими. Шут хорошо знал эту женщину, она состояла при дворе давно и работу свою по-настоящему любила, хотя сама много лет, как дослужилась до помощницы старшей горничной и могла бы уже не возиться с тряпками.

  Вновь откинувшись на подушки, Шут на миг прикрыл глаза - голова его все еще была тяжела и кружилась от каждого движения. Тем не менее, он сразу заметил, что комната убрана и проветрена, ночная ваза вымыта и больше не смердит, а самого его переодели в чистую рубаху. Точно младенца или калеку какого - вот стыдоба...

  'Теперь весь двор будет знать, что господин Патрик не только с виду такой хилый, но и на самом деле - ходячее недоразумение... - Шут с тоской представил себе лица родовитых барышень Солнечного Чертога. Почти наяву услышал их ехидный звонкий смех и машинально - сказалась многолетняя привычка - тут же начал придумывать достойные ответы.

  - Давай-ка, мальчик, давай, поешь теперь, - спустя какое-то время, матушка Нелла вновь возникла перед ним, прервав этот безрадостный внутренний диалог. От пышнотелой женщины вкусно пахло кухней и еще чем-то очень домашним. Она поставила на столик у изголовья поднос с простой доброй едой и села на край постели, аккуратно расправив на коленях белый передник. - Иль тебя и кормить теперь с ложечки надо? Ну-ка, давай уже, соберись, Патрик.

  Пряча глаза от неловкости, Шут осторожно сел. Жар спал, и хотя в горле все еще скребло, боль тоже почти ушла. Матушка смотрела на него с доброй усмешкой и, казалось, действительно была готова выхаживать, как младенца. В ее простом круглом лице без труда читались все пережитые горести и печали. Однако, окруженные сетью морщин, глаза остались ясными, точно годы их вовсе не коснулись.

  'Наверное, она и со своими внуками так же возилась бы...', - подумал Шут с благодарностью. Сам он давно не знал домашней ласки и всегда с каким-то особенным волнением принимал чужую заботу.

  - Спасибо... - вздохнул он еле слышно. Да, забота доброй женщины тронула Шута, но то, что его застали таким беспомощным и жалким, было ужасно... На сей раз стоило больших усилий сделать вид, будто все замечательно, 'собраться' и с дурашливой улыбкой отвесить поклон: - Вы спасли мне жизнь, прекрасная дама!

  - Ишь ты! Уже паясничает! - служанка чуть хрипловато рассмеялась, и смех этот красноречивей любых слов отразил искреннюю радость, что непутевый королевский шут больше не лежит обморочный на голом полу. - А не больно много у тебя друзей, я погляжу, - обронила вдруг она.

  'Да уж... за четыре дня никто не хватился...'

  Шут, конечно, притворился, что его это мало волнует, но на самом деле, в часы болезни он не раз задавался вопросом, отчего все сложилось именно так... Отчего ни шутки, ни даже деньги не принесли ему то, в чем нуждаются и король, и распоследняя уличная нищенка...

  Так что в ответ на матушкину реплику Шут лишь вздохнул и пожал плечами, удерживая на лице слегка подувядшую улыбку:

  - Кто захочет дружить с дураком? - промолвил он, не ожидая ответа на этот риторический вопрос.

  Служанка подала ему ломоть хлеба и хмыкнула:

  - Нет, парень... Шибко у тебя глаза умны для дурачка. А глупость вся - от того только, что подсказать некому, как жить надо.

  Шут развел руками - дескать, согласен. Он уже вполне пришел в себя и с удовольствием выпил полную чашку густого бараньего бульона, а затем расправился с сыром и хлебом. Все дни до этого его рацион составляли только апельсины с яблоками, да легкое ягодное вино, которое, как и везде, являлось во дворце основным напитком. Приятно было снова ощутить вкус настоящей еды. Пугающая слабость отступила, и посуда, хвала богам, больше не норовила выпасть из пальцев. Когда он закончил трапезу, служанка собрала все чашки на поднос и, сочтя свой долг выполненным, устремилась к двери. На самом пороге она обернулась и, подбоченясь, строго сказала:

  - Утром проверю как ты тут, дурень...

  И, пряча улыбку, скрылась за дверью.

  'Странно, только, что именно матушку Неллу послали приводить меня в чувство... - подумал Шут. Впрочем, он не знал, кто на самом деле прибрал в его комнате и кто позаботился о нем самом. Может статься, добрая матушка только отвар да обед принесла. Мысль о том, что кроме пожилой служанки кто-то еще мог видеть его в бессознательном состоянии, не добавила Шуту радости.

  Спать он больше не хотел, есть тоже. А делать что-то иное не было сил. Шут просто лежал, глядя на пыльные складки балдахина, и думал обо всем подряд. А более всего о том, как скверно валяться хворым в постели... Особенно, если никому до этого нет дела.

  Так почему-то вышло, что близких друзей при дворе у него не завелось. Кроме короля, конечно. Но король - он, все-таки, король... Не ему, дураку, ровня. К тому же, Руальд Третий частенько покидал Солнечный Чертог, и тогда его любимец оказывался предоставлен самому себе, точно вольный ветер.

  2

  Пару месяцев назад король вновь отбыл из Золотой. На сей раз - с дипломатическим визитом к тайкурскому князю - таргалу. Шут без него привычно скучал. В один из пасмурных тоскливых дней он забрался на ступеньки трона и, нацепив на голову соломенную корону, сидел подле монаршего кресла немым напоминанием о королевской власти.

  Или не совсем немым...

  - Что, господин Патрик, грустите без любимого хозяина? - нарушил тишину язвительный голос. Обернувшись, Шут увидел графа Майру. Один из приближенных Руальдова брата, принца Тодрика, граф отчего-то заглянул в зал, выгуливая парочку фрейлин.

  - Грущу, господин Майра... - Шут выпрямился, с высоты пяти ступенек скорбно посмотрела на графа и его спутниц. А потом, зазвенев бубенцами, неожиданно прыгнул и по-кошачьи приземлился прямо у ног оторопевшего вельможи: - Не все ж, как вы и принц, радуются его отсутствию! - и, неожиданно встав, он ловко надел потешную корону на графскую лысину. - О! А вам идет! Даже больше, чем Его Высочеству! Так и передайте ему!

  Отскочив в сторону, Шут рассыпался в реверансах и звонко продекламировал сочиненное экспромтом:

  Наш принц, конечно, будет рад,

  Когда опять уедет брат.

  Но радость принцам не к лицу -

  Вместо себя он шлет овцу!

  Златорогий баран украшал фамильный герб Майры... Граф побледнел и потянулся к ножнам. Королевского шута по большей части предпочитали считать блаженным дураком, на слова которого грех обижаться и, тем более, наказывать за них. Но иногда он ходил по краю...

  Майре едва хватало выдержки вспомнить, что перед ними всего лишь паяц. Какой с него, полоумного, спрос?

  После того, как Шут пару раз предугадал грядущие события, придворные даже наделили его даром пророчества - известно ведь, что безумцы частенько 'говорят с богами'. Однако, язык у Шута был отнюдь не благочестивым и подчас оказывался куда более пугающим оружием, нежели отточенная сталь, которой так любили помахать все эти господа рыцари и бароны.