Любовь приходит в черном

Проснулась она по будильнику, разбитая и больная. Голова трещала, ломило каждую мышцу, каждый сустав. Но не это было самым отвратительным: из груди словно вырвали сердце, и в разверзшуюся черную дыру втягивалась реальность.

«Это пройдет, — утешила себя Марина. — Не сегодня, так потом. Главное — доползти до завтра целой. А сейчас — доползти до аптечки, выпить таблетки от головы и плестись на работу».

От последней мысли Марину замутило, перед глазами заплясали разноцветные круги, она покачнулась, схватившись за трюмо. Хреново-то как, какая работа? Вызвать врача, сделать больничный…

Пошатываясь, она добрела до кровати и будто упала в липкую черноту. Перед глазами проносились лица, места, в душе рождались эмоции — нереальные, болезненные. Некоторое время она словно барахталась посреди темноты, чувствуя себя шаром в воздушных потоках.

Потом — снова калейдоскоп видений, смешанный с реальностью. Артур, Наташка, горячий чай. Вроде бы кто-то звонил, а может, и нет.

Когда наконец удалось сфокусировать взгляд, над ней нависало одутловатое мужское лицо. Если бы не белый халат, Марина бы заорала и принялась отбиваться. Врач глянул в сторону и проговорил:

— Теперь ей станет полегче.

Врач встал и направился к выходу, прихватив чемоданчик с инструментами, Наташка отправилась его провожать. Щелкнув щеколдой, уселась на кровать рядом с Мариной и покачала головой:

— Ну и напутала ты меня, подруга.

— Что было? — прохрипела Марина.

— Что-что… Вчера тебе позвонила, а ты бредишь, ну, я и примчалась.

— Спасибо… Вчера? — вяло удивилась она. — Прошли сутки, и сегодня понедельник?

— Ну да.

— Моим ты не звонила?

— Нет.

— И не надо их волновать… Спасибо. А как же работа…

— Забыла? Я ж в отпуске, — на лоб легла прохладная рука Наташи. — И где ты умудрилась поймать ГРИПП среди лета?

Марина соображала туго. Одно она понимала — это не ГРИПП, а самая настоящая ломка. Уколы не уберут причину, и только Артур избавит ее от мучений. Захотелось к нему прикоснуться. Настолько, что она готова была валяться у него в ногах, вымаливать прощение, лишь бы он позволил дотронуться до себя. И хорошо, что нет сил, иначе…

Никогда. Больше — никогда. Лучше сдохнуть.

— Ты что, ревешь? — поинтересовалась Наташа, и Марина отвернулась к стене.

— Дела-а-а, — проговорила подруг а. — Давай поговорим об этом?

— Извини, нет.

Большинство женщин с радостью делятся сокровенным, раздают частички боли близким, и им становится полегче. Для Марины же исповедь перед чужими людьми всегда казалась чем-то стыдным, особенно когда приходилось рассказывать о неприятном. Какое там «поделиться» — все равно что призывать покойника, как в открытой ране ковыряться, лучше подождать, когда она заживет.

— Ната, спасибо, мне уже полегче, у тебя малая одна…

— Она с бабушкой, ничего.

— Да нормально все со мной.

Наташка покивала.

— Ага, ага, ты в зеркало себя видела? — Наташка метнулась в ванную и ткнула Марине под нос зеркало, откуда на нее смотрела заморенная женщина с красными глазами и потрескавшимися бескровными губами. Но самое страшное, эта женщина напоминала смертельно больную: черты лица заострились, щеки ввалились.

Марина зажмурилась, вспомнила Оливию, Катю, и от этого понимания по спине пробежал холодок. Сковывающие ее невидимые цепи тянулись к Артуру, хотелось прекратить мучения даже ценой собственной жизни.

В глубине души шевельнулась злость. Всему есть медицинское объяснение: самка всегда выбирает самого сильного, харизматичного самца — так задумано природой. На него начинает вырабатываться дофамин, внутренний наркотик, и человек попадает в зависимость от другого человека. Но чтобы так… до болезни и полного растворения.

Танцующий огонь — это красиво. Можно бесконечно наблюдать за ним, если б не одно «но» — ему нужно сжигать, чтобы жить. Сейчас Марина ощущала себя лесом, где догорает последняя роща. Потом огонь умрет и останется пепел. Не пустыня, как раньше, нет. В пустыне есть жизнь. Выжженная пустошь. Джунгли после напалма.

И сейчас она борется за то, чтобы сохранить хотя бы несколько ростков, из которых когда-нибудь можно будет возродиться.

— Это из-за него? — Наташка села рядом и погладила по волосам.

От ее прикосновения, от сочувствия появилось желание завыть в голос, но Марина сдержалась, а Натка исправилась сама:

— Извини, я помню, что ты не любишь делиться, когда больно.

— Мне правда лучше. Криз уже позади, — чтобы доказать это, Марина села в постели и свесила ноги — перед глазами заплясали мушки, но вскоре зрение восстановилось.

Нет, это не с ней. Она сильная и не попадает в зависимость. Или же происходящее — на грани были и фантастики, и Артур… Да что Артур? Приворожил ее? Хватит оправдывать собственную слабость небылицами.

Вспомнилась книга про вампира, где обескровленная жертва сама впускала убийцу, ждала его, бредила им. А ведь похоже! Поневоле поверишь. Замирая, она взяла зеркало, которое принесла Наташка, осмотрела шею, локтевые сгибы, улыбнулась. Все можно объяснить научно. Организм требует дофамина, который вырабатывается на Артура. А вот хрен тебе, а не доза!

Ната кусала губу, будто хотела что-то сказать, и наконец не выдержала:

— Знаешь, что мне кажется. Что твой Артур не простой человек тебе надо к бабке сходить.

Марина фыркнула.

— У меня нет лишних денег, сама справлюсь…

А ведь он предупреждал, что с ним связываться опасно. Что он имел в виду: свое темное прошлое или…

— Есть у меня одна знакомая, очень хорошая знакомая, которая не возьмет денег, просто посмотрит. Я бы на твоем месте…

— Не сейчас. А домой к себе мошенников не пущу.

Марина поймала себя на мысли, что понемногу здравый смысл капитулирует и она готова поверить во что угодно, отдать все свои сбережения хотя бы за надежду, что кто-то оборвет зависимость. Наташка включила музыку на телефоне, где играла одна из ее любимых песен. Марина и раньше ее слышала, но считала бредом, ныне же давно известные слова отозвались в ее душе по-новому.

— Да уж, и в Вельзевула поверишь, — пробормотала она, отмечая, что не все в этой песне — вымысел.

А что, если в ней есть доля истины, и Марина понемногу меняется, потому и не помнит прошлой ночи? Наташка вроде была рядом, но вдруг спала? Невольно Марина посмотрела на свои пальцы, сама не зная, что рассчитывала увидеть. Каждую ночь она будет терять по частице себя, как Оливия, как Катя, она не превратится в вампира или оборотня, но от нее ничего не останется, только оболочка, имитирующая живого человека…

— Ты завтра на работу не ходи, — посоветовала Наташка, — врач тебе больничный выписал, вот он. — Она накрыла рукой белый лист на столике рядом со стаканом и таблетками.

Марина подумала о том, что во вторник у нее запланировано интервью, это значит, можно выспаться (если шерсть и клыки расти не начнут), пойти в ресторан и побеседовать с Кречетом ближе к вечеру. Голова кружиться перестала, появилась жажда деятельности. Захотелось пойти туда прямо сейчас, увидеть кабинки, стилизованные под столетние дубы, в стволах которых стоят столики, послушать великолепный блюз, выпить вина, сесть на то самое место…

Тьфу ты, опять! Вообще не следует туда ходить, бередить раны. Но ведь надо! Тампошка одобрил план на неделю. Марина принялась продумывать интервью, но это оказалось неожиданно тяжело.

Мысли начали путаться, и Марина сама не заметила, как заснула.

Очнулась она утром, разбитая и тяжелая. Сил встать с кровати не было, проклятая слабость никуда не делась, возбуждение, овладевшее ею предыдущим вечером, исчезло без следа, оставив свинцовую уверенность: ничего нельзя сделать. Хоть ты лопни, хоть ты тресни, хоть выйди из дома и отправься брать интервью — это будут жалкие потуги на существование, а не жизнь. Имитация, безвкусная, как безалкогольное пиво.