Кембрия. Трилогия (СИ)

Немайн этого не видела – отбывала дневной сон. Не меньше четырех часов! Гейс! Пришлось постелить прямо в башне, на которой ей по диспозиции полагалось проторчать всю битву. В постели сида разместилась с честно закрытыми глазами, но во всем боевом снаряжении. Рядом стоял Харальд и, словно сам с собой разговаривал, рассказывал «спящей», что происходит.

– Саксы, что стадо свиней, выходят из лагеря. А за пастухов уэссексцы. Все верхами. Чтобы удирать было легче, не иначе. А нашим не до того, у них церемония! Епископ и священники разоделись в женские платья…

– Не верю… – как бы сквозь сон пробормотала Немайн.

– Ну, длинное, до пят, мужчины обычно не носят! Кстати, они все в белом. Это что‑то означает? Спи, не отвечай!

Означает. Должно означать. Обычную службу начали бы по‑походному… Да сегодня же Рождество! А Харальд продолжал:

– Ну вот, пока бритые девы в белом поют, город открыл ворота. Выходят колесницы. Одна, две… Семь. Любите вы это число. Наверное, было восемь, но лишнюю сломали. Главное – «Росомаха» в поле! Правильный стяг над правильным войском. Хорошо грабить, имея колесницу: много добра войдет. И саксам, наверное, это понятно. Летят кони, как соколы. Успеют ли повернуть? Ха, а ножовщики то, наверное, поняли! На два стада разделились. И колесницы перед ними, как акулы перед треской! То, что побольше, становится против нашего войска, а второе – за ним. Ну, точно – косяк трески. Где щит есть – где нет, где грудь – где задница. И вот через это пропускать лучников? Сбились! Один косяк, побольше, впереди! А второй сзади. – Голос Харальда постепенно набирал силу и певучесть, превращаясь в подобие песни, даже ритм появился. – Видно, Тор принял их за кашу, счел, что горяча, да помешал как следует! Жаль, не молотом. Ха! Видно, с колесниц за саксами зайцев увидели – половина поверх голов. Вот бегут их лучники и метатели дротиков, глупые, думают, что быстрее лошадей.

– Это как беременная Маха, что ли? – припомнил трубач‑ирландец печальную историю про болезнь древних ольстерцев.

Харальд на мгновение умолк и разразился хохотом:

– Точно! Бегают как беременные! А мнят себя героями! А у твоей сестры повадка правильная, «Росомахой» машет – заворачивает своих! Умная. Под стрелы не лезет. Куда им, псам, за цаплей гоняться! А ведь рано, лучнику еще не дострелить. Скачут назад. Встали и лучников угостили! Из‑под хвоста! Точно, росомаха!

Харальд вошел в азарт, а Немайн вдруг вспомнила футбольного комментатора.

– Снова взяли высоко. И хорошо – что шло кустам в макушку, попало большим деревьям по корням. Эх, сейчас бы на коня, да на эту толпу клином… Ага, хвосты поджали, видел я такое на охоте, сейчас вместе столкутся, храбрости наберутся и пойдут. Наши на дороге уже стенкой стали. Ждут… Лежи, лежи, саксы пока не собрались в строй и если успеют за полчаса – я удивлен.

Потом – молчание, изредка прерываемое сообщением, что колесницы все целы и неплохо развлекаются. Все же ближние, кроме Харальда, заняты. Весь штаб – телохранитель, двое трубачей – сигналы подавать. И несколько гонцов.

– Лес запалили, – продолжил вдруг репортаж Харальд, поскучнев. – Зачем зря землю зорят? – фразу из четырех слов на одну букву он пропел, как строку хулительной песни. – Конницу там все равно не укрыть! А голытьбу с дротиками да пращами есть кому гонять. Ветер гонит пепел и дым на наших, но кто знает, как он переменится, когда разгорится? Дыши мы водой, как рыбы, я бы сказал, куда, а так – не берусь. Ничего, прочихаться перед боем – не самое худшее дело. Хотя на месте короля я бы уже отправил пешему войску мокрые тряпки. Очень хорошая вещь, если в дыму к морде прижать.

Немайн, не открывая глаз, кивнула. Спросила с нарочитым зевком:

– Мне ему крикнуть?

– Спи. Ничего страшного. Мы же поле пристреляли, так что войдут в дым, начнем бить, как уток в тумане, – стая большая, стрел туча. Повстречаются! Всего убытка – немного стрел раньше выпустим. И не ерзай так. Подоткнуть одеяло?

– Не‑э‑эт, – снова зевок.

– Эх, хорошо, в пору буранов день короток. Стража промелькнет – не заметишь. Даже если не всю стражу проспишь – все равно больше времени останется в запасе. Так, стену сбили. Щиты красные слева, как раз напротив наших копейщиков. Справа пестро, кто как красил. Копья щетинятся. Железный вепрь спешит… Губитель снастей идет с юга, правду вы, камбрийцы, говорите – добрый ветер! Дым унесло. Два отряда – в основном лучники, но и хорошая пехота тоже есть – идут к городу. Там их с колесниц расстреливают. Приноровились. Хорошая дарительница стрел твоя сестра! Не одна ты ее любишь: как кабанов на вертел, саксов насадила, по двое‑трое на один. Но пора бы ей… Стоит. И что они свои щиты выставляют? Не спасет их бычья кожа и толстая липа, и даже железо… И не спасло. Близко лучники подошли! Вздергивают луки! Пляшет «Росомаха» в руках Эйры. Город открывает ворота, но птицы битвы уже сыплются на колесницы. Режут колесничие упряжь, отделяя падаль от живых лошадей… И снова летят, как вода с горы! Колесницы уходят! Все прошли, иные на трех лошадях, иные и на двух. Ворота закрыли, теперь заваливают. По мне – зря, отряд маленький, что он сделает. Ага, стреляет вверх, по частоколу. Все‑таки деревянные щиты – это хорошо, держат они стрелы. А их стрелы частокол держит. Так долго можно веселиться! Ну все. Красная волна двинулась. Славный звон будет. Просыпайся, Немайн!

ГЛАВА 5

Правый берег реки Нит, город Кер‑Нид и поле перед ним. Год1400 ab Urbe condita, 25 декабря.

Харальд сбился на эпический слог. Немудрено. Хороший поэт способен разглядеть величественность и в самом заурядном событии. На поле же перед Кер‑Нидом происходила битва, превращающая скромное представление норвежца о Рагнареке в сон о дворовой потасовке!

Наибольшая экспедиция на памяти нынешнего поколения норманнов – полтора десятка длинных кораблей. Меньше тысячи воинов. Здесь же только защищались вчетверо, накатывался же человеческий вал, который не уместить и на сотне драккаров.

Норманн покосился на сиду – как раз изучает неприятельское построение. Что‑то отразится на лице? Разочарование!

– Я думала, они построятся плотнее.

– Значит, у них много дротиков. И нет настроения сразу переходить на копья и мечи. Гвардия‑то во второй линии. Топоры хороши после прорыва. Хотя строй можно и топорами развалить. Особенно такой, жидкий.

Викингам. Особенно с датскими топорами, которых пока не придумали. Для большинства иных воинов немыслимо. У разреженного строя есть и преимущества – воины из задних рядов могут сменить тех, кто начнет бой, когда те устанут. Не мгновенно и не в сече, но все‑таки. Командиры тысяч вместе со свитой могут свободно перемещаться внутри такого строя, поддержать при неудаче, возглавить удар, если во вражеском частоколе копий возникнет щербинка. В первом ряду – сплошь копья. Но на десяток длинных жал непременно придется лучник – для того чтоб, улучив момент, выбивать вражеских воинов на короткой дистанции. На большее саксонский малый лук и не способен. Право, ирландские пращи и то дальнобойнее.

Изначально подразумевалось, что пращники попробуют действовать из леса. Глупо не использовать преимущество, которое дает традиционное оружие доброй части подданных Диведа. И Глентуи – сейчас там, между двумя армиями, разворачивались для недолгого боя шесть десятков пиратов Этайн. Закинув маленькие щиты и дротики за спину, заложив пули в нехитрое оружие, они стремились навстречу опасности.

Со стороны саксов из строя никто не выдался. Немногочисленная конница спокойно стоит во втором ряду. Так что на камни ирландцев отвечают только луки. Камни бессильно стучат по надежным щитам воинов первого ряда.