Кембрия. Трилогия (СИ)

Остается хруст сапог. Как только сознание отсеяло среди своих, правильных, привычных уже звуков ночного лагеря эти, чужие, Немайн прошептала об этом на ухо лежащему рядом барду. Тот принялся вслушиваться внимательнее. Сам даже не шептал – знал, сида ночью видит, прочитает по губам.

– Точно. У саксов слишком толстая подошва. Будь у меня такие сапоги – я бы разулся. Так что эти нам не чета. Все сделаем.

– Вы все равно осторожнее. Может, эти с континента, к здешним местам не приспособились.

Что вряд ли. Многие Хвикке живут на границе Камбрии лет двадцать. Что, среди таких нельзя трех разведчиков сыскать? Но пусть барды не расслабляются.

– Учту. Буду осторожен…

Немайн подавила пожелание удачи. Как только началась игра с саксонской разведкой, аннонцы – все пятеро – вдруг дружно онемели. Причем крепко заранее. Они же в малой войне разбираются куда лучше. Значит, каждый звук теперь – лишний.

Теперь двое – среди них единственная настоящая женщина в пятерке – изображают стражу. Полуслепую, но старательную. И ненавязчиво выводят саксов куда нужно. Ко рвам и заднему фасу крепости. Мимо правой башни, на которую по такому случаю водрузили знамя Глентуи. Чтобы рассмотрели в темноте – пришлось подпустить поближе, а для того – договариваться с настоящей стражей. Которая состояла из гленцев, так что здесь проблем не возникло. Интересно, как саксы оценят бдительную наружную стражу и дрыхнущую внутреннюю? Расслабились за гранью дружеских штыков?

Штуку со знаменем подсказал Харальд. Росомаху, как символ и значок, он знал хорошо. И если ворон искони означал «пленных не берем» – здесь и сейчас, впрочем, и так не брали, – то проказливая растрепа, примостившаяся при древке или вышитая на полотнище, означала: «Граблю до исподнего. Включительно». Главное же пользовались этим знаменем исключительно норвежцы. Которые как раз и выдавливали англов, саксов и ютов с благодатных датских земель. Ох, и хорошо же должно стать тем, кто от норвежцев попросту сбежал, надеясь забрать землю у цивилизованного, размякшего народа. И вдруг увидел ненавистный символ. «Мы уже здесь. Ну, подите сюда, голубчики. И золото свое не забудьте».

А саксы увидели – это же не вышивку на полотнище разглядывать, тут достаточно приметить профиль раззявленной пасти, поднятую для удара переднюю лапу и короткий хвост‑помело. И, хоть шли крадучись, как с разбега на стенку налетели. Это было плохо, ложный патруль не мог остановиться, вызвав подозрения. Момент скользкий, но дальше саксы сами двинулись по нужному маршруту. Вероятно, состояние болотистой поймы их интересовало ничуть не меньше подсчета костров в лагере бриттов. Хотя бы потому, что укрепления с этой стороны часто бывали гораздо слабее. А то и вовсе отсутствовали.

Что захотели, то и получили: убедились, что вал со стороны болота подновлен, частокол – не хуже, чем спереди. Ворот нет. Что ворота есть, но видны только с северной стороны – саксам знать не стоит. Так же, как и того, что с севера конница уже может пройти по «болоту». А вот на юге земля достаточно подсохнет только к утру. И все‑таки нужен третий пункт экскурсии – ко рву. Для надежности.

Барды‑загонщики старательно играют роль стражников, общаясь бряцанием оружия. Стараются, чтоб выглядело – и особенно звучало – естественно. Врага следует уважать.

Хвикке любят и ценят «малую» войну. Которую ведет не войско короля строем, а несколько добрых воинов своим усмотрением. Спроси любого – именно в этом главная их особенность, совсем не в бое строем, это умеют почти все. Подкрасться, напасть внезапно. Безопасно убивать, потом хвалиться победами. В этом же походе такого развлечения на их долю выпало немного. Разумеется, выходить‑то многие выходили. Да все бритты ушли в земляные крепости на холмах. Пахать не надо, скот, кроме свиней, на зиму так и так в стойло загонять. Дров и тех запасли вдосталь. А если кто и выходил – посмотреть, чего и как, – так не один. Да оказывался ничуть не меньшим любителем «малой» войны. Да еще располагающим лошадью и промышляющим на родной земле. Тут, при всех талантах саксов, шансы уравнивались. Это не считая диведских разъездов!

Разведку Хвикке все равно высылали. Но удовольствия в ней не было. И только теперь им стало интересно по‑настоящему. Сходить в лагерь враждебной богини – подвиг. Даже если никого там не убьешь.

Что на влажном лугу что‑то припрятано, они поняли сразу. Ночь, болото, плавни, неожиданно сухая земля болотистого берега. Впрочем, дождей не было давно. Вот потому бритты не поленились – вырыли рвы и кольев натыкали, закрыли дерном. Чтобы точно обезопасить берег. Оно и немудрено – со стороны болота разве пеший подойдет, а перевес в пехоте не за ними…

На расстоянии, да в неверных тенях слов по губам не прочитать. Немайн превратилась в продолжение собственных настороженных ушей, ловя голоса врагов. Тихо. Очень тихо. Но слышно!

– Что они говорят? – Шевельнулись губы рядом лежащего аннонца.

– Один уверяет, что перекрытия для ловушки больно толстые. Другой считает, это неважно – земля обрушится сама, слишком непрочная. Третий… Третий подозревает машину! Он знает обо мне и думает, что рвы будут пропускать нашу кавалерию и проваливаться под саксами. Потому, когда они будут отходить, первого убейте. Второго подраньте, не насмерть. А третий… Пусть живет. У саксов командир умный. Он не поверит в избирательный пропуск, а колья убедят его во второй версии.

– Ясно.

Бард поднялся, заскользил кошачьей походкой – прекрасно видимый, оттого чуточку забавный. Зато очень тихий. И при этом – обутый. Мокасины, оказывается, не только в Америке носили. Саксов понемногу оттеснили от лагеря, загнали в лес. Увы, сквозь деревья и сиды не видят – ни днем ни ночью. Оставалось вслушиваться. Да разглядывать колышущуюся траву. Хотя вереск, кажется, не трава… На некоторых ветвях еще догорают высохшие цветы, сохранившиеся с лета. Стоит выглянуть луне, и на седых лапах вспыхивают красные искорки, как на пледах О'Десси.

Возвращающегося барда Немайн увидела раньше, чем услышала, хотя головой пришлось покрутить. Да, это не сакс.

– Удалось?

– А… Ты слышала шаги?

– Я тебя вижу.

– Забыл… Сделали все, как ты сказала. Одного я застрелил сам, второго ранила Фланн. Она искуснее в стрельбе из лука. Хорошо ранила – жив будет, говорить сможет, но на битву завтра не выйдет. Сакс, которого мы отпустили целым, утащил раненого к своим… Можно больше не таиться.

Но звук так и не включил!

Немайн вскочила и начала отряхиваться. Впереди ждала бочка с водой – и на этот раз с горячей. Почти кипяток. Блаженство! А потом четыре часа сна. Но вопрос следовало задать. А то, кто знает, что за драконы таятся среди белого пятна.

– Почему ты продолжаешь разговаривать одними губами? Без звуков?

Бард расширил глаза. Чуточку нарочито. Хлопнул ртом, изображая глуповатое удивление. То ли опять забыл, что сида хорошо видит его лицо. То ли изображал что‑то… Зато ответил серьезно и понятно:

– Потому, что почитаем тебя выше остальных богов. И когда важна помощь судьбы, стараемся напомнить ей, что мы часть тебя, пусть и небольшая. Речные. Значит, немного рыбы! Мы все‑таки барды и, хотя стрелы нам привычнее песен, такие вещи проделываем словом, мелодией, жестом…

Немайн тяжко вздохнула. Вот так всегда. Хочешь драконов? Посмотрись в зеркало!

А в крепости кипит новая работа – собирают камнемет. Распоряжается Нион. Ей, бездоспешной, и командовать в бою этой штуковиной.

Барки пришлось купить, и недешево. Майни шипела от жадности, все бормотала, что подобные деньги за перестраховку – слишком. К тому же может не сработать! Но вдруг, вдруг, вдруг… Эмилий уже ускакал на север, а теперь черед Эйлет – со всей тыловой командой, на восемнадцати барках. Настоящий флот. Каждое суденышко гружено с верхом. В основном лесом. Пилеными досками. Горбыли да цельный кругляк из верховий пригнать не проблема, камбриец и плотогон почти одно и то же. Все же лесопилки остались на Туи. Хорошо Эмилий успел привезти достаточно – тоже через верховья, через волок. Хотели укрепить Кер‑Нид, да нашлась работа нужнее. Стратегическая.