Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Другая крайность: пряслени. Могу наклепать хоть целый учан. А сбыть? Сто тысяч булгарских семейств, в каждом прялка, на прялке — пряслень. Новые нужны не каждый год. Свои грузила для веретён есть. Тысяч пять-десять — можно продать. Скажем, по три сотни на гривну. Это — доход? Из-за которого нужно гонять людей с лодкой за полтыщи вёрст?

Я могу с разных сторон к этой теме подходить, но смысл простой: есть кусок здешнего реала, называется — рынок. Размер — в игольное ушко, изуверски регулируем, консервативен и к любым новизням — крайне невосприимчив.

Обоснованно — опыт множества больших и малых торговых катастроф. Пример самозарезавшегося «нефритчика» — из свеженького. Кто сильно рисковал — потомства не оставил. Сходно с косностью крестьянства в агрономии.

Есть товары массового спроса.

Пример: простое полотно. Я им торговать не буду — самому нужно.

Есть товары военные.

Пример: блочный лук. Я ими торговать не буду: нужны самому, напрочь не нужны потенциальному противнику.

Есть товары высокотехнологичные.

Пример: «Белая Ласточка». Я их продавать не буду: подъём соседей мне не нужен.

Есть товары трудоёмкие.

Пример: вот то разнообразие стеклянных бус, которое я перечислял. Я ими торговать не буду: у меня нет множества свободных рук — некому производить.

Короче: нужен технологически достаточно примитивный, низкотрудоёмкий, потребительски известный, транспортно удобный предмет роскоши невысокой стоимости в массовой серии.

А не вспзд…ся ли нам как-нибудь эдак? Заливисто-залихватски? В свете вышеизложенного.

* * *

Забегаю как-то к своим стекольным печкам. Печки, как здесь принято, врезаны в склон оврага, напротив, в теньке на травке, лежат два моих главных мастера — старый да малый, Горшеня с Прокуем, и нагло, посеред рабочего дня, попивают пиво.

Разруха, блин! Бардак, факеншит!

– Мужики, у вас дела нет?

– А ты, эта, пивка не хочешь? А дело наше вот — само делается.

И Горшеня, благостно так, не стряхнув «усы» пены, тычет кружкой в сторону крайней печки. А от неё на тридцать шагов жаром несёт.

– Излагай. Какое у вас тут дело делается.

Пиво я не пью.

«Вы за пивом? — Я тоже хочу. Поменять интеллект на мочу».

Не моё. А уж по жаре — и вовсе. Но рядом присел. Горшеня вздохнул тяжко, сел прямо, кружку отставил:

– Тута вота… проверяем… как оно… ты говоришь — футеровка… ну… жар держит.

И снова за кружку.

Выясняется: Горшеня, частью по моей команде, частью по собственному разумению занялся экспериментами с огнеупорами.

Это тема вечная, и в 21 веке общего решения не имеет. «Фигурный болт» в том, что тугоплавкость каолина — обычному гончару просто по глазам бьёт. А каолин мы тут нашли. Есть ещё ряд разновидностей глин, та же «ширёвка», есть другие интересные примеси. Биметаллические термометры у меня ещё в Пердуновке появились, здесь несколько штук сделали. Можно оценить не качественно — «жарче», а количественно — «на полста градусов». И, где-то по запарке, я рявкнул на Горшеню:

– Так сделай шамот!

Горшеня не пропустил новое слово, спросил. Я, буквально «на пальцах», объяснил. Что такое: «два мм диаметром» — он не понял. Но я же говорю — «на пальцах»!

«Шамот» местные гончары знают, в своих делах используют. Только зовут иначе.

Он бы «на ус намотал» да затих, но словечко понравилось Прокую. Этот бегает к Горшене каждый день и вопит:

– Ты! Твои кирпичи! Вот сложим, а оно сгорит! Самого, старого дурня, под леток поставлю!

Стройка домницы заканчивается, надо выкладывать внутренний слой (футеровку) огнеупорами. В настоящей домне на лещади (на дне) температура выше тысячи семисот градусов. Как у нас будет — не знаю, но явно больше обычных здесь 1300–1400. Для чего, собственно, оно всё и делается.

Прокуй — переживает. Это далеко видно, слышно и многим досадно. Поскольку — досаждает.

Вот Горшеня слепил очередную тестовую серию жаропрочных кирпичиков, сунул их в стекольную печку и греет. А куда их ещё впихивать?! Он же не дурак, чтобы своими «горнами с оборотным пламенем» рисковать.

– Та-ак, господа хорошие. Если кирпичики полторы тысячи выдержат — делаем из них футеровку и здесь. Хрусталь варить будем.

– Ч-чего???

– Того. Давно греете? Двенадцать часов должно быть. Полонея где? Дуй к Николаю, вспомнишь — какие и почём видела цацки из хрусталя.

* * *

Попробую восстановить логику моего очередного «гениального озарения».

Я, как «любитель древностей», тяготею к «предреволюционной ситуации». В смысле: к ситуации перед первой промышленной революцией. Просто потому, что ни к чему другому пристойному — здесь тяготеть некуда.

Мануфактура позволяет перейти к массовому производству, к последовательностям простых операций, доступных не уникальным талантливым мастерам, а простым ребятам из лесных ешей.

Повторю: главный продукт моих выёживаний — «новые люди».

Обучать и воспитывать их «на слух» — неэффективно. Нужно наглядно, «их ручками».

«Ручное обучение по ремесленному» — неэффективно, долго, годами.

Итого: чтобы «вправить» им мозги необходима (и единственно пока возможна) — мануфактура. У человека меняется психика. Появляется «чувство локтя», ответственность, точность, исполнительность. От общности крестьянской общины — общности по месту жительства, он переходит к общности по месту в общем труде. Межчеловеческие контакты значительно интенсивнее, организованнее.

Чем-то сходно с пром. производством в «Педагогической поэме». Только у меня нормальной индустрии с электричеством или, хотя бы, с паром — нет. Поэтому так… зародыши. Сперматозоиды светлого будущего. Но — бесхвостые.

Разбиение на простейшие шаги открывает путь для специализации, непрерывности, роста производительности труда. В десятки, а то — и в сотни раз.

Следствие: массовость товара. Печки — стекловаренные? — Самый массовый стекольный товар этой эпохи — бусы.

Будем делать бусы для туземцев. Какие?

«Словно бусы, сказки нижут,

Самоцветки, ложь да ложь.

Языком клевет не слижут,

Нацепили, и несешь».

Ну уж не так уж совсем, как у Сологуба, но какая-то интересная идея прослушивается. Типа: «нацепили и несёшь». Предварительно заплатив, естественно.

Почти все стеклянные бусы — сильно анизотропны. Полосатые, глазчатые, реснитчатые… Делаются навивкой стеклянной нити на стержень. Те же «реснички» — кусочки нарезаемой и вплавляемой нити. Сама форма — «лимонка», «бочонок» — от «нитяной» технологии. А теперь встаньте на место стеклодува к печке и попробуйте часами мотать эту раскалённую полужидкую нитку в изделие. Ловя оттенки цвета в стекле, оттенки температуры в печи, доли миллиметра по месту…

Можно, делают. Тяжело, трудоёмко. Потому и ценится веками.

Для знатоков: в эту эпоху великолепно используют весьма тяжёлую технологию «золочения стекла без золота». Ни в одной золочёной бусине из Асотского городища (Даугава) нет и следов золота. В качестве красителя (прекрасный жёлтый цвет) использовалась окись серебра. Требуется многократное бурление массы, высокая температура, окислительная атмосфера в печи… Умеют. Делают. Древние стеклоделы выдерживали эти требования идеально: спустя века бусины выглядят золотыми. Не имея ни частицы золота!

Трудоёмкие и тяжёлые для работника технологии уместны в местах с плотным населением. Где работнику идти некуда, а прокормить его дёшево. Не во Всеволжске.

Делать надо простое. Простого в перечне стеклянных бус — нет. Вывод? — Расширяем поле исследования.

Какие вообще бывают бусы? — Каменные (сердолик, халцедон, агат, кварц, мрамор, лазурит, нефрит, бирюза, серпентин…), из органики (слоновая кость, перламутр, жемчуг…), янтарные, керамические. Последние — не пользуются высоким спросом. Для остальных — у нас нет своего сырья.