Glaswen (СИ)

Жить в холме оказалось страшно уютно. Раньше, когда Имс читал легенды или слушал по деревням сказки старух о фэйри в холмах, он невольно представлял себе их обиталища живописными землянками, где с потолков свисают корни растений, вода протекает прямо в выдолбленном в полу русле, а по углам разбросаны самоцветы. Хорошо, что хватило ума не поделиться этой мыслью с Артуром. Можно было бы себе представить, как бы тот ржал и сколько бы это еще аукалось самому Имсу.

Здесь налицо были те же самые игры с пространством, что и под мостом у Ульвара. Холм снаружи был самый обычный, небольшой и пологий, весь заросший густой-густой изумрудной травой. Находился он поодаль от деревни, но не сказать, чтобы уж очень далеко. Правда, Артур все время держал над своим холмом завесу тумана, которым, во-первых, пользовался как транспортным средством, а, во вторых, как защиту от слишком любопытных глаз. Еще во время Самайна Имс заметил, что фэйри до всего есть дело, а понятие о чувстве такта отсутствует как таковое. Артур долго распространялся на тему о разнице морали и нравственных принципов между людьми и фэйри, но Имс считал, что это просто-напросто ничем не прикрытое желание совать нос не в свое дело, подпитываемое недостаточным отпором.

Первые дни вокруг их холма необъяснимым образом собирали цветы все женщины деревни, хотя какие могут быть цветы в ноябре, пусть даже и в Волшебной стране? Когда Имс вышел наружу покурить, а также, между делом, задать этот вопрос шастающим туда и сюда дамам, нахалки, ничуть не смутившись, а наоборот, хихикая и стреляя глазами, махнули руками, и холм тут же зацвел как в мае.

После этого Имс уже ничего больше не спрашивал, а покорно приглашал любознательных фей на чашку травяного чая, и потом сидел в гостиной, кивая как китайский болванчик и им себя полностью и ощущая.

Хитрая зараза Артур, беззастенчиво пользуясь привилегированным положением и изображая бурную деятельность, только выходил поздороваться, а все остальное время отсиживался в кабинете, дожидаясь, когда посетительницы изволят удалиться.

Иногда заходил Ульвар, выручал Имса. Перед троллем дамы млели, рдели щеками, щебетали гораздо меньше и тише, зато строили глазки напропалую. Ульвар вниманием фей явно наслаждался, травил какие-то байки и иногда ухитрялся заговорить даже Имса.

Кроме гостиной, обставленной кокетливыми сиреневыми креслицами в стиле позднего Людовика XV, все остальные помещения Холма являли собой образцовую картинку классического ар-нуво. Как-то раз Имс вслух подивился затейливым и роскошным интерьерам «землянки», и Артур мельком заметил, что флористические мотивы возникли у человеческих художников не с бухты-барахты, а именно тогда, когда фэйри, существа на самом деле открытые всему новому, живо заинтересовались творчеством. Уж не хочет ли Артур намекнуть, поинтересовался Имс, что феи являлись архитекторам и художникам? Выяснилось, что намекнуть Артур не хочет, а вот просто прямо и говорит, что да – и являлись, и влияли.

Имс взглянул на развитие культуры в двадцатом веке новыми глазами.

***

Помимо фей, имелись и другие обстоятельства, не дававшие Имсу расслабиться. Даже Волшебная страна отнюдь не райское место, если в твоем доме, кроме тебя и твоего… короче, кроме тебя и твоего короля живет кто-то еще. Из домочадцев у Артура присутствовал чернющий как ночь в аду ворон, вальяжный и высокомерный до такой степени, как будто вел свой род как минимум начиная с времен рыцарей Круглого стола. Уточнять Имс опасался, побаиваясь, что его предположение может оказаться правдой.

Птица умела разговаривать, звалась Домиником Коббом, требовала называть себя «сэр» и почтения. Крылатый сэр Имса слегка раздражал.

Когда Артур, на которого вдруг навалилась куча забот, связанных с принятыми на себя обязанностями правителя Волшебной страны, засиживался в кабинете, по уши зарывшись в бумаги и книги, сэр Доминик Кобб имел обыкновение расхаживать по столу туда и сюда, цокая когтями по полированной поверхности и скрипучим голосом наизусть декламируя параграфы каких-то древних политических трактатов.

На Имса он косился круглым блестящим глазом, вовсе не мигая и с таким выражением, что Имс ловил себя на желании сделать реверанс.

Имс даже попытался подговорить Артура избавиться от крылатой выскочки, но Артур питал к чокнутому комку перьев необъяснимую привязанность, так что попытка не удалась. Но Имс не терял надежды.

Артур теперь днями и иногда даже ночами просиживал в кабинете, работая. Как-то быстро стало ясно, что королевская доля тяжела и утомительна и отнимает массу времени. Артур похудел, опять стал напоминать ящерицу, хотя и так казался Имсу вполне себе соблазнительным. Имс, чувствуя себя бездельником, попытался было изучить библиотеку, чтобы хоть как-то соответствовать статусу принца-консорта. Библиотека в Холме была попросту шикарная, но затея оказалась неудачной: все книги были написаны от руки, да еще и на совершенно неизвестном Имсу языке, хотя он полагал, что перед ним один из древних диалектов гэльского. Закорючки на пергаментных страницах никак не желали складываться в нечто осмысленное, хотя упорный Имс бился над ними несколько дней, проклиная всех легкомысленных фэйри, косоруких писцов в частности и филологию в целом.

Пару раз в библиотеку залетал крылатый сэр, смотрел на Имса, насмешливо склонив голову набок, и Имс с трудом удерживался, чтобы не облегчить хвост сэра на пару перьев, что, конечно, было совершенной дикостью и мальчишеством, но уж очень хотелось.

А потом в библиотеку зашел рассеянный Артур, огляделся, подошел к Имсу и погладил его по голове, так и не выйдя из задумчивости. После чего удалился, не сказав ни слова, а непокорные письмена на пожелтевших хрустких страницах вдруг стали послушно складываться во вполне понятные слова, и оставалось только продраться сквозь высокопарный слог и пафосную манеру изложения.

Библиотеки Имсу хватило до Йоля.

***

Жить в холме с Артуром оказалось очень тревожно. Когда эйфория первых недель после Самайна прошла, Имсу в голову полезли непрошеные и неприятные мысли. Никак нельзя сказать, что Имс относился к тем нервным натурам, которые в каждом событии своей жизни выискивают скрытую подоплеку и занимаются самоедством, но не думать у него не получалось. Сначала Имс боролся с дурацким беспокойством, но оно все росло внутри него, как очаг какой-нибудь гадкой и стыдной болезни, и справиться с этим никак не удавалось.

Дело в том, что Имс задавался, в общем-то, банальным для всех влюбленных вопросом: почему я? Если бы Артур был простым парнем, скорее всего, этот вопрос вообще не возник бы на повестке дня, однако Артур был король, да еще и Волшебной страны, а кто был Имс? Обычный человек. Что он мог дать Артуру? Ну, кроме себя самого? Артур владел магией, у него была власть, и немаленькая кстати, над всеми населяющими Волшебную страну существами, а выбрал он почему-то Имса, и вот теперь Имс занимался самоедством, пытаясь понять – почему.

Это не давало ему покоя, сидело где-то в глубине души и цепляло в самые неподходящие моменты, как воспалившийся заусенец.

Самому ему казалось, что он был влюблен в Артура всегда. Имс толком не мог восстановить в памяти, когда это произошло, но какой человек в состоянии вспомнить точно момент, когда он влюбляется в кого-то? Может быть, Имс влюбился в Артура в тот самый первый раз, когда сшиб его с ног в коридоре перед библиотекой, а может быть тогда, когда они второй раз столкнулись в баре, или тогда, когда Артур пришел к нему за кулисы после премьеры спектакля – Имс не мог припомнить, как ни пытался.