Победитель драконов. Дилогия (СИ)

Следует отдать должное наметанному глазу Жита. Он безошибочно определил в Годимире человека не черной крови.

— Так это ты, паныч, к нашему пану Тишило в гости напрашиваешься?

— То есть как это — «напрашиваешься»? — стараясь придать голосу как можно больше холода, проговорил словинец. — Твой пан для чего тут, у моста, поселился?

— Ну, не поселился, а…

— Я спрашиваю, для чего? — загремел Годимир. — Отвечай, холоп! — И уловил краем уха изумленное восклицание шпильмана. Еще бы, таким Олешек его еще не видел.

Но Жит оказался тоже не лыком шит — словинец улыбнулся невольной рифме. Слуга бело-красного рыцаря напрягся, выпрямился, будто кол проглотил, и отчеканил:

— Пан Тишило, герба Конская Голова, коему я уж почитай сорок лет без малого верой и правдой служу, стал у моста, дабы вразумлять излишне гонористых юнцов-рыцарей. Ежели таковые проезжать вздумают, обязаны вызов принять или при всем честном народе пану Тишило в ноги поклониться.

Старый слуга вздернул подбородок. Зыркнул убийственно.

— Ну так зови своего пана. Нашелся такой юнец! — бесшабашно проговорил Годимир, чем поверг Жита в легкое замешательство.

— Да пан Тишило!.. Да ты слыхал, паныч, кто такой пан Тишило герба Конская Голова? Да он такого, как ты… — задохнулся Жит.

— Так зови. Зови!

— Я не пана позову сейчас, а велю слугам тебя взашей гнать!

— Ну, попробуй.

Серые глаза Годимира скрестились с блекло-голубыми слуги. Про себя рыцарь при этом думал: «Бить начнут, главное, попробовать отнять у кого-нибудь оружие. На Олешека надежды никакой. Прогнать его, что ли, от греха? А то ведь покалечат ни за что ни про что…»

— Эй! — закричал Жит. — Ратиш, Бажен! Сюда!!!

— А ну, тихо! — перекрыл слова слуги мощный бас.

Полог шатра откинула в сторону чья-то рука и к пререкающимся подошел невысокий — на полголовы ниже Годимира — крепыш в светло-коричневом жаке со следами потертостей от кольчуги, суконных свободных штанах и остроносых сапогах со шпорами. Пышные каштановые усы свисали едва ли не до ключиц, выдавая в пане уроженца Полесья, страны дремучих лесов, полноводных рек и отважных воинов. Волосы, стриженные в кружок, так же, как и у самого Годимира, — явление вполне обычное для рыцарства по обе стороны от Оресы, — присыпала обильная седина, хоть на вид шляхтичу было немногим больше сорока.

— Что за шум? — пророкотал пан, почесывая шею.

— Пан Тишило, этот нахал… Из юнцов, видать, не по годам прытких… — зачастил сбиваясь Жит. — По усам вижу — словинец… Из хоробровских… Гнать…

— Тихо! Не тарахти! — осадил не в меру зарвавшегося слугу пан Тишило. Не торопясь, с чувством собственного превосходства, оглядел Годимира. — Ты кто таков будешь?

— Я — рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей. Странствую во исполнение обета. Увидел твой шатер, пан Тишило, и пришел с тем, чтобы дать и тебе возможность исполнить свой обет.

Бело-красный рыцарь продолжал ожесточенно чесать шею, пытаясь забраться широкой ладонью в горловой вырез жака.

— Из Чечевичей, говоришь… Знаю, знаю… Это под Бытковым? Так ведь?

— Так.

— Значит, и вправду словинец. Не люблю словинцев.

Годимир пропустил это выпад мимо ушей. Просто стоял и ждал. Ждал, стиснув зубы, пока бело-красный рыцарь выговорится. Иногда, чтобы достичь успеха, приходится проявлять терпения куда больше, чем хочется.

— Слишком умные они, словинцы эти… В особенности южные, — продолжал пан Тишило. Повернулся к Житу. — Так ведь?

Старик истово закивал, рискуя сломать шею от излишнего усердия.

— Как ни встречу эдакого хлюста из-под Хороброва или Быткова, сразу жизни учить меня принимается. А как до дел доходит… Тьфу, и растереть. Так ведь? Что молчишь, пан Косой Крест?

— А что мне сказать? Я ж не жизни учить тебя пришел, пан Тишило. Не знаю, как в Хороброве или Лютове, а у нас в Бытковском воеводстве еще уважать старших не разучились.

— Да? А зачем же ты пришел? — Бело-красный прекратил скрестись и упер руки в бока.

— На бой тебя вызвать! — не выдержал Олешек.

— А ты кто такой? — зыркнул на него пан Тишило.

— Кто? Я — шпильман. Олешек Острый Язык из Мариенберга. Слыхал о таком, пан рыцарь?

— Не слыхал. И слышать не хочу, — отрезал полещук.

— Поздно, уже услышал! — задорно воскликнул Олешек, и Годимир почувствовал закипающую злость: ну просил ведь тебя не лезть не в свое дело! Тут одно слово неверное, и все можно испортить, а у шпильмана язык, ясное дело, острый, но без костей.

— Я хочу вызвать тебя на бой, пан Тишило герба Конская Голова, — решил взять нить разговора в свои руки Годимир.

— На бой? На бой… Это было бы здорово, — кивнул пан Тишило. — Так ведь?

— Да он босяк какой-то, а не рыцарь! — упрямо буркнул Жит. Двое подошедших оруженосцев — должно быть Ратиш и Бажен — захихикали.

— А ведь и правда, — задумался Тишило. — Что-то я не помню, как ты приехал, пан Годимир. И где твой конь, меч, копье? А?

Годимир чуть было не ляпнул: «Не «акай»!», но вовремя сдержался. Олешеку замечания делать — это одно, а суровому пану-полещуку — совсем другое.

— Так получилось, пан Тишило, что я лишился меча, коня и копья, — ответил он честно, ничего не скрывая. — А прибыл вчера в сумерках на телеге горшечника.

При этих словах замурзанный оруженосец прыснул в кулак. Второй паренек ткнул его локтем — не гоже, мол, насмехаться.

— Слыхал я сказку про одного рыцаря, что на телеге ездил… — Пан Тишило снова полез пятерней за пазуху.

«Чесотка у него, что ли?» — как-то некстати подумал Годимир.

— Эта история и в Мариенберге известна, — вмешался Олешек. — И смею напомнить, ясновельможный пан, те, кто над рыцарем Абсалоном, ехавшим в телеге спасать похищенную врагами королеву, смеялся, после плакать были вынуждены.

Пан Тишило, не прекращая чесаться, внимательно посмотрел на шпильмана. Покачал головой:

— Откуда он у тебя такой взялся, а, пан Косой Крест?

— Это мой товарищ. Путешествуем мы вместе, — не покривив душой, ответил Годимир.

— И оба хороши — словно побирушки на паперти, — прошипел Жит.

Рыцарь Тишило отмахнулся от него:

— Помолчи. Заморил вусмерть. Так значит, пан рыцарь, изволишь вызывать меня на бой…

— Так положено по уставу странствующих рыцарей, — пожал плечами Годимир и, полуприкрыв глаза, повторил по памяти: — Коли встретишь благородного рыцаря, шатер у моста разбившего, обязан почтить его, вызвав на честный поединок либо вызов оного рыцаря приняв.

— Верно. Устав рыцарский знаешь. Знаешь, так ведь?

— Ну, знаю.

— Тогда ответь мне — чем я с тобой сражаться должен? Нет у тебя копья и коня… Ладно, могли бы пеше на мечах или секирах переведаться. Но у тебя же и вовсе никакого оружия нет! Так ведь?

— Пропил, видать. Гультяй словинецкий, — вякнул старый слуга и привычно увернулся от мелькнувшего кулака пана Тишило. Да, по правде сказать, пан Конская Голова и не бил в полную силу. Кому ж охота верного слугу, к которому привык, как к собственной заднице, покалечить? Но для острастки махнуть полагается. Чтоб не думал, будто запросто может в панский разговор встревать.

— Так на чем мы биться будем? — Бело-красный рыцарь скреб уже поясницу.

— А на кулаках! — гордо бросил Годимир.

— На кулаках? — если не опешил, то изрядно удивился Тишило.

— Слышал я, в Полесье весьма в чести кулачные забавы. Или врут злые языки? — невинно глянул словинец.

— А великий герой Грозя, что город Грозов основал, — ввернул Олешек, — потехи ради диких туров кулаком в лоб бил. И очень расстраивался, когда с первого раза не сбивал с ног.

Пан Конская Голова почесал затылок:

— Нет, не без того… Выходят мужики на лед зимой подраться, когда Горынь станет.

— Так то ж смерды, черная кость! — с безопасного расстояния подал голос Жит.

— Когда кочевники через Горынь перебрались, Хоробров с Ельском пожгли и уже у самого Грозова стояли, бились все бок о бок. И рыцари с князьями, и кмети с горожанами, — веско проговорил Олешек. — А потому и победили басурманов, что не делились на черных и белых, словинецких и полещуцких, грозовских и хоробровских.