Кембрия. Трилогия (СИ)

– Всего шесть тысяч! Она скукожила саксов! – на радостях заорал один из пращников‑ирландцев.

– Не скукожила, а уполовинила! – откликнулся кто‑то из горцев. – Скукожила, это если б сами саксы стали меньше… И вообще, слово какое‑то легковесное!

– Хорошее слово, веселое… Как и сама Немайн. Очень к шуткам ее подходит. Она ж любит это дело, скукоживать. Вы что, истории про мужа‑неряху не слышали?

– Ты рассказывай, не спрашивай. Все одно еще топать и топать.

– И то верно. Дело было так. – Ирландец приободрился. Раз уж даже свои на древнюю побасенку не закричали «Старо!», значит, история пришлась к месту. – Немайн тогда еще в Ирландии жила. Где точно, и не упомню. Не в Уладе, конечно. Скорее всего, близ Шенрона – место самое ее. Водное. Ну а какой народ там – сами знаете. Ленивый да хитрый. Может, и ленивый оттого. Ну да при лености и хитрость не спасает – живут бедно. То есть даже по ирландским меркам. По нашим – вовсе нищета! Вот и у той семейки, о которой речь пойдет, даже котла большого не было. А временами нужен. Земля там бедная, болотистая, так что даже родичам приходилось селиться довольно далеко друг от друга. Одно на всю округу сухое место и есть – и то сидовский холм. Вот жена и решила – чем к родне за трижды три мили топать, да котлище увесистый потом столько же на горбу тащить, не проще ли постучаться в холм?

Стучаться оказалось особо некуда – ни двери, ни норы. Ничего, лень да наглость – смесь адская. Принялась нахалка громко топать да звать‑кричать. Вот тут…

– Тут ее и скукожило? – разулыбались камбрийцы.

– А вот и нет. Открылся холм‑то! И выглянула оттуда сида, рыжая да ушастая… – ирландец и сам не заметил, как старый, с детства неизменный образ вдруг слился с виденной редко да мельком настоящей сидой, – да малая ростом. И спросила сурово так: «Чего буянишь? Чего пляшешь у меня на потолке?» А ленивица и говорит: «Котел вот одолжить хочу, Добрая Соседка. Большой. Чтобы наварить еды на праздники и чтобы на несколько дней хватило. Сама знаешь, Белтейн, он длинный». Сида ее пожалела – как же, бедняжечка, совсем‑совсем не у кого котлом одолжиться, только в холм стучать – и вынесла ей котел. Сама – ну видели – маленькая‑маленькая. А котлище – большущий‑пребольшущий! Тащит, пыхтит. «Вот, – говорит, – доброй соседке от Доброй Соседки. За то, что нас не забыла да не стала дразнить обидными кличками. Бери. Не насовсем, правда – после праздников вернешь. Я‑то одна живу, мне кормить некого…» И пригорюнилась этак. И в холм ушла. А довольная жена потащила котел домой и все радовалась, какой котел ей хороший достался – целиком медный, только ручки бронзовые. Весь в литых зверях, а зверей таких и нет теперь, допотопные, видать. И уж так была она довольна, что, как еду готовила, лениться забыла, а так‑то она была повариха изрядная! Так что отпраздновала та семейка Белтейн на славу. А на последний день вымыла жена котел да потащила его на холм – возвращать.

– Тут ее и скукожило? – торопили слушатели. А вот сказитель не торопился.

– Да нет. Все хорошо было. И даже кричать и прыгать особо не пришлось – появилась наша рыжая. «Слышу‑слышу», – сказала, забрала котел, похвалила, что надраен до блеска, да и была такова. Но день длинен, а год короток – вот и Лугнасад на носу. И снова надо бы просить у родни котел, да тащиться, да, наготовив, сразу и возвращать – родне‑то нужен не меньше, а одалживают котлы близ Шенрона вперед – чтоб хоть в начале праздника горячего поесть. Потому не отдать котел вовремя – большой проступок. А маленькая сида – одинокая, ей котел и после праздников хорош. Так что опять ленивица наша отправилась к сиде Немайн. На этот раз ей и вовсе кричать не довелось. Подходит к холму – а у подножия уж сида с котлом. «Здравствуй, – говорит, – соседушка, хорошо, что ты пришла. Вот котел». «А как ты узнала?» – спрашивает жена. «А по шагам тебя услышала, – говорит сида. – У меня же ни слуг, ни скота, только трава над головой да полоска ячменная. А еще барсук в кладовую лазить повадился, негодник. Его и выслушивала, а услышала тебя. И хорошо, не пришлось тебе наверх тащиться!»

Ну, ленивица только порадовалась, поблагодарила, поболтала даже немножко – да и домой. Настроение стало лучше прежнего – кругом‑то лето, птицы поют, прогулка недалекая, и даже на холм лезть оказалось не надо! И приготовила она все вкуснее вкусного, и радость была в доме. Потом, правда, котел пришлось назад тащить. А котел большой‑большой, тяжелый‑тяжелый. А холм крутой‑крутой, а ножки гудят‑гудят. Вот и бросила она котел у подножия холма. Решила, что сида сама свою посудину заберет.

– Тут ее и…?

– Нет, – ирландец хохотнул, – ничего с ней не стало. Ночь за ночью, день за днем, да наступил Самайн. Снова котел понадобился. А в эту ночь, сами знаете, все нормальные люди по домам сидят. И мы теперь знаем зачем. Вдруг кто из сидов озвереет? Вот. Но Немайн оказалась в себе и ленивицу нашу на половине дороги встретила. «Я, – говорит, – решила, что ты приболела. Раз уж котел на холм затащить не смогла. А праздник есть праздник. Ты как, выздоровела, соседушка?» А соседушка ни жива ни мертва. Сказать, что да, что нет – никак нельзя, сида ложь почует. И будет тогда ой‑ой. Даже – ОЙ! Но – вывернулась. Сказала, что сейчас здорова. И это было правдой! Она же и правда была вполне здорова, а про то, что с ней раньше было, просто промолчала. Тут сида ей отдала котел и была такова! Веселый Самайн получился. Но уж не столько вкуснятина радовала, сколько потешала глупенькая сида. Которая половину не слишком и близкой дороги от сида на себе тащила огромадный котел. Маленькая такая, да не слишком сильная.

Вернуть посудину, правда, пришлось как должно, и даже на холм затащить: сказалась здоровой – дюжь. А ленивице уже и это в тягость показалось. Так что решила она, что уж на следующий раз и пальцем не пошевелит! Следующий раз, долго ли, коротко ли, а подошел. На Имболк в том году даже снег лег. Вот как холодно было. Вот и решила ленивица сказаться больной. Мол, я к соседям в гости загляну, а к сиде на холм пусть кто из детишек сбегает. Ребятенка своего пришлось обмануть – сказали, что мамка к травнице ушла, лечиться.

Немайн лжу и не почуяла, в голос болящую пожалела, да сама котел и принесла. До дверей! Уж как та семейка веселилась да ухохатывалась – надо же, древняя сида у них на побегушках. Уже и придумали, как дальше быть, – мол, малышне достаточно прибежать, сказать: «Как в прошлый раз!» И ведь никакого вранья – ленивица опять к соседке уйдет! И пусть сида обратно посуду волочет! Только жене и этого мало показалось. Решила она и мужа обмануть. Да и убежала в гости, котел не вымыв. Дело‑то зимой было, вода ледяная, греть – дрова расходовать. А котел жирный, оттереть нелегко. Муж посмотрел‑посмотрел, да и решил: посуду мыть – работа женская. Не хочет жена – значит, придется делать сиде. И так уж себя настроил, чтоб помереть, а котел не мыть.

Тут и ушастенькая под окном нарисовалась. «Ну, где моя подружка?» – спрашивает. Муж, как уговорено, плечами жмет: «Как в прошлый раз!» – «А что котел весь в сале?» – «Так не мужское это дело – посуду мыть! А жена приболела… Выздоровеет – все перемоет. Хочешь – жди, не хочешь – мой сама». Удивилась сида. «А в походе как?» – «Ну, то в походе, а то дома». Вздохнула Немайн. Грязный‑то котел в холм волочь совсем неловко, да и одежду перепачкать недолго. Опять же подруга приболела. Надо бы и помочь. «Вода, – спрашивает, – в доме есть теплая?»

А мужу лениво дрова таскать было. Так что подогрел он не бочку, не бадью, и не ведро даже. А так – кувшинчик! Сида посмотрела да и махнула рукой. Мол, хватит. Руки на груди сложила и запела. Муж ленивый, конечно, в окно… Но ничего, успел, страшного с ним ничего не стало. Даже увидеть успел, как вся посуда в доме маленькой стала. Даже и не детской, а вовсе как для мышей! Сида все помыла – кувшинчика как раз и хватило, котел свой в кулачок зажала, да и была такова. Тут и жена от соседей вернулась. Глядь, а все ее хозяйство было обычное, стало кукольное. Забыла Немайн посуду обратно увеличить. Ну и ленивица про все забыла. Юбки подобрала да побежала к холму ругаться‑свариться. А там голо, пусто, ветер свищет… Покричала – никого. Стала прыгать‑топать. Сида и выглянула.