Кедровый лохотрон (СИ)

Скупых не потому, что те не знали что ответить, а потому, что сами спрашивавшие раньше как-то не догадались спросить. Не надо было. Раньше, никому и в голову не могло прийти, что когда-нибудь могут понадобиться подробные сведения о той местности.

Знали лишь то, что впереди у них был путь вёрст в пятьдесят через этот страшный бурелом, густонасыщенный болотами, реками с топкими заторфяненными берегами и густым чернолесьем. А далее, открывался бескрайний равнинный простор Верхнелонгарской равнины, когда-то в прошлую бытность густонаселённую людьми, а ныне, занятой расплодившимися многочисленными племенами подгорных ящеров.

И с чем по пути придётся столкнуться, не знал никто. Никто и ничего, кроме общего числа вёрст впереди, весьма и весьма приблизительного. Да самых общих представлений о той местности: две, три небольшие полноводные речки впереди и плоская равнина с многочисленными племенами ящеров. Всё.

— "Вторая запись в дневнике. Со времени последней записи прошло три дня. Сегодня — вечер двадцать восьмого ноября семь тысяч пятьсот девятнадцатого года. Прошли, наверное, вёрст шестьдесят.

Два прошедших дня — наверное, самое спокойное время из всех прошедших дней. Почему-то мне так кажется.

Правда, некоторые в таких случаях всегда добавляют: "Когда кажется — креститься надо". И крепкое такое подозрение, что это действительно так и есть.

Вспоминать прошедшие дни охоты большой не было. Да и что вспоминать-то. Как с матом вытаскивал регулярно тонущее в болотных окнах снаряжение: тюки, вьюки, ящики с пульками и снарядами к мортире, мешки с продовольствием?

Трудно представить себе, что может быть что-либо ещё хуже.

Особенно, мало удовольствия вспоминать, как на своих плечах вытаскивал из очередной водяной ямы собственный броневик, который, как оказалось, только на твёрдом грунте был лёгким и вёртким. А вот тут, в этих жутких дебрях чернолесья и болот, вдруг превратился в страшно неповоротливое, тяжеленное чудовище, собрав на свою броню только за первый день, наверное, весь запас матерных слов.

И отнюдь не одного меня с экипажем, но ещё и двух десятков приданных нам в помощь егерей. Потому как, страшно вымотанные в первый же день лошади, сами уже тащить по этой хляби подобную тяжесть больше не могли".

На этом запись опять обрывалась. Ни сил, ни желания писать дальше у автора не было.

Рухнув пластом вечером третьего дня на какой-то кажущейся сухой кочке, рядом со своим броневиком, Сидор мог лишь утешаться мыслью, что экипажу мортирной конеходки досталось ещё круче. Всё то же самое что и у них, плюс ещё и сама мортира — более чем стопудовая тяжеленная дура, с которой ни под каким видом не желал расставаться Корней.

Два пулемётных броневика и конеходная пневматическая мортира — всё, что они могли с собой взять, без опасения резко ослабить оставляемые на озёрах дружины. И с чем, они оба прекрасно знали, с самого начала придётся страшно тяжело возиться, в этих, совершенно не пригодных для перемещения по болотам повозкам.

Была у них с Корнеем мысль отправить броневики и мортиру по нормальным дорогам дальним, круговым путём под стены Сатино, где намечалось их основное применение при штурме. И не тащить с собой по болотам.

Только вот потом, они довольно быстро пришли к консенсусу, что без пулемётов с мортирой обойтись в стычках на равнине с вооружённым ящером не получится. Не было у них решающего перевеса над дружинами людоедов. Ни в чём не было.

И пренебрегать столь совершенным оружием, аналогов которому в этом крае ни у кого не было, с их стороны было бы верхом глупости. Что, собственно и решило вопрос.

Поэтому, ограничились тем, что под стены Сатино послали только одну пушку, из тех, что когда-то притащил с Правого берега Димон, со всем запасом снарядов, ровно десять штук, что у них ещё остались с прошлых времён.

Хорошо ещё что хоть с мало-мальски обученным орудийным расчётом. Хотя, чему они могли толком обучиться, когда за всё это время никто из них ни разу так и не выстрелил из орудия. Дорого, страшно дорог тратить дорогущие снаряды на обучение. Вот и решили, заодно воспользоваться удобным случаем, и проверить чему парни там выучились.

А свои броневики и пневматическую мортиру взяли с собой. На всякий случай.

Только вот, кто б только знал, как же тяжело тащить на своём хребте по этой хляби эту тяжесть.

Лёжа без сил на "сухой" постепенно проваливающейся и напитывающейся влагой болотной кочке, Сидор думал же совсем о другом: "Как так могло получиться, что он, вроде бы трезвый, способный логически мыслить человек, поддался на уговоры Беллы? Почему он сам, собственной волей сунул свою дурную голову крокодилу в пасть"? И никак он не мог понять одного простого вопроса: "Зачем"? Зачем он сам сунулся сюда, в эти страшные болота, чернолесье и к этим ящерам? Логики в его поведении не было ни на грош.

— "Вот что любовь с нормальным прежде человеком делает, — обречённо думал он. — Знаешь, что делаешь глупость, а всё одно делаешь. И никуда ты не денешься. Попала белка в колесо, пищи, а тащи. Лубоф-ф".

Нравится, не нравится, только вот теперь поздно было задаваться тем самым извечным вопросом: "Кто виноват и, что делать". Всё дальнейшее от него уже не зависело. Раз запущенная машина войны исправно завертела свои, ещё не смазанные густой красной кровью шестерёнки. И что по большей части будет она ящеровой, утешало мало. В это хотелось верить, но так ранее никогда не бывало. Не только ящеровой, и людской крови — тоже хватит.

Не тот у них был противник, чтоб думать, что эта их авантюра с рейдом по внутренним, глубинным землям ящеров кончится для них бескровно. Оставалось лишь попытаться свести к минимуму будущие потери. И пулемётам с мортирой отводилась в том главная роль.

Вечером третьего дня они вышли из полосы заболоченных склоновых лесов на равнину и, в полном соответствии с предположением Корнея, уткнулись в спину вооружённых до зубов семитысячной пограничной верхне-чернореченской группировке людоедов.

Слава Богу, что те их не ждали. Иначе бы злые, крайне озабоченные вышедшей им глубоко в тыл немалой воинской группировкой людей, ящеры устроили бы показательную порку.

Семь тысяч здоровых, профессионально обученных и готовых к бою ящеров, против трёхтысячной группировки людей, смертельно вымотанных тяжёлой дорогой в чащобах заболоченных лесов предгорий и топями гнилых болот.

Вымотанным отсутствием дорог и липкой, несмываемой чёрной торфяной грязью людям необходима была передышка. И изумлённый невиданным доселе делом, пограничный легион им её дал. Не понимая, что происходит, не готовые к войне пограничные ящеры спешно стягивали силы в кулак, готовясь предотвратить готовящийся удар в спину.

Составленная из жителей этих, вплотную примыкающих к предгорьям земель, ещё два дня назад нёсшие на этом участке границы с Ключёвским краем тихую, размеренную пограничную службу, ящеры и подумать не могли, что кто-то окажется в глубине их земель. И оказались элементарно не готовы к такому развороту событий.

Ночь их отряд никто не трогал. А утром оказалось, что и воевать не с кем. Неожиданно вышедшая глубоко в тыл ящеровых земель крупная группировка вооружённых людей, вместо того, чтобы рвануть наикратчайшей дорогой к человеческим землям, испуганным зайцем ринулась вглубь ящеровых территорий. И выиграла ещё не менее суток передышки, пока ничего не понимающие ящеры спешно организовывали погоню.

У бегущего одна дорога, у догоняющего — тысяча. Поэтому уже к концу второго дня у отряда перед пограничниками была железная фора в двое суток.

Как же Сидор с Корнеем сейчас жалел, что у них с собой было всего лишь шесть сотен конницы, а не хотя бы по числу амазонок, хотя бы полторы тысячи. Вот бы они тут наделали делов. Тут, в глубине мирных ящеровых земель, где никого из людей никто не ждал и давно уже не видел, за долгие спокойные годы, привыкнув к спокойствию этих пограничных ящеровых земель.