На этом берегу

Волосы были чистыми, сам он тоже уже давно закончил мытье. Сидеть в теплой воде, посреди оазиса дивной природы, было б и вовсе прекрасно, если б не тягостное молчание и страх того, что придется встать и выйти. А вдруг, стоит ему подняться, как все случится опять? Решив, что тишина и неизвестность еще страшнее, он все же рискнул заговорить, подумав про себя, что если Риан проявит злость и недовольство, ему останется только собрать свои вещи и уйти. Уходить не хотелось, он привязался к новому другу, они ведь уже решили, что будут жить вместе, но кто знает, как гордый альв поведет себя теперь?

— Вода очень теплая, — словно чужим, изменившимся голосом, произнес Гилд, и продолжил с трудом. — Здесь очень красиво, природа, цветы и все такое, наверно поэтому… здесь расслабляешься.

Он замолчал и внутренне сжался, словно ожидая удара. Он уже был готов к худшему, к тому, что придется выслушать грубость, а затем уйти.

Риан в который раз поблагодарил природу, которая поскупилась на склонность к румянцу, иначе лицо его полыхало бы всеми цветами побежалости, выдавая крайнюю степень смущения.

— Да. Тут хорошо. — Выдавил он из себя в ответ.

Встретиться взглядами им оказалось сложнее, чем в бурю одной рукой свернуть парус. Но когда это, наконец, произошло, Риан крайне удивился подавленному виду Гилда, ему даже показалось, что в темных глазах сородича притаился страх. Гилд испугался? Нежели заметил? Риан судорожно сглотнул. Надо было что-то срочно сказать, как-то пояснить ситуацию пока не поздно.

— Я тут один много лет… понимаешь, люди не в счет. Они чужие, а тут свой… Я просто забыл как велико значение прикосновения… у нас.

Он отчаянно пытался найти нужные слова, такие чтоб не показались ни пошлостью, ни вульгарностью.

— Ты прости меня… если сможешь.

Казалось, в горле открылся вулкан и по языку стекает раскаленная лава.

Гил истолковал его слова по-своему и в первый миг смертельно побледнел. Ему хотелось уйти под воду и больше никогда не всплывать. Затем пятна лихорадочного румянца выступили на скулах, благо его кожа позволяла краснеть. Не будь он в воде, ему показалось бы, что земля уходит из под ног. "Значит, — пронеслось в голове, — Риан все заметил, и теперь пытается объяснить мне свое прикосновение. Он может подумать, что я такой же, как те мужчины, видеть которых мне доводилось среди людей".

— Это ты меня прости… — ели вымолвил он. — Я не хотел… я не знаю, почему так вышло.

Похоже, одиночество неблагоприятно сказалось не только на моральном облике, но и на умственных способностях, потому что Риан никак не мог взять в толк, за какое прегрешение оправдывается Гилд. Он поглядел на друга с подозрением, ожидая какого-то подвоха. Но голос у Гилда странно дрогнул.

Может быть он так смутился своих шрамов?

— Да не расстраивайся ты так, — пробормотал Риан не впопад. — Тоже мне… Хочешь я и тебе сведу рубцы?

Сказал и сразу пожалел об этом. И вовсе не потому, что дал невыполнимое обещание. Еще несколько часов назад он даже не задумался бы о своих словах. Но после того, что с ним произошло… Что, если теперь он всегда так будет реагировать на Гилда? Как тогда прикажешь лечить, не прикасаясь?

Риан окончательно запутался в собственных рассуждениях, заблудившись в причинах и следствиях как густом непроходимом лесу. Одно было хорошо, пока он размышлял, тело успокоилось. Но кто знает, надолго ли? Риан начинал понемногу сам себя бояться.

С Нэнвэ они спали в походе под одним одеялом, мыли друг друга в бане, перевязывали, не испытывая никаких чувств, кроме приязни и заботы. Впрочем, к Гилду он испытывал то же самое. Одиночка-альв, всеми гонимый, раненый и бесприютный, вызывал в нем острое сочувствие, даже какую-то нежность, какую испытываешь к брошенному ребенку, который в холодный день пришел просить хлеба под чужой порог. В былые времена Риан чувствовал настоящую душевную боль, когда видел в городах таких вот малышей-оборвышей.

У альвов никогда не было зазорным, чтобы один мужчина пожалел другого за понесенные физические или моральные страдания, у людей все было прямо противоположно. Но Риан раньше никогда не задумывался над этим фактом. А видимо, следовало.

Предложение залечить рубцы в первый миг обрадовала Гилда. Во-первых, это был уход от прежней темы, дающий понять, что Риан не злился на него, а во-вторых, он бы не отказался избавиться от шрамов. Раньше, такое никогда не приходило ему в голову, он бы и не стал ни у кого просить, но тут Риан предложил сам. Гилд уже вздохнул было свободнее, и чуть улыбнулся, чтобы согласиться и поблагодарить друга, но вдруг с ужасом понял, что принять предложение не может. Если Риан будет залечивать рубцы и прикасаться к нему, то все повторится. К страху, растерянности и непониманию того, что происходит, прибавилась еще и картинка того, как Риан проводит рукой по его телу. Впечатление было таким ярким, что Гилд снова почувствовал острое, щемящее напряжение. Теперь он готов был сбежать или заплакать. Однако на этот раз ему удалось успокоиться, и воля взяла верх над плотью. Больше он не мог играть в странную игру недомолвок.

— Риан, — произнес он решительно, глядя другу в глаза, — я, правда, не знаю, почему так среагировал, когда ты коснулся меня. Прости… Если не считать ран, то я вообще не помню, когда ко мне кто-то прикасался. Я всегда был один, ты сам сказал, люди не в счет… даже поговорить не с кем, рассказать… для всех чужой, и это в лучшем случае, а в худшем — враг и нелюдь.

Он помолчал немного, собираюсь с мыслями:

— Когда я остался у тебя, мы стали понимать друг друга. Я уже и забыл, что такое бывает. В чем-то мы одинаковые, может поэтому, я воспринял тебя просто как своего. Вот и расслабился, когда ты притронулся… понимаешь? Я знаю, со стороны, это наверно мерзко.

Риан тяжело вздохнул, и пока понимание медленно просачивалось в разум, как ручеек сквозь трещину в камне, он молча глядел перед собой. Мысль обожгла и заставила задохнуться от волнения. Так вот оно что! Значит, Гилда постигла та же беда!

— Ты не поверишь… хм… Гилд мы с тобой действительно одинаковые. — Он неловко улыбнулся. — Как я могу не тебя сердиться, когда у самого… так вышло. Сам даже не пойму, как это получись… В общем…забудем.

— Правда! — воскликнул Гилд, и рассмеялся спокойно впервые за долгое время.

Напряжение спало, он был несказанно рад тому, что нет ни злости, ни высокомерных обид, и что они оказались похожи и в этом. Неловкость почти прошла, ну случилась такая реакция — подумаешь, кому какое дело? Из-за того, что в жизни Гилда не было ни влюбленности в женщину, ни страсти, ни мук, в глубине души ему казалось, что ничего страшного в подобном проявлении вообще нет. "Что плохого, если возникают приятные чувства, ведь их почти нет в реальной жизни. Если бы не это, как вообще можно жить одному столько лет? С ума ведь сойдешь". Вслух он, конечно, ничего подобного высказывать не стал, но заметно оживился.

Поговорив об источнике и рассказав, какой водоем с горячей водой, похожей на небольшое озеро, он видел раньше, Гилд предложил выстирать вещи, не даром же они их принесли. Пока шла стирка, он украдкой наблюдал за приятелем, пытаясь понять, как тот оценивает произошедший эпизод. Пару раз он перехватывал на себе такой же любопытный взгляд, но оба они молчали. Гилду хотелось поговорить с другом, но он не решался. В жизни у него никогда не было возможности узнать у кого-то из мужчин что-нибудь касающееся личных дел. Отец был слишком суров, да и расстались они рано, позже никто не обращал внимания на юношу, постепенно становящегося взрослым, у друзей он спрашивать стеснялся, потому что подобные вещи в таком возрасте уже следовало знать. Так он и вырос, не зная многого из того, что обычно рассказывают мальчикам отцы. К чести Гилда надо сказать, что дураком он никогда не был, и порассуждав сам с собой на любые темы, как правило, находил решение или ответ, но верным ли оно было, он не знал. Правда, со временем он понял, что это, пожалуй, не так уж и важно. Он привык быть один, в лесу и среди людей, и никогда не задавая лишних вопросов. И вот теперь, по прошествии стольких лет, он вновь встретил альва, с которым можно было поговорить.