Свет на шестом этаже (СИ)

— Тань…

Она обернулась. Это действительно был Женя, и он уже не сидел на скамейке, а поднялся на ноги.

— Привет, — сказал он. — Твой папа сказал, что тебя ещё нет, и вот — я ждал…

— Что тебе? — спросила она.

Он опустил глаза.

— Тань… Я даже не знаю, как объяснить. Дело в том, что я с отчимом поссорился. Сильно. Он меня из дома выставил. Я уже второй день на улице болтаюсь… В общем, податься мне некуда.

— А ты не пробовал обратиться к Вике? — усмехнулась Татьяна.

— Пробовал. — Женя зябко поёжился, повёл плечами. — Сказала, что ей негде меня положить. Она же с родителями живёт.

— А к ребятам не обращался?

Он вздохнул.

— Да… Извинялись, извинялись… В общем, все двери перед моим носом позакрывали. У всех нет места, всем неудобно. Но я-то знаю, что у них есть место! Что за люди…

Две трети ребят с их курса учились платно. У их родителей были деньги. Они жили в хороших квартирах, и их холодильники были полны. Татьяна, блестяще пройдя по конкурсу, училась бесплатно, но жила в старой "хрущёвке", и лампочка в их с отцом холодильнике, зажигаясь при открытии дверцы, освещала сейчас почти пустые полки.

— И чего ты хочешь от меня? — глухо спросила Татьяна.

— Ну… Наверно, зря я пришёл.

Женя поднял воротник куртки и повернулся, чтобы уйти, но Татьяна окликнула:

— Подожди. Ты хочешь, чтобы я пустила тебя?

Он улыбнулся, и Татьяну поразила эта улыбка. Она никогда не видела Женю таким растерянным и несчастным, не знающим, что делать и куда идти. Он униженно стоял перед ней, наступив на горло своей гордости, на брюхе приполз к её порогу — он, этот гордый молодой лев, превратившийся в брошенного котёнка. Один миг она торжествовала над ним — но только один-единственный миг, потому что в следующий она ужаснулась сама себе. Она почувствовала на себе строгий и печальный взгляд бездонных глаз Игоря, перед которым её сердце лежало в груди, как открытая книга.

Вознесшись до головокружительных высот в своём торжестве над Женей — "Всё-таки ты ко мне пришёл, а не к ней!" — она с этих высот упала вниз камнем в ту же самую грязь, в которой лежал перед ней Женя. Ей вдруг открылось — так внезапная вспышка молнии освещает темноту — что она из этой грязи и не поднималась, что она ничем не лучше Жени, не выше и не чище. Она вспомнила, как кричала на отца, когда он приходил пьяный, как толкала его, а он всё смиренно сносил — с тоской в мутных от водки глазах. Сама она это поняла, или ей кто-то всё это подсказал, — Татьяна не знала, да и слишком мало было у неё времени, чтобы успеть разобраться. Слишком потрясло её это открытие, и её торжество сменилось стыдом и горечью над самой собою.

Она спустилась с крыльца и подошла к Жене, глядя ему в глаза снизу вверх.

— Я могу пустить тебя, — сказала она. — Только места у меня не очень много, ты сам знаешь. Диванчик в папиной комнате тебя устроит?

— Да мне бы хоть какой-нибудь угол, — шмыгнул носом Женя.

— Пошли.

Она пошла вперёд, Женя последовал за ней. Татьяна молчала, и он тоже не говорил ни слова: пришибленный и виноватый, он не смел поднять на неё глаз, да и Татьяна тоже избегала смотреть на него, как будто сама в чём-то провинилась. В прихожей она деловито скомандовала:

— Разувайся на коврике, я пол помыла.

Он повиновался беспрекословно. Разувшись и повесив куртку, он ждал дальнейших распоряжений.

— Когда ты в последний раз ел? — спросила она.

Он смутился.

— Вчера днём.

— Пошли на кухню.

Там Татьяна заглянула в холодильник.

— Будешь яичницу с колбасой? — спросила она.

Он кивнул. Татьяна нарезала остатки колбасы, разбила последние четыре яйца, и через десять минут Женя за обе щеки уплетал яичницу, а потом обжигался чаем и откусывал большие куски хлеба с маслом. Из комнаты пришёл отец.

— Привет, Евгений, — сказал он.

Женя обернулся и поспешно поздоровался:

— Здравствуйте.

Татьяна сразу всё объяснила отцу. Она сказала, что Женя побудет здесь, и дала понять, что это обсуждению не подлежит. Отец ничего не сказал и пожал плечами, а потом вздохнул. Он только спросил:

— Ты в магазин ходила? У нас в холодильнике шаром покати. Кстати, деньги у тебя есть?

Это был более чем открытый намёк на то, что в их нынешнем положении лишние рты им приобретать нежелательно.

— Я получила за репетиторство, — сдержанно ответила Татьяна. — Сейчас я схожу в магазин.

Когда отец ушёл с кухни, Женя спросил:

— У вас материальные трудности?

Татьяна бодро сказала:

— Ничего, всё нормально. Это папа так, для порядка ворчит.

Помолчав, Женя признался:

— Я без копейки в кармане ушёл.

Татьяна ничего не ответила. Она думала. Требовалось ещё денег, причём немедленно. Где их взять? Сосредоточенно думая, Татьяна теребила серёжку. Она расстегнулась и осталась у неё в руке — золотая спираль с маленьким изумрудом в центре. Это был подарок бабушки на совершеннолетие, и Татьяна очень любила их и дорожила ими. Они были старинными — фамильными, их бабушка получила от своей матери.

— Пойдёшь завтра на занятия? — спросила Татьяна Женю.

— Мне надо бы отсидеться, — сказал он. — Можно, я пересижу у тебя какое-то время?

Она не стала его ни о чём расспрашивать. Вечером она устроила его на диване и предупредила, что отец храпит во сне.

Несмотря на усталость, она долго не могла уснуть, думая об Игоре. Всё это не укладывалось у неё в голове, не входило ни в какие рамки здравого смысла. Мучимая этой загадкой, она не сомкнула глаз до четырёх утра. Вставая, чтобы посмотреть на Маяк, она всей душой рвалась к Игорю, и её взгляд туманился слезами. Она спрашивала тёмное небо, покачивающиеся тени веток, холодные отблески света на застывших лужах, но ниоткуда ей не было ответа. Безысходная тоска и недоумение, смятение и тревога, даже страх — всё это смешивалось в один сногсшибательный клубок чувств, который лишал её не только покоя и сна, но и угрожал самому её рассудку. Измученная, она задремала в пятом часу со слезами на глазах, но уже через минуту — как ей показалось — запищал будильник: было семь часов.

Женя остался дома. Чтобы чем-то заняться в отсутствие Татьяны, он решил переписать из Татьяниных тетрадей конспекты пропущенных им лекций.