Рыцарь-Башня (СИ)

Без камня он не мог читать мыслей и не в состоянии был проникнуть в тайну этого неизвестно откуда появившегося пса. Гомбарум почти не сомневался в том, что пёс подослан и что, скорее всего, это и не пёс вовсе, а оборотень. Но дознаваться он будет после, а сейчас главное - вернуть Зуб Саламандры. Только с волшебным камнем он станет прежним Гомбарумом, великим и всемогущим.

Он всаживал нож в собачью шею и в живот. Гинго извивался от боли, но зубов не разжимал. Заметив это, Гомбарум решил, что камень у собаки во рту. И он принялся долбить тяжёлой рукояткой кинжала по собачьим клыкам. Гинго захлёбывался в крови, пытался отползти, но Гомбарум возвращал его на место и продолжал бить.

Перед глазами слабеющего императора плыли круги, всё вокруг него качалось, кровать с собакой ходила ходуном, его рука, пытаясь проникнуть в собачье горло, несколько раз промахивалась. Наконец она всунулась в окровавленную глотку и принялась лихорадочно шарить в ней, ища камень. Но тот успел уйти глубоко в пищевод. Заревев в бессильной злобе, император вновь потянулся к кинжалу, намереваясь распороть брюхо проклятой твари, как вдруг простёртая перед ним собака судорожно изогнулась и лапы её сделались маленькими человеческими ручками и ножками. Вслед за ними преобразилось и тело. Перед Гомбарумом лежал один из императрицыных шутов - уродливый карлик со сморщенной рожицей!

Время, отведённое Гинго для пребывания в облике собаки, кончилось. Он снова стал самим собой. Но раны, которые Гомбарум нанёс животному, перешли на его человеческое тело. У Гинго были выбиты зубы, из распоротой шеи хлестала кровь, грудь вся была исполосована.

Поражённый догадкой, Гомбарум задохнулся от ярости.

- Астиальда! - взревел он. - Когда я верну камень, я убью эту мерзкую колдунью! Задушу её своими руками!...

- Нет, Гомбарум, - раздался негромкий голос за его спиной. - Тебе уже не удастся это сделать. Твоя волшебная сила изошла из тебя, и невидимая стена, окружающая Запретную Башню, исчезла. Ты видишь, я смогла войти в твоё неприступное логово.

В смертельном ужасе Гомбарум оглянулся. Перед ним стояла Астиальда, непроницаемо-холодная, в белом платье и голубой мантии, скреплённой на плече золотой фибулой. Глаза императрицы сверкали при свете горящих рубинов.

- Ты всё-таки добралась до меня... - Гомбарум, теряя силы, сделал к ней нетвёрдый шаг. - Зря я не послушал Эройю и не убил тебя вчера...

Он сделал ещё шаг, потом другой. Его здоровая рука, дрожа, потянулась к её шее.

Усмешка скривила тонкие губы Астиальды. В её руке возник хрустальный флакон. Она плеснула содержимым флакона на грудь и лицо Гомбарума, и тот, заревев от боли, покрылся чёрными пятнами, которые с каждым мгновением разрастались, стремительно разъедая кожу, мясо и кости.

Он зашатался и рухнул к её ногам. Ядовитая жидкость довершила то, что начал Гинго в облике собаки. Перед Астиальдой лежал уже не колдун, а простой смертный, корчащийся в агонии, бессильный даже против её слабых чар. Спустя считанные мгновения тело некогда могущественного императора представляло собой груду горелого мяса и костей, на которую с жадностью набросились псы.

Астиальда брезгливо обошла их грызущуюся свору и приблизилась к кровати. Гинго, тихонько постанывая, лежал неподвижно. Глаза его, в которых отражались попеременно боль, ужас, восхищение и мольба, не отрывались от лица Астиальды.

Он попытался приподнять голову, но у него не хватило сил.

- Я ведь не умру?... - с усилием прошептал карлик. - Я стану высоким и красивым?...

И тут вдруг словно дуновение ветра пронеслось над его изувеченным тельцем.

Императрица замерла в изумлении, глядя, как закрываются раны на теле карлика, а само оно вытягивается, становится белым и гладким. Перед Астиальдой, распластавшись на окровавленной кровати, лежал прекрасный юноша с чёрными шелковистыми кудрями, в точности такой, какого показывала поверхность волшебного подноса.

Гинго был поражён происшедшей с ним переменой не меньше императрицы. Сам не понимая, как это случилось, он сначала ужаснулся, а потом его захлестнула буйная радость.

- Я знал, что так будет, о моя владычица! - закричал он, протягивая Астиальде руки. - Знал, что ты не оставишь меня и сделаешь таким, каким я должен быть!

- Да, Гинго, я обещала, что ты обретёшь своё настоящее тело, и так оно и случилось, - ответила она после короткого замешательства. - Развеялись чары, которые были напущены на твою мать, носившую тебя в своей утробе...

- Их развеяла ты, владычица!

Она отстегнула фибулу, и мантия упала к её ногам.

- Ты достоин моей любви, - сказала она.

Дальнейшее показалось Гинго сном. Императрица отвела от своей груди лёгкую ткань и оголила плечо; затем обнажилась её грудь, украшенная драгоценным ожерельем, затем, мягко зашуршав, упало платье, оставив на белом, как снег, теле лишь тонкий набедренный пояс, усыпанный алмазами и изумрудами.

Гинго лежал, весь отдавшись ощущениям, которые дарило ему его новое тело, и главным из них было сильнейшее желание любви, ведь перед ним стояла нагая богиня, ослеплявшая блеском своей красоты!

- Ты сделал всё, что было в твоих силах, - ласково произнесла она, - и даже то, на что я не смела надеяться: вырвал из запястья Гомбарума колдовской камень и проглотил его прежде, чем он заставил тебя окаменеть. Гомбарум мёртв. Теперь ты вправе рассчитывать на награду... И она будет по-императорски щедрой, мой верный, милый, прекрасный Гинго...

Она поднялась на кровать и склонилась над юношей, который весь дрожал от счастья и желания.

- Моя императрица... Я не смею поверить...

- С этой минуты ты мой повелитель и государь, - прошептала она, приближаясь лицом к его лицу и касаясь кончиками грудей его бурно дышавшей груди. - И не только государь, но и мой муж...

Чувствуя, что совершает святотатство, Гинго обхватил руками её стан и привлёк к себе, а когда она обвила бёдрами его ноги, застонал от восторга.

- Муж? Я не смею... - Мысли Гинго смешались и куда-то унеслись, а воля и рассудок сгорели в огне испепеляющего желания. - Неужели ты... моя?

Астиальда обхватила губами его рот и в знойном призыве облизнула его губы языком.

- Твоя, Гинго, твоя навсегда... Но скажи мне, ты ведь проглотил камень?

- Камень? - переспросил Гинго, которому было сейчас не до камня. - Да... Но это случилось, когда я ещё был собакой...

- Значит, он до сих пор в твоём желудке, - Астиальда с улыбкой прильнула к нему. - Но там ему совсем не место...

- Ты мне поможешь вынуть его? - спросил Гинго, покрывая её лицо жаркими поцелуями.

- Конечно... Я сейчас устрою так, что он сам выйдет оттуда... - Она провела рукой по волосам юноши. - Ну вот, теперь тебе осталось только захотеть, чтобы он вышел...

Гинго кивнул.

- Да, я хочу, - сказал он и в следующее мгновение сделал глотательное движение, почувствовав, как откуда-то из желудка ему в горло вошло что-то твёрдое.

К его немалому удивлению, у него во рту оказался гладкий предмет размером с фасоль. Он разжал зубы и на кончике языка вынес его наружу. Астиальда едва не вскрикнула, увидев камень. Но тотчас постаралась скрыть охватившее её волнение.

- Отдай его мне, - проговорила она хрипло, ласкаясь и устремляя язык навстречу камню. - Переложи со своего язычка на мой... Ну же, мой милый...

Гинго с раскрытым ртом промычал что-то невнятное, но по блаженному выражению его лица нетрудно было понять, что он с радостью выполнит любую её просьбу. Астиальда с жадностью приникла к его рту, и Гинго языком перекинул камень из своего рта в её.

Зубы Астиальды, получив добычу, мгновенно сомкнулись, и она отпрянула от юноши.

- Ты отдал мне его добровольно, а значит, он мой! - воскликнула она, соскочив с кровати.

Камень уже был у неё в руке. Она подняла его на свет рубинов.

- Да, это он... Я чувствую, как меня переполняет сила... - Она перевела взгляд на Гинго, который призывно протягивал к ней руки. - Камнем можно завладеть только если его владелец спит или расстаётся с ним по доброй воле, - сказала она, хищно улыбаясь. - Ты отдал мне его по доброй воле, значит, он мой.