Королева воскресла!

Я отвыкла от трудной работы, я успела забыть, что такое работать, не покладая рук! Котлы были тяжелые, ножи тупые, вода ледяная, такая, что немели пальцы, глаза слипались от пота и слезились от дыма… Гретта меня подбадривала и даже помогала перетаскивать тяжелые кастрюли. Я все время вспоминала Лили, и мне хотелось плакать.

Вечером, едва добравшись до своей кровати, я падала на нее и засыпала, не столько от усталости, столько оттого, что мне просто не хотелось бодрствовать в этом мире. А сон — это почти как смерть, только со сновидениями.

— Экая ты дохленькая, — говорила Гретта, — и глаза всё время на мокром месте!

Я отворачивалась к носом к стенке и натягивала на себя одеяло. Оно было колючее и пахло козлом.

— Привыкну…

Как-то утром мы пришли на кухню, разошлись по своим местам и закатали рукава. Мне досталась телячья нога, но я вдруг поняла, что не могу смотреть на мясо. И на рыбу. И вообще на еду! Меня затошнило как-то сразу и навсегда. И без того безрадостный мир стал просто невыносимым. Я тогда села куда-то на ведро у стены, и мысль у меня была только одна: вытошнит меня или нет, и если да, то куда…

Гретта и Симона подошли ко мне почти одновременно.

— Жанет, ты что? Что с тобой?

— Тошнит, — сказала я безразличным тоном.

Набожная Симона ахнула, а Гретта покачала головой.

— Допрыгалась?

— Как здесь пахнет невыносимо, — сказала я, морщась, — как вы это терпите?

— Иди, иди полежи, может, полегче будет.

Я встала как во сне и направилась к дверям. Почему-то всё, абсолютно всё стало безразлично, словно я уже рассталась со своим несчастным телом и наблюдала за ним со стороны.

— Ты куда? — старший повар преградил мне дорогу, я тупо смотрела на его толстое красное лицо.

— Пропустите меня.

— Я спрашиваю, куда это ты направилась?

— К черту! — рявкнула я и отпихнула его с неожиданной для себя силой.

— Я тебя выгоню! — орал он мне вслед.

— Выгоняйте!

В коридоре мне стало немного легче. Я прислонилась к холодной стене и безрадостно размышляла.

У меня будет ребенок. Зарих скоро уезжает и никогда не узнает об этом, потому что эта военная кампания может продлиться несколько лет. У меня больше нет денег. Я не могу работать на кухне. Жить мне негде. Там, в моей бывшей комнате, на дне вазы, которую мне подарила моя добрая королева, лежат несколько монет, мне хватило бы их на первые три месяца…

Этель надевала перед зеркалом накрахмаленный передник и чепчик. К мытью полов она готовилась как к именинам.

— Ты знаешь комнату, где я жила при прежней королеве?

Она посмотрела на меня сонным личиком и долго соображала, о чем же это я ее спросила.

— А! Знаю, конечно…

— Там живет кто-нибудь?

— Там сейчас парики и туфли. И пылища.

— А вазы там нет? Голубой с золотой вязью?

— Вазы?..

Этель так медленно соображала, что мне хотелось ее убить!

— А королева Юлиана сказала, что это ее любимая ваза, и забрала к себе в спальню.

— Послушай, — я подошла к ней вплотную, — давай я схожу сегодня помыть полы вместо тебя?

— Ты что с ума сошла?

— Я схожу вместо тебя.

По-моему, я была ужасна в своей решительности, потому что сонная Этель испуганно попятилась от меня, развязала фартук и протянула мне.

— На…

Я натянула чепчик на самые уши и прихватила ведро и тряпку.

**********************************************************

**************************

В спальне королевы Юлианы было пусто. Я добросовестно возила тряпкой по полу, подбираясь к тому месту, где стояла на трюмо моя ваза. "Это не воровство", — говорила я себе, — "это мои деньги, если они там еще лежат!" Я так волновалась, что даже тошноты не замечала. "А если их там нет? Идти на поклон к матери? Или, может, рассказать Зариху? Ну, уж, нет! Нужен ему твой ребенок! Он о тебе и думать забыл, уродина несчастная! Разве он упомнит всех своих служанок?.. Он любил тебя до утра как принцессу, а большего он и не обещал!"

Шаги послышались внезапно, порывистый и звонкий стук каблучков о паркет. Я едва успела отскочить за выступ камина, мне никак нельзя было сталкиваться с королевой, которая меня сразу узнает.

Она упала на кровать. Сразу, с разбегу. И зарыдала! Она каталась по кровати и выла как раненная тигрица, эта прекрасная, беспощадная королева. Ее медные волосы метались по подушке как всполохи огня, тело страстно выгибалось, руки хватали и комкали одеяло. Ей было чудовищно плохо, и на какую-то минуту мне стало ее даже жаль, но потом я вспомнила Лили, Корби, Молли Моури, настоящую Юлиану, наконец, себя, сброшенную с моста, и всё во мне восстало против этой женщины. Она заслужила свои мучения.

Пока она выла и кусала подушку, мне удалось прошмыгнуть к окну за занавеску. Правда, ведро стояло на самом видном месте, но ей было не до ведра!

Потом вошел слуга и сказал, что ее хочет видеть Зарих. Она мгновенно взяла себя в руки и села.

— Пусть подождет пять минут!

От слез не осталось и следа. Королева стремительно подбежала к зеркалу, схватила пудреницу, потом румяна… потом кинулась к шкафу, сбросила с себя всё и надела роскошный шелковый халат, отороченный лисьим мехом. Как же она хотела ему нравиться!

Когда он вошел, эта лже-Юлиана лениво возлежала на своем пышном ложе, словно только что проснулась. Халат небрежно спадал со смуглого точеного плеча, волосы ниспадали на другое плечо в ослепительном беспорядке.

Зарих на эту красоту внимания не обратил. Он был хмур и озабочен.

— Моя венценосная мать, кажется, проснулась?

— Мой прекрасный сын, кажется, соизволил меня навестить?

Она протянула ему руку для поцелуя, но он только усмехнулся и не двинулся с места.

— Зачем пришел? — спросила она нахмурившись.

Зарих протянул ей лист бумаги.

— Подпиши.

— Что это?

— Условия барона Оорла.

Королева быстро прочла и покачала головой.

— Он слишком много хочет!

— Да. Но без него мы белогорцев не одолеем. И он это знает.

— Всё равно это слишком много! Он хочет отобрать у меня почти полкоролевства, твой барон!

— Если ты не подпишешь, ты потеряешь всё королевство. Главное — победить, а с бароном я потом разберусь. Подписывай.

Она свернула бумагу в трубочку и протянула Зариху назад.

— Нет, мой дорогой, так дела не делаются.

— Это как понимать?

— Это так понимать, — она засмеялась короткими смешками, — что сейчас ты наконец сделаешь то, что я хочу. Потому что ты никуда не денешься без этой бумажки! И я не подпишу ее до тех пор, пока своего не добьюсь!

— Опомнись, несчастная, — усмехнулся Зарих, — если я сейчас плюну и уйду, ни тебе, ни твоей стране не продержаться больше двух месяцев.

— Ты не уйдешь, — сказала она, — никуда ты не уйдешь. Я наконец нашла твое слабое место, мой прекрасный сын. Ты не плюнешь на свою дорогую Лесовию.

Я думала, его сейчас затрясет от злости, но он только тяжело вздохнул.

— Как я от тебя устал!

— Ты же такой искусный политик, Зарих! — усмехалась она, — ты прекрасно знаешь, как добываются нужные бумаги… вон их у тебя сколько! А чем я хуже какой-то триморской великой княжны? Или дочери этого купца… как ее? Кажется, Матильды? А перекупать слуг и делать из них шпионов, по-твоему, более нравственно, чем уступить женщине?

— Твоя осведомленность в моих делах безгранична.

— Ну, так и не строй из себя святошу!

Потом я не поверила собственным ушам.

— Ладно, мне некогда с тобой препираться, — спокойно сказал Зарих и расстегнул камзол.

Королева, похоже, тоже не ожидала, что он так запросто согласится. Она на время потеряла дар речи и только поворачивала вслед за ним голову. Зарих снял рубашку, потом невозмутимо вытащил королеву из халата и опрокинул на подушки.

— Красивое у тебя тело. Я красивей не видел. Сколько ты заплатила за него?

Она только застонала, не то от тоски, не то от удовольствия. Я надеялась, что он будет с ней груб и насмешлив, но он был добросовестно ласков, эта похотливая мартовская кошка получила от него сполна! Я затыкала уши от ее грудных, похожих на звериный вой, криков и жмурилась от тошноты! Лучше б меня сожгли на медленном огне!