Черный Клан. Трилогия (СИ)

 «Итак, я — ночное животное», — сделал я утешающий вывод и вышел из ванной. Щурясь, нашел в столе пыльные солнцезащитные очки. В них и отправился в институт.

 В темных очках я просидел весь рабочий день, не снимая их даже перед компьютером, так что к вечеру оба глаза были одинаково красного цвета. Так что, сказав коллегам, что у меня конъюнктивит, я не особенно и соврал.

 Добрые тетки дружно принялись меня жалеть и закидывать медицинскими советами. А поскольку все они в разной степени увлекались нетрадиционной медициной и оздоровительными методиками из серии «Сам себе доктор» (и патологоанатом), то мне была выдана куча рецептов, чем промывать, прокапывать и окуривать глаз (и утренняя моча была еще не самым страшным вариантом). Я кивал, благодарил и обещал непременно испробовать, а самого меня в это время точила одна мысль. Кажется, первая здравая мысль за весь день.

 Надо непременно найти Ники! Найти и потребовать объяснений. Потом отыскать Валенка — и пусть он лечит мне глаз любыми народными методами, какими пожелает. Я был абсолютно уверен, что во всем виноват именно он. А если Валенок не справится — в чем я тоже почти не сомневался (ломать — не строить), — то в запасе остается таинственный всемогущий Грег.

 Оставалась сущая ерунда — отыскать всю эту компанию.

 «Ты же провел с Ники целый вечер! — корил я себя. — Вместо того чтобы болтать о чувствах, причем чужих, надо было выяснить о ней хоть что-то конкретное!»

 А я так и не узнал ничего. Ни где она живет, ни где учится…

 Оставался только трамвай, в котором я ее встретил. Номер я запомнил. Надеюсь, Ники ездит на нем регулярно, а не раз в год.

 После работы я направился прямиком на ту остановку, где вскочил в трамвай, убегая от впавшей в анабиоз толпы. Темнота, холод, с неба сыплет снег, я в вязаной шапке, куртке с поднятым воротником — и в темных очках, как рэпер или агент Смит. На столбе рядом с остановкой я приклеил броское объявление. Высоко, чтобы не оборвали, и крупными буквами — чтобы было видно из окна трамвая. Наверху — «НИКИ» (как будто название фирмы), пониже: «Проблемы с глазами!», и еще пониже: «Срочно!!!» И мой телефон.

 Было стыдно. Но ничего умнее я придумать не смог. Не могу бездействовать в острых ситуациях. Ленка в таких случаях говорила, что я бессмысленно мечусь и трепыхаюсь, как карась на сковородке. Но лучше суетиться, чем сидеть неподвижно, чувствуя, что медленно умираешь.

 С Кирей мы встретились на выходе из метро «Черная речка». Вид у него был запаренный. Стриженные ежиком волосы торчат в разные стороны, зато тени под глазами придают некую приличную почти-доктору интеллигентность.

 — Что это ты в темных очках? — осклабился он, пожимая мне руку. — Конъюнктивит?

 — А нормальный человек сказал бы «ну ты вылитый рэпер!». Ладно, куда пойдем?

 — Да все равно, только поближе и побыстрее… Сутра ничего толком не ел, в больнице сегодня бардак, весь день на бегу…

 «Поближе и побыстрее» находилось дешевое подвальное кафе, вполне подходящее для студентов и небогатых клерков. Раньше я тут иногда питался без малейших сомнений. Но, войдя, вдруг испытал приступ отвращения. Под потолком плавали сизые клубы дыма, дышать было абсолютно нечем. Я почувствовал, что задыхаюсь; захотелось выйти на улицу, глотнуть нормального сырого воздуха.

 — Ты чего? Тоже не обедал? — спросил Кирилл. — Аж побелел весь.

 — Наверно, что-то с вентиляцией, — хрипло ответил я. — Ничего, уже отпустило.

 Мы нашли столик в углу. Я вытащил сигареты и закурил, чувствуя, как восстанавливается баланс между задымленностью снаружи и внутри организма.

 Подошла официантка — пигалица исключительно пэтэушного вида в неопрятном переднике. Кирилл заказал жареную картошку с котлетой неопределенного происхождения. Я от волнения не хотел ни есть, ни пить. Но все-таки взял какого-то местного пива — явно не «Гиннесса».

 Киря накинулся на еду, как плодотворно поработавший человек с чистой совестью, которого ничто не гнетет. Я смотрел на него не без зависти. Вот у кого не было никаких сомнений с выбором призвания. Хорошо людям, которым не надо блуждать и что-то искать в потемках. Их жизненный путь сразу ясен и прям — только иди, не сворачивая, и не останавливайся.

 Котлета не внушала ни малейшего доверия. Жирный жареный фарш, из которого она была слеплена, вдруг показался мне очень странной и нелепой штукой. Я подавил рвотный позыв и с жалостью посмотрел на то, во что превратилось нормальное мясо после тепловой обработки. «Странные люди, — подумалось мне. — Испортили зачем-то хороший продукт. Словно убили его еще раз…»

 А картошка? Ну какая же это еда! Это же растение!

 Взгляд переместился выше — на вилку, которой Киря ломал котлету, и на собственно Кирину руку с длинными худыми пальцами. Рука почему-то представилась в разрезе: белые кости, сочное красное мясо, соленая кровь… Все не просто свежее, а живое, естественно горячее, а не подогретое… Совсем другое дело! Рот неожиданно наполнился слюной.

 — Чего? — спросил Кирилл, подняв глаза.

 Я сглотнул и ответил с усмешкой:

 — Так, задумался.

 Рассказать Кире? «О чем думаешь? Да вот прикидываю, как бы сожрать тебя…»

 Расплывался сизый дым, в соседнем зале надрывалось «Радио-шансон», со всех сторон доносился гул голосов и звяканье посуды… Киря замаривал червячка, я цедил водянистое пиво. Разговор шел самый незначительный. Я мыслями был далеко. Что, и главное, как рассказать другу? И вообще, меня вдруг обуяли сомнения — имеет ли смысл что-то рассказывать?

 Одна из главных проблем в общении с людьми для меня — их предсказуемость. А когда человек становится предсказуемым, когда я заранее знаю, что он мне ответит, — он мне становится неинтересен. Я когда-то даже этакий рейтинг составлял… этот человек на неделю интереса… этот и вовсе на один разговор…

 Но наша дружба с Кирей — дело особое. Даже если он превратится в ужаснейшего зануду (а он уверенным шагом к этому движется), мы все равно останемся друзьями. Между прочим, мы с ним не только друзья, но и побратимы. Классе во втором, начитавшись чего-то героического, мы расцарапали себе пальцы и смешали кровь. Конечно, сейчас смешно вспоминать, как я, высунув язык, старательно пилил палец кухонным ножом… А тем временем Киря, которому при виде ножа стало дурно, проковыривал кожу булавкой… Потом он эту булавку выронил и нечаянно на нее сел, и из глаз у него текли слезы, но он мужественно рассуждал, что кровь из ягодицы не подходит для такого серьезного обряда… И все же — для меня это было серьезно. Для него, уверен, тоже. Настоящая дружба — это не вопрос интересного общения, это уровень доверия. Иногда мы не пересекались месяцами, а потом встречались так, словно вчера расстались. Главное, мы знали, что можем полагаться друг на друга.

 Но между мной и Кирей есть одно принципиальное различие. Он человек абсолютно рациональный. Если я с детства питаю слабость ко всякой мистике, отношусь к глюкам совершенно серьезно, они для меня так же реальны, как сама реальность (ну, по крайней мере, так же значимы), то для него глюки — однозначно диагноз. А поскольку все случившееся со мной в последнее время было в высшей степени иррационально, я решил рассказать Кириллу только самое очевидное. То есть — про драку с Валенком.

 — Теперь понятно, почему ты в темных очках, — хмыкнул Киря. — Неужели все так мрачно?

 — Хуже, чем ты думаешь.

 — У врача был?

 — Нет еще.

 Киря посмотрел на меня с сожалением.

 — Ну вот зачем ты нарываешься?

 — А почему бы нет?

 — Да потому что тебе постоянно прилетает.

 — Ну, иногда случается и наоборот, — жизнерадостно ответил я.

 — Редко. Как ни встретимся, опять ты куда-то влип.

 Киря дожевал ужасную котлету и закончил свою мысль, помахивая вилкой:

 — Я знаю, в чем дело. Ты не можешь спокойно пройти мимо несправедливости. Я, в принципе, одобряю. Но ты себя переоцениваешь. Надо же адекватно оценивать свои возможности…