Длинные руки нейтралитета (СИ)

  - На связи первый помощник 'Морского дракона' мичман Власьев.

  - Прошу вызвать в рубку капитана второго ранга Семакова.

  По скорости ответа, исчислявшейся секундами, Руднев понял, что командир 'Морского дракона' пребывал в рубке. Вероятно, вахта уже заметила присутствие чужих кораблей по своему указателю. Догадка подтвердилась.

  - Обнаружили чужих, Иван Григорьевич?

  - Прибор показал, Владимир Николаевич. Но пока что вижу лишь дымки.

  - Мы тоже заметили. Сейчас я прибавлю ход, Иван Григорьевич, пойдете мателотом. Через пятнадцать минут играйте боевую тревогу. Конец связи.

  Командир 'Херсонеса' бросил косой взгляд на дверь рубки. На палубе красовался наследник престола и усиленно изображал из себя деталь стоячего такелажа.

  Руднев заговорил полностью официально:

  - Ваше императорское высочество, вам надлежит в каюту проследовать.

  В глазах царственного пассажира показался блеск орудийного залпа. Голос был соответствующим:

  - Господин капитан-лейтенант, уж не хотите ли вы меня трусом в глазах команды выставить?

  Руднев подумал, что боестолкновение, несмотря на все страхи Семакова, маловероятно, и потому не стал прекословить. Но, разумеется, брейд-вымпел, указывающий на присутствие на борту особы, принадлежащей к царствующему дому, заполоскался на фале.

  - Нельзя ли мне этим механизмом переговорить с командиром 'Морского дракона'? - официально осведомился цесаревич. Получив согласие, он взял связное устройство и удалился на ют. Отсутствовал он минут пять, после чего с благодарностью вернул серебряную пластину командиру 'Херсонеса'.

  'Морской дракон' и без включения всех резервов обогнал товарища, пристроился перед ним на расстоянии семи кабельтовых и сбросил ход.

  Кроев не знал слова 'телепатия'. Чего уж там: даже господам офицерам оно было неведомо. Но, по всей видимости, боцман владел этим дивным искусством, ибо повернулся к унтеру Зябкову, сделал ему некий знак, тот негромко скомандовал. В результате трюмные похватали броневые заслонки и приготовились их устанавливать. Отдыхавшие матросы, попав под действие таинственных флюидов, бегом помчались занимать места по боевому расписанию. Когда последовала команда 'Боевая тревога!', корабль изготовился к битве менее, чем за минуту. Окна рубки оделись броней, комендоры застыли у гранатометов, а в лотках уже лежали гранаты.

  Мичман Лазарев пришел в превосходное состояние духа от такой обученности. Он даже похвалил нижних чинов:

  - Хорошо сработали, братцы!

  - Ра... атс... ваш... родь!!!

  Молчание в рубке 'Морского дракона' продержалось не более пяти минут.

  - Владимир Николаевич, а ведь заметили они нас, клянусь.

  - Не заметить трудно. Тут другое...

  Всем офицерам стало ясно, что именно представляет собой 'другое'. Все четыре парохода, из них не менее двух винтовых, взяли курс напересечку.

  Семаков улыбнулся оскалом, который был прекрасно знаком команде.

  - Сигнальщик! Поднять сигнал: 'Ваш курс ведет к опасности'.

  Матрос Мягонький повиновался. Но никаких изменений в поведении чужаков не последовало. А через еще четыре минуты тот же зоркоглазый сигнальщик возопил:

  -Аглицкие флаги! На трех! А четвертый, что дальше всех к норду - француз трехцветный!

  - Владимир Николаевич, возможно, они хотят рассмотреть нас поближе... - в голосе первого помощника слышались неуверенные интонации. Ответ был сух, как полуденный воздух в пустыне.

  - Господин мичман, напоминаю вам, что Российская империя находится в состоянии войны с Британией. Сейчас у нас всего лишь перемирие. Мало того, британцев предупредили, что попытку сблизиться на дистанцию менее трех навигационных миль мы встречаем артиллерийской пальбой.

  Тут командир 'Морского дракона' бросил взгляд на притихших офицеров и продолжил уже более мягко:

  - Будь мы одни, ушли бы без труда, тем только бы и оставалось, что кильватерный след целовать. Но за нами 'Херсонес', а на нем его императорское высочество. Николай Михайлович, ставлю боевую задачу: отпугнуть. Пяти гранат для того, что на норд-весте ближе всех, хватит. Но корабль пострадать не должен.

  Начарт хотел спросить, уверен ли командир, что умения комендора Максимушкина хватит, но задавил это желание. Вместо этого он вспомнил лекции Семакова и принялся командовать:

  - Носовой, товсь! Палить по команде. Гранаты класть перед форштевнем ближайшего к нам. Но не более пяти штук и не ближе, чем десять сажен!

  Тем временем первый помощник изучал идущих навстречу в подзорную трубу. Это не заняло много времени. Результат наблюдения был изложен нарочито занудным тоном: мичман всеми силами старался не показать волнения.

   - Ближе всех 'Валчур', шестипушечный, восьмидюймовые орудия. До остальных далеко, названий не различить.

  - Пора, Николай Михайлович.

  - Слушаюсь. Носовой, пять гранат положить перед носом англичанина. Пали!!!

  Максимушкин, не зная, чего можно ожидать от незнакомого офицера, выполнил приказ буквально. Первая граната вздымила воду фонтаном за пятьдесят сажен от носа 'Валчура'. С интервалом не более семи секунд появились еще четыре гигантских фонтана. Секунды через три по ушам ударил гром.

  - Передовой ворочает на вест! - возгласил козлетоном Мягонький.

  Через минуту последовало уточнение:

  - Все отворачивают!

  Командир принялся раздавать указания:

  - Спустить сигнал 'Ваш курс ведет к опасности'. Поднять сигнал 'Желаю счастливого плавания'. Отбой боевой тревоги. Гранаты убрать в трюм на этажерки.

  Последняя команда была больше предназначена старшему артиллеристу. Матросы и без того знали порядок.

  Флажный сигнал был оставлен англичанами без ответа. На французском корабле появился сигнал 'Благодарю'.

  Через считанные часы русские корабли повернули на ост. Их ждало Немецкое море. Его императорское высочество выглядело несколько обеспокоенным: болтанка в этих водах была неприятной даже для опытных моряков. Но капитан-лейтенант Руднев озаботился 'Гладкой водой' ради столь высокопоставленного пассажира.

  Как раз в этот период цесаревич снова появился в рубке, улучив момент, когда на вахте находился командир. Увидев пассажира, Руднев не стал дождаться вопроса, а сам его задал:

  - Какое-то дело ко мне, Александр Николаевич?