Рыцарь-чародей

Герда кивнула:

– А теперь вы считаете иначе, сэр?

– Да. Ты говорила, что видела со мной старую женщину.

Герда нерешительно кивнула.

– Думаю, то была хозяйка Мани. Ты, наверное, видела Мани. Такой большой черный кот.

– Ведьмин кот, сэр, коли вас интересует мое мнение.

– Да, хотя теперь он принадлежит леди Идн. Ведьма умерла, но все еще не покинула наш мир. Когда Баки корчилась в муках на сеновале, призрак бывшей хозяйки велел Мани привести меня к ней на помощь.

– По-вашему, она преследует нас, сэр?

– Едва ли. Полагаю, она отправилась в Уртгард вместе с Мани, хотя точно не знаю. Ложись, постарайся заснуть.

– Если вас больше ничего не беспокоит, сэр. Я надеялась, вас мучат еще какие-нибудь вопросы, которые я сумею разъяснить.

Я рассмеялся:

– Сомневаюсь, Герда. В гроте грифона эльфы собирались принести в жертву прекрасную женщину. Кто она и что с ней сталось?

– О, Лер! Я не знаю, сэр.

– Очень высокая, с молочно-белой кожей и черными волосами. – Я очертил в воздухе руками фигуру незримой женщины. – Если ты не знаешь, кто она и куда делась…

– Клянусь, сэр, не знаю.

– Верю. Тогда ответь мне на такой вопрос: зачем эльфам приносить Гренгарму в жертву одну из наших женщин?

– Понятия не имею, сэр. А вы знаете?

– Возможно. По природе своей Гренгарм очень походил на Гарсега, однако здесь, в Митгартре, казался реальным существом. Помнишь Тауга? Он родом из Гленнидама – деревни, где поклоняются эльфам.

– Это неправильно, сэр. Так поступать негоже.

– Во всяком случае, нам, людям, не следует. Думаю, не составит особого труда объяснить, почему жители Гленнидама поклоняются эльфам, хотя это и неправильно, как ты верно заметила. Главный же вопрос, пришедший мне в голову слишком поздно, заключается в другом: почему эльфы допускают такое?

Судя по лицу Герды, она меня явно не поняла.

– Ты упомянула имя Лер, мать. Предположим, Лер, Вальфатер и Лотур сейчас появятся перед нами, принесут тебе жертвы и вознесут тебе молитвы. Что бы ты сделала в таком случае?

– Я… – Герда заметно растерялась. – Ну… ну, я сказала бы, что произошла какая-то ошибка или что они шутят надо мной.

– Вот именно. Но эльфы, которые должны бы сказать то же самое, не говорят ничего подобного. – Я задумчиво смотрел на луну, восходящую над пустынной местностью.

Наконец Герда промолвила:

– Наверное, им это нравится, сэр.

– Ложись, – сказал я. – Спи.

Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы далекие горы стали смутно видны в темноте, я встал и проверил путы наших лошадей. У лошадей Бертольда и Герды они оставались надежно затянутыми, как и у спокойного бурого мула Анса. А у Облака они, по обыкновению, ослабли, и я подтянул перевязь. Когда я улегся, Облако ткнулась мордой мне в лицо, вызвав в моем воображении образ дикого кабана, огромного и свирепого, роющего рылом землю на другом берегу маленькой речушки.

Я кивнул, забросил колчан за плечо и подтянул тетиву лука. Тетива Парки тихо пела под моими пальцами – песни жнецов, убирающих поле, и песни женщин, баюкающих сонных детей, песни войны и песни веселых гуляк в тавернах, песни поклонения, которые звучат у алтарей, когда бушующее пламя огромных костров пожирает воловьи туши и златовласые оверкины в рогатых шлемах появляются в клубах дыма, – все они и многие другие сливались в единый гимн человечества, аккомпанементом которому служило звонкое пение птиц.

– Хороший кабан! – Гильф облизнулся. – Хотите подстрелить?

Я кивнул.

– Далеко. Я подгоню его.

Не успел я сделать и двух шагов, как Гильф уже исчез из виду. Осторожно ступая в кромешной тьме под деревьями, я размышлял над своими немногочисленными жалкими соображениями, высказанными Ансу, Бертольду и Герде, и над их вопросами и замечаниями. Потом, шагов через сто, я прошептал имя Дизири.

Гильф отыскал кабана; с легким дуновением ночного ветра до меня донеслись рычание пса и злобное хрюканье.

Йотунленд, подумал я. Это Йотунленд. Пустынный, холодный край, слишком засушливый.

Бертольд Храбрый рассказывал о страшно глубоких колодцах, на сооружение которых уходили месяцы, колодцах, иссякавших в засушливые годы; об изнурительном труде рабов, таскавших на поля воду, ведро за ведром; о жестоких сражениях ангридов за подступы к мелким извилистым рекам, ни одна из которых не достигала моря.

Вот еще одна загадка. Такое могучее и сильное племя, как ангриды, могло бы обосноваться где угодно. Почему они предпочитают жить здесь?

Неужели боги Ская действительно изгнали Великанов зимы и древней ночи из благодатных солнечных краев? Или Великаны сами выбрали место обитания? Безусловно, рыцари вроде Свона, Гарваона и Воддета никогда не оттесняли ангридов на север, за горы.

Рычащий пес и разозленный кабан приближались, а я уже достиг узкой речки, сверкающей в лунном свете. Где-то здесь Гильф загонит кабана на мелководье и потом выгонит на другой берег, если кабан останется жив к тому времени.

Если Гильф не напорется на смертоносные клыки. Метко пущенная стрела положит – или почти положит – конец охоте. Я вложил стрелу в лук и на пару секунд расслабился, глядя на луну. Начинал сыпать легкий снег, хотя луна по-прежнему ярко сияла, и серебристый свет казался подернутым туманом, прекрасным и зловещим. Сегодня мы ехали медленно, а завтра поедем еще медленнее; и хотя сегодня мы проделали нелегкий путь, завтра нам придется еще труднее. Кто захочет жить здесь?

Кабан, по всей видимости. Но я знал, что кабану суждено умереть.

Завтра у нас будет мясо. Мясо не только для меня и Гильфа, но и для Бертольда Храброго, Герды и Анса. Даже для огромного и нескладного молодого человека, подкравшегося так близко к нашей стоянке. Для молодого человека (у него есть имя, напомнил я себе), которого страдающая мать нарекла Хеймиром, в надежде расположить к нему ангридов, и который сейчас лежит в своей горной пещере, мучась голодом.

Человеку таких размеров, чей вес составляет, наверное, половину веса Облака, потребуется много пищи – пищи, которую трудно найти в этом бесплодном краю. Настоящие ангриды еще огромнее и кормятся только за счет непосильного труда своих рабов на фермах.

Пес и кабан были совсем близко; я слышал треск молодых деревьев, неумолчный сердитый треск, воспринимавшийся слухом как единый протяжный звук.

Внезапно мне пришло в голову, что король Арнтор поступил бы более умно, если бы послал ангридам хлеб и сыр. Потом я подумал, что дипломатическая миссия лорда Била обречена на провал; что ангриды никогда не перестанут совершать набеги на южные территории, поскольку без рабов умрут от голода; что ни один ангрид не в состоянии вырастить или убить достаточно животных, чтобы прокормить себя, жену и детей. Они слишком большие, и им нужно слишком много пищи для поддержания сил.

Впрочем, никто никогда не видел их жен.

Кабан внезапно появился из темноты, и я натянул тетиву до уха и выпустил стрелу. Кабан, угольно-черный в лунном свете, резко дернул головой, с шумным плеском бросился по отмели обратно в реку, потом развернулся кругом, готовый вступить в схватку с Гильфом, но в следующий миг упал на колени и завалился на бок. Тушу кабана отнесло течением на пару шагов от места, где он испустил дух, но не дальше.

Из темных зарослей выскочил Гильф:

– Хороший выстрел!

– Спасибо. – Я ослабил тетиву и закинул лук за плечо. – Он тебя не поранил?

– Даже не зацепил. – Гильф вошел в реку и принялся лакать воду.

На свежевание и потрошение кабана ушло около часа. Я отрубил голову и передние ноги (на одну из которых Гильф заявил права), а все остальное взвалил на плечо. Обратно мы двигались медленнее, но идти было недалеко.

– Голоса. – Чтобы сказать это, Гильф выпустил из зубов кабанью ногу. Инстинктивно он поставил на нее лапу. – Слышите?

Я помотал головой.

– Я ее не знаю.

Он снова подхватил с земли кабанью ногу и потрусил вперед.

Когда Гильф приблизился к костру, она встала – и на какой-то миг мне показалось, что она будет подниматься вечно. Спутанные светлые волосы до плеч, худое лицо с тяжелой челюстью и огромными глазами, шея толщиной с мою ляжку, широкие покатые плечи и высокая грудь, прикрытая куском шкуры. Толстые веснушчатые руки, пальцы с когтями. Высокая талия, широкие бедра под рваной юбкой и мощные ноги с ободранными костлявыми коленями, которые бросились мне в глаза даже при слабом свете костра.