Пешки (СИ)

На миг выражение обычно безмятежных серых глаз изменилось, и даже духовнику не понравился тот воинственный огонь, мелькнувший в их глубине. Спешно обнявшись на прощанье, Алеандр лихо вскочила на метлу и на всей возможной скорости (как бы мала она ни была) рванула обратно к поместью, вызволять из цепких лап своих алчных до денег и престижа сестричек несчастного пациента. Чаронит позволила себе сочувственно улыбнуться ей вслед и, зажав переданную Ригорием Валентом монетку, поспешила к распахнувшейся перегородке обшарпанной жёлтой ступы, забитой злобными, хмурыми и вечно недовольными всем и вся мирными обывателями.

Впервые за последнюю неделю небо над столицей великого княжества Словонищи затянуло тучами. Не лёгкими белоснежными облаками, напоминающими славных пушистых зайцев или большие пуховики для пудры, и не тяжёлой чернотой предгрозовых масс с всполохами молний и наступающим шорохом будущих громов, а хмурым однотонным месивом серых туч, делавшим небо куском старого пергамента. Под его тяжёлыми краями воздух казался гнетущим и почти прокуренным печным дымом множества мануфактур. Куда‑то оплыла и растворилась яркая краска городских клумб, впихнутых в любом разломе мостовой для прикрытия ям и выбоин. Не смотрелись причудливыми маленькими скалами кристаллы новомодных зданий, поблёкнув мутным стеклянным хламом. Мерцающие огоньки зачарованных витрин как‑то не радовали глаз. Хмурые, погружённые в свои проблемы люди не обращали внимания на их вспышки и переливы, проходя мимо и них, и товаров. Люди были слишком заняты собой, сиюминутными проблемами и глобальными прогнозами, ценами на солёную мойву и спасением от прогрессирующей водянки. Они были заняты всем и ничем одновременно, они просто жили в большом развитом городе, и это не могло не отпечататься на их лицах и душах. Сейчас этот отпечаток выглядел серой маской хмурой занятости на фоне обычного безразличного ко всему лике. Редкими искрами среди них вспыхивали незамутнённым восторгом наивные лица приезжих, что жадно вглядывались в многоэтажные постройки, цветные фасады и рекламные иллюзии, и те скоро гасли под гнётом раздувшейся от самомнения занятости коренных филистеров столичного камня. А ещё эта толпа двигалась, постоянно двигалась в какой‑то заторможенной поспешности, что в местах их скопления с лёгкостью могли затеряться несколько староватых зомби. Люди шли, тянулись, волоклись, обгоняя друг друга, но не теряя странного могильного темпа сплошной покачивающейся массы. И, что удивительно, почти все были обозлёнными. Не просто злыми сами по себе, а скорее напряжёнными и агрессивными, словно свора охотничьих собак перед загоном, мечущаяся под ногами лошадей. Их угнетающее давление не было даже враждебностью, просто холодным абсолютным безразличием, но холодным настолько, что Адрий невольно ловил себя на желании вцепиться в куртку бредущего впереди Сигурда. Видимо сказывалась усталость последних дней.

— Что там? — юноша резко остановился, от чего на него сразу же натолкнулось несколько прохожих.

— Нас это не касается, — коротко буркнул самопровозглашённый командир их отщипенского отряда и направился в противоположную от источника шума сторону.

Только напористая безликая толпа уже успела сменить вектор и, накатываясь крупными волнами, несла их у эпицентру смятений, готовая жадно наброситься на что угодно, обещающее хоть толику развлечения в монотонности увлекательнейшей жизни большого города. Чтобы не быть случайно затоптанными чародеи нехотя повернули по основному движению и послушно последовали за охочей до зрелищ массой.

Великим человеческим магнитом в этот раз послужил перрон, затягивающий к себе зевак сильнее небольшой чародейской воронки. Широкая, выложенная крупной пятиугольной плиткой платформа N1, вплотную примыкающая к телепортационной станции была под завязку забита людьми. В их толпе почти терялось табло с расписанием телепортационных составов и практически захлёбывались лавочки мелких торговцев пирожками и квасом. В мерном гудении встревоженных зевак слышалось жестокая насторожённость, азарт и любопытство, сравнимое лишь с каким‑то диким голодом. Изредка меж безликих, подрагивающих от нетерпения спин, проносились искры срывающихся чар. Ничего больше, увы, или хвала Триликому, наружу не просачивалось. Небольшой пятак свободного пространства, ставший объектом повышенного внимания толпы, надёжно укрывал пламенеющий полог.

Возможно, такого ажиотажа и не возникло бы. Ну, обычный перрон. Ну, стоят два чародея. Кого нынче удивишь чародеем, когда каждый двадцатый обладает хоть мизерным талантом, а уж за деньги и не такие выучивались. Может, встречали друзей издалека, может, назначили встречу в удобном месте, а, может, просто задели друг друга плечами в толпе и в сердцах разругались. Кому какое дело? Вот только не следовало, совсем не следовало одному из них накрывать этот участок защитным пологом, как только ярко начищенный ботинок другого коснулся платформы.

В тот же миг, стоило силе чародея, растолкать в стороны нежелательные на своём пути преграды, он был узнан, алчной до знаменитостей толпой. Крепкая, массивная фигура с широкими плечами и той непередаваемой, столь характерной боевым чародеям, выправкой излучала смертельно опасную угрозу и полный дикой мощи вызов. Мятая рубашка, выбившаяся из‑под тяжёлого наборного металлического пояса, ботинки на босу ногу, взлохмаченные волосы и утренняя небритость довершали образ яростного мстителя, готовящегося в решающей схватке, или грабителя с большой дороги (но так о Главе Замка Мастеров думать не предстало). Артэмий Важич был предельно собран, насторожен и опасен. Пожалуй, таким великого чародея никто не видел с момента отделения Словонищ от Империи, да и, кто видел его таким во времена имперской службы, жили не долго. Его оппонент, напротив, являл собой образец умиротворения и лёгкого пресыщенного безразличия, читавшегося в расслабленной, но утончённо — изящной позе. И всё же было в этой фигуре что‑то пугающее. Заграничного покроя, добротный плащ иссиня — чёрного цвета, укрывал мужчину с головы до пят, открывая на обозрение лишь подбитые серебром ботинки да край таких же чёрных брюк. Из‑за глубокого капюшона совсем не было видно лица, и отчего‑то казалось, что оно должно быть просто ужасающим. Но не мрачность одежд столь пугала (с появлением здесь западных магов чёрными балахонами стало никого не удивить) в странном чужаке: страх вызывала именно необъяснимая легкомысленность и небрежность в том, как он рассматривал захлестнувшее его заклятье. Мощный, переливающийся энергией полог, казалось, не вызывал в только что прибывшем человеке никаких эмоций.

Напряжение внутри полога почти скручивалось в смертоносные спирали, готовое материализоваться и осыпаться на грязную плитку. Тяжёлая огненная сила, клубившаяся вокруг Мастера, испускала уже становящиеся заметными струйки белоснежного пламени, ударявшиеся о края полога. Высокая худая фигура в чёрном не предпринимала ничего, хоть и внимательно следила за чародеем. Обогнувшая их полукругом толпа, чуя скопившееся напряжение, в слепом ужасе трепетала перед разворачивающейся мощью, но разбегаться не спешила. Соперники утопали в стянутой из пространства силе. Невербальная схватка между ними бы прервана самым что ни на есть варварским образом: человек в чёрном безалаберно перекатился с пятки на носок, словно трёхлетний ребёнок. Этот жест в сложившейся обстановке был настолько нелепым, что моментально, казалось, уничтожил всю торжественную сосредоточенность противостояния.

— Тот самый Медведь!?! — практически прорычал Артэмий Важич, удобнее перехватывая в руке артефакт — накопитель.

Искры вокруг его фигуры стали ярче и непроизвольно метнулись к сопернику, оставляя дымный след на стенках полога. Чужак поднял руку и задумчиво потеребил подбородок, от чего стал виден белоснежный манжет, небольшая светлая бородка и массивный перстень в виде грубо выполненной медвежьей головы.

— А i‑Mi pensi, ke Ni rencontiv jam post ekskurso tra urbo, — с некой толикой разочарования вздохнул мужчина с блистательным альрийским акцентом.