Марш Обреченных. Финал

Шост от бессилия заскрипел зубами, аристократия начинала командовать.

— Зачем тебе и Оливии вообще суетится? Что вы, в конце концов, то потеряли?.. Подумаешь, остались без нарядов и муштры, это в вашем случае вполне можно и пережить.

Ирвин отшатнулась, как от хорошей, крепкой затрещины. Захлопала, растеряно, наливаясь краской. Оливия застыла на трухлой деревяшке с разинутым от шока ртом.

— А… а… друзья?

— Ха, что я слышу? С каких это пор у герцогской дочки вдруг появились среди "мелочи" друзья? Может, скажи еще… фавориты? — язвительно напирал взбешенный парнишка. — Неужели у тебя, Ирвин, в резиденции мало подхалимчиков и жополизов? Небось, вся периферия к каждодневному балу на цыпочках сбегается?

— Пе-ре-фи-рия! — по складам выплюнула Ирвин, уничтожающе пронизывая Шоста глазенками. Наверняка этот день и этот разговор навеки оставят неизгладимый след в их натянутых отношениях. — Вот, значит, какого ты мнения о Валеже, Сальме, Гвине, Железе, Варкессе, Родже…

— Для меня они не только друзья! Для меня они… братья!

— И ты их успел уже похоронить заживо, так Шост? — рявкнула дочка Важича Альвинского.

— Я знаю, что такое ритуальное колдовство… Что такое кровное плетение и…

— Откуда тебе знать плетение мастеровых? Тебя не посвятили в этом году даже в младшие мастера, отправили на второй год. Ты не сдал итоговую оценку, Шост, ты чудом едва не провалил практику и если бы не я, то…

— Ирвин послушай, ты ошибаешься! — неожиданно вмешалась в перепалку Оливия.

— Не встревай! Он бездарь и еще нас чему-то учит. Старейшины, скорее всего, покусились на денежки его близких и родственничков, верно, говорю, Шост?

— Ирвин, ты же не знаешь всего! Ты же не знаешь, правды! — залепетала Оливия и ее голосу прислушалась, к сожалению, лишь одна лесная живность, притихшая в округе.

— Тебя вели за ручку! Чего ты отворачиваешься? Что, правда, горька, а? Куда уходишь?

Шост внезапно напрягся на рубеже света костра и их стоянки, превратился в сжатый комок, вслушался в нарастающий, далекий шум.

— Я б, таких как он!.. — Ирвин не договорила. Сейчас точно расплатится. — Ирод! Из-за таких как он!..

— Дуреха!! Зачем ты так? Зачем? — приникла к ее плечу подруга, утешая.

— Отстань!

— Разве ты не знаешь? Не знаешь?

Ирвин вяло отмахнулась.

— Эх, дуреха! — повторила Оливия. — Он же сын главного старейшины. Он же сын Имрана Брамта. Шост Брамт. Его никто не держал в стенах храма, отец всегда был к нему принципиален, больше чем к нам, из-за этого он и не смог так долго переступить ступень ученичества и стать подмастером, старейшины постоянно требовательны к нему из-за забот главы, а тот требователен, потому что считал сына равным себе и исключая любые поблажки. Поняла?

Ирвин ошарашено кусала губы и краснела. Позор! Если это действительно, правда, то беспощадный позор! Наклеветать на собрата. Наклеветать на друга, товарища по несчастью. Позорище! Она не простит этого себе, он ей никогда не простит гадких слов. Может смилостивиться сейчас, но чтобы в сердцах и чистой душой — никогда! Она разрыдалась во всю.

— А ну, цыц! Молчать, кому говорю! На дороге разъезд! Конники! Я слышу стук копыт. — Твердил, перебивая их Шост. Он схватил сумку полукровки и скомканный плащ, бросился в сторону Южного тракта.

Бежали быстро и рывками, обегая заросли высокой крапивы и ежевики, продираясь через ухабы и мелкие ложбинки, перепрыгивая через поваленные стволы деревьев и скорченные на земле трухлявые пни, похожие на затаившихся чудовищ. Мелькали в густых кустарниках тени обитателей Встречного леса, а также порхали с ветки на ветку разнокрылые птахи.

Шост, наконец, приник в низком бурьяне на границе полосы и вгляделся в запыленное, нарастающее облако. Приближались с северной стороны. За спиною подмастера треск и оханье. Сопение под боком, чуть ли не над самым ухом.

Ждали молча и тихо.

В клубах дыма пронеслись передовые всадники: оруженосцы и знаменосцы, а следом — вся знать и военный эскорт. Шост тяжело сглотнул, когда с точностью определился с гербами и узнал сопровождение, лучшего на сей момент дня и не придумаешь. К одним заботам, прибавились и другие. Когда конники промчались и догадки подтвердились, а гости свернули на узкоколейку в Лисий луг, Шост постепенно начал чувствовать всем сердцем нарастающую тревогу, — Себастьян! Нужно срочно оповестить Себастьяна. Эти люди с полукровкой играться явно не будут, изрубят в капусту и все дела!

— Надо его предупредить! Немедленно! Это графы Модерик и Суаж — с ними шутки плохи.

— Я видела пристава от резервной армии, только не узнала, кто именно? — вставила притихшая Ирвин.

Шост раздумывал секунду.

— В деревню, живо!

— Но что они делают на юге? В Лисьем лугу?

— Элементарно, Оливия, Модерик родственник Ежнику, а Суаж — Железу, но если предположить тот факт, что о происшествиях с храмом стало известно даже им, то надо ожидать гостей и со всего Северного Королевства и… Лафим. А это… это… — он задыхался от бега.

— А это объясняет одно — в Лисьем соберутся бароны и графы… Себастьян в большущей беде!

— В огромнейшей беде! — подытожил Шост, переходя от бега на быстрый шаг, спутницы едва поспевали за ним. Долбанные хащи!

— У него есть хоть какое-то оружие?

— Хороший пес! Молодчинка! Умный пес! Дал бы тебе косточку, да самому охота, сам бы ее слопал, — полушепотом цедил сквозь зубы Себастьян, на людском языке.

Себастьян осторожно, медленно и не спеша, приникнув к стенам сарая, продвигался к хозяйственному двору, расчищенному и ухоженному. Цепная псина, оскалив пасть, щерилась на него и рычала, и потому полукровка в первую очередь старался не делать резких движений, а во-вторых, поднять шум и привлечь к своей персоне не желательного внимания. Было пока неизвестно, достанет зверюга его своими клыками, если вдруг надумается ни с того, ни с сего прыгнуть, но с опыта рейдов полукровка знал, лучше не создавать для таких действий прецедентов, животное впадает в ярость гораздо быстрее, чем человек или эльф, и ради службы хозяину, готов на все.

— Будь умницей, не поднимай шума! Молодец! Молод… — грозное "р-р-р" оборвало полукровку, он опрометью скользнул за угол и выскочил на открытое место.

Солнце, вставшее за крутые холмы и лесную полосу, окатило его ярким водопадом. Себастьян жмурясь, стеганул за высокую повозку, приколотую к воротам конюшни, а когда глаза немного привыкли к полумраку, то ощутимо похолодел: его укрытием стала расфуфыренная с именными на дверцах гербами карета, распряженная и выведенная из конюшни на осмотр конюхами и прислугой с самого утреца. Мастера уже с самого утра взялись за ремонт хозяйского экипажа, начав с колес и рессор. Себастьян мысленно выругался, ох рано, он вломился в деревушку, следовало обождать, подробнее разнюхать о поселенцев и гостей. Теперь он собственноручно увидел, что спешка сыграла с ним дурную шутку и если в Лисьем лугу остановился дайкинский вельможа, то тут, как тут должна ошиваться и его верная охрана. И если его еще до сих пор никто не заметил, то это не вселенское чудо, а, скорее всего — слепое везение.

— Курва мать, кто-нибудь успокойте пса, или я прикажу его пристрелить! Агов! Хозяин, утихомирь волкодава, дай поспать! — с окна гостиницы, заорал заспанный дворянин, напротив конюшни.

— А? Шо, мой господин? Чаго желаете, милсдарь? — тут же выскочил из соседской пристройки хозяин, разгоняя кур и взъерошенного петуха.

— "Чаго-чаго"… чего вылупился, морда? Пса угомони, бестолочь! Ща выйду на куски порубаю! — взбеленился еще молоденький знатный гость.

— Сию минуту, ваша светлость. Сию… — толстеющий мужичок в старомодном, смешном кафтанчике бросился к конюшне, из ее ворот уже выглядывали двое помощников с вилами в руках, с кривыми усмешками, посматривающих за сценой.

— Тьфу, каналья! И тут не дают поспать! Эй, хозяин! Хозяин!