Царьград. Трилогия

Парень сразу же напустил на себя важный вид – и в самом деле, служащий – и, почесав кудлатую голову, ответил, облокотясь о дверной косяк:

– А вы что же, хотите купить?

– Может быть. – Юноша усмехнулся: – Если устроит цена.

Служащий скептически осмотрел Лешкину одежду:

– Вряд ли она вас устроит… Пять тысяч злотых монет!

– Пять тысяч… угу… – Юноша сделал вид, что задумался. – А кто продает?

– Комитет государственных имуществ.

– А… А прежние хозяева где?

– Где? – Парень внезапно расхохотался. – Известно, где…вернее, как раз – неизвестно. Наделали долгов и сбежали!

– Но… – Лешка удивленно поднял брови. – Я знаю, что этот дом принадлежал духовному лицу…

– Ну да, – согласно кивнул служащий. – Одному монаху из монастыря Хора. Но монах с полгода назад переписал его на некоего коммерсанта, Владоса… ммм… Прозвище запамятовал. Рыжий такой…

Лешка вздрогнул:

– А где он сейчас?

– Я же объяснил – неизвестно. – Парень пожал плечами. – А если вы хотите договориться о цене, можете подойти в приемные дни в секрет госимуществ, к господину Магнезию Авдею, гипологу.

– А он что-то знает о прежнем хозяине?

– Вряд ли.

Облом!

Вот это грубоватое слово было здесь как нельзя более уместно.

В рассеянности Лешка вышел за ворота и, подумав, направился к монастырю у церкви Хора, располагавшемся на северное окраине города, недалеко от Влахернской гавани. Влахернская гавань… Именно здесь они когда-то купались с Ксанфией, потом катались по городу в ее лаковой белой коляске, целовались… Нахлынувшие воспоминания накрыли юношу с головой, словно волны – бирюзовые, нежно-изумрудные, палевые – словно разноцветные, сверкающие расплавленным солнцем, брызги, отражающиеся в синих девичьих глазах… Как тогда, в гавани…

Погруженный в собственные мысли, Лешка нос к носу столкнулся с каким-то знакомым стариком в грязном рубище и, уже пропустив его мимо себя, вдруг, вспомнив, обернулся. Старик-то был не кто иной, как турецкий шпион Леонидас Щука, из-за которого Лешка едва не обрел на свою голову большие неприятности. Впрочем, неприятности – это еще мягко сказано! Если б не хитрость самого Лешки, да не алчность тюремщика Феодора, еще не известно, как бы все оно еще вышло?!

А старик, наверное, может быть полезен… Нет! Нет! Нет! Ведь еще Филимон Гротас – честнейший, преданный своему делу, следователь – обмолвился, что его люди давно следят за стариком. И не берут его, поскольку хотят выловить более крупную рыбу… Да, это так. А раз так, надо не следить за Леонидасом, а бежать от него куда глаза глядят!

Рассудив так, Лешка поспешно свернул за угол, оказавшись на узенькой, усаженной тенистыми платанами, улочке, тихой и милой, застроенной невысокими домиками, окруженными чистенькими выбеленными оградами. В конце улицы маячили мраморные колонны портиков, за ними виднелась старая красно-коричневая стена Константина, местами давно уже обвалившаяся от времени, а чуть дальше, за стеной, на фоне голубого неба, сверкали золотые кресты церкви Апостолов. Там, в том районе, в доме своего опекуна, протокуратора государственного секрета богоугодных заведений преподобного Иоанна Дамаскина господина Андроника Каллы, жила Ксанфия… Ксанфия…

Юноша вдруг ощутил, как до поры до времени дремавшее в его сердце чувство к этой девушке вспыхнуло с новой силой, вспыхнуло так, будто никогда и не гасло… А ведь, и вправду, не гасло… Лишь тлело. Лешка рванулся было к жилищу любимой… Но почти сразу остановился. Все-таки, церковь Хора и монастырь располагались почти по пути, ближе. Значит, сначала быстренько заглянуть туда…

Изящный шестиглавый храм с синими полукруглыми куполами был виден издалека. Когда Лешка подошел к нему, на паперти и у притворов уже толпился народ – желающие помолиться горожане, паломники, нищие. В глазах каждого светилась некая одухотворенность, свойственная святым местам, никто никого не толкал, не извергал из себя сквернословие. Славные люди!

Остановившийся у ворот обители юноша тоже почувствовал внутри себя внезапно возникшую потребность в приобщении к таинству, или – лучше сказать – к святости, той самой святости, что, казалось, источали из себя сами камни церкви и монастыря. Повинуясь этому внутреннему порыву, Алексей перекрестился на осененные сияющими крестами купола и, вслед за толпой паломников, вошел внутрь храма. Вошел и замер, не в силах отвести восхищенного взгляда от открывшегося ему великолепия! Подобной красоты он не видел, наверное, никогда и нигде. Мраморный сверкающий пол, такие же стены, высокие окна из цветного стекла, сверкающего в лучах солнца… Мозаики! Чудесные картины, сложенные из разноцветной смальты великим православным ученым Федором Метохитом, о котором – и Лешка это сейчас вспомнил – ему много рассказывала Ксанфия. Проникая сквозь стекла, вспыхивали огнями мозаик солнечные лучи – синие, изумрудно-зеленые, желтые, бирюзовые, огненно-красные, малиновые, закатно-оранжевые, алые, словно закатное небо. Справа от входа во всем своем великолепии сияло величественное изображение Христа Вседержителя, с купола строго, но с некой умиротворенной усмешкой взирали на молящихся фигуры пророков и патриархов, ниже, на стене сверкали мозаичными искрами многочисленные изображения Богородицы…

И еще много было всего!

Лешка молился, не чувствуя, как катятся по щекам слезы…

Впрочем, здесь, кажется, плакали все…

– Господи, Иисусе Христе…

– Пресвятая Богородица!

– Святой Георгий…

– Святитель Николай…

– Святый Боже!

– Помоги…

– Помоги…

– Наставь на путь истинный…

– Пошли успокоение и любовь…

Вот! Вот, верные слова – юноша даже обернулся на истово молящегося рядом человека и тихо повторил следом:

– Пошли успокоение и любовь!

Много ли человеку надо?

Господи!

И вот эту всю красоту разрушат – непременно разрушат! – коварные турки! Нет, такого не должно случиться. Никогда!

– Святой Георгий… Георгий Победоносец… Как ты поразил змия, так помоги поразить турок! Святой Георгий…

Выходящие из храма рыдали… Как и Лешка…

Меж тем солнце уже поднялось высоко в небо и сияло, жарко, словно бы летом, впрочем, осень в Константинополе мало отличалось от русского лета. В тени платанов, на прилегающей к церкви улице мальчишки-разносчики торговали водою из акведука – не жадились, брали по мелочи, а уж совсем нищему могли и так налить – пей!

Разменяв золотой на четырнадцать мелких серебрях – аспр, Лешка напился, получив на сдачу целую горсть медных оболов, и, спрятав деньги в поясной кошель, направился к воротам монастыря. Выглянувший на стук послушник в рясе был явно удивлен вопросу о брате Георгии.

– У нас много братьев с такими именем, – негромко пояснил он. – Какой именно брат вам нужен?

– Такой… – Лешка попытался описать приятеля. – Молодой, даже очень. Светловолосый, светлоглазый, тонок в кости…

– А-а-а! – понятливо протянул служка. – Его мирское имя – Георгий Кардай, так?

– Да, да, именно так! Так где я могу его отыскать?

– В Эпире, брат мой!

– В Эпире?! – Юноша похлопал глазами и конфузливо словно двоечник, переспросил: – А где это?

– Где и Албания. Есть там такой монастырь Святого Луки, недалеко от Никополя.

– Никополь? – где-то Лешка это уже слышал. – Но там же турки!

– Как раз нет. И, даст Боже, не будут.

– Вот как, значит… – Юноша задумался. – И надолго он там, в монастыре?

– Еще год точно пробудет, а может, и больше…

– Жаль, жаль…

Лешка хотел было спросить, был ли хоть кто-нибудь в курсе имущественных дел Георгия, но, подумав, не стал этого делать – откуда мог это знать послушник?

Жаль…

Юноша с минуту шел, словно потерянный, но потом настроение его улучшилось. В конце концов, оставалась еще Ксанфия! Вот к ней-то он сейчас и направился!

В синем небе весело сверкало солнце, с моря дул легкий ветерок, по краям улиц ярко белели мраморные статуи и украшенные пышными коринфскими капителями колонны многочисленных портиков. У стены Константина зеленели рощицы лип и платанов, вкусно пахло жареными каштанами и печеной на уличных жаровнях рыбой. Даже развалины какого-то дворца – и те выглядели весело.