Инженер магии

– Пошли туда, – предлагает Кадара, – там должна быть лавка.

– Так ведь портовая, – пытается возразить Доррин. – Торгует, небось, тем, что нужно в плавании.

– Здесь торгуют всякой мелочевкой, – бросает через плечо Брид.

– Может, сначала все-таки обзавестись лошадьми?

– Так ведь лавка совсем рядом с конюшней.

– Откуда ты знаешь?

Вопрос остается без ответа. Поправив котомку, Доррин прибавляет шагу, чтобы не отстать от своих более рослых спутников, быстро шагающих вверх по склону. Какой-то старик, сидящий привалясь к стене, разражается хриплым смехом, но парнишка не обращает на него внимания.

На первом же перекрестке путники поворачивают на улицу с мостовой – пусть старой и потрескавшейся, но все же целой. Об утреннем дожде напоминают лишь небольшие лужицы. Перед входом в лавку – ту самую, к которой направляется Брид, – привязана кляча, а над дверью вместо названия красуется табличка с изображенными поверх побелки скрещенными свечами. Местами побелка отшелушилась, обнажив серое дерево.

Ножищи Брида вдвое больше Дорриновых, однако, поднимаясь на крыльцо, рыжеволосый топает так, будто из них троих он самый тяжеленный.

В лавке пахнет маслом, лаком, канатами и свечами. Вдоль правой стены тянется ряд бочек, каждая из которых накрыта круглой деревянной крышкой. Напротив находится длинный, во всю стену прилавок. Другой пристроен к задней стене лавки.

Возле печи, на сложенном драном одеяле лежит тощая собака. Когда Доррин со стуком закрывает за собой дверь, она приоткрывает один глаз.

– Чего желаете? – спрашивает лысеющий малый с песочного цвета волосами и длинными висячими усами, одетый в кожаную безрукавку со множеством небрежных, бросающихся в глаза заплат. Он сидит на табурете недалеко от печи.

– Собираемся в путь, ищем кое-какое снаряжение, – вежливо отвечает Кадара.

– Смотрите сами.

Брид направляется к прилавку, Кадара начинает с бочек, а Доррин смотрит на собаку и ощущает ее боль. Бросив взгляд на своих деловитых спутников, он делает неуверенный шаг в сторону недужного животного, а потом протискивается к горячей печке и садится рядом с собакой на корточки.

– Что, красавица, приболела? – тихонько спрашивает он.

– Да она просто уже старая, – бросает со своего места торговец.

– Можно мне ее погладить?

– Пожалуйста. Она малость с придурью, но не злая.

Собака ударяет хвостом по полу.

Почесывая ее за ушами, юноша укрепляет гармоническое начало в разбалансированном организме. Собака скулит, влажный язык пробегает по его запястью.

– Спокойно, красавица, спокойно. Скоро тебе будет лучше, – говорит он перед тем, как снова погладить ее и встать.

– Любишь собак, парнишка? – спрашивает наблюдавший за ним в оба глаза торговец.

– Очень, – признается юноша, – а своей у меня никогда не было. Эта мне кажется славной.

– Для охоты на птицу ей не было равных. Теперь, правда, состарилась.

Усатый лавочник ерзает на табурете, но так и не встает. Наступает молчание. Доррин принимается рассматривать навощенные пакеты с сушеными дорожными пайками.

– Если интересуешься сырами, то они в леднике, вон там.

Позади слышатся приглушенные голоса толкующих о припасах Брида и Кадары.

– А как насчет лошадей, почтеннейший? Конюшня тут неподалеку?

– Надеюсь, – хмыкает усач. – Принадлежит она Ристелу, а заправляет там муж моей сестры.

– А вьюки у тебя найдутся? – спрашивает Доррин, слегка улыбнувшись в ответ. – Можно не новые.

– Посмотри на середине прилавка. Там есть из чего выбрать.

Одна пара седельных сум, почти совсем новая, оказывается слишком большой, да и сработаны сумы из жесткой, почти негнущейся кожи. Взяв было другой комплект, Доррин тут же кладет его на место, ощутив подернутую кровавыми прожилками белизну хаоса. А вот вытащив из-под прилавка пару сильно потертых вьюков с исцарапанными бронзовыми застежками, он сразу чувствует, что они сгодятся.

– Хороший у тебя глаз, паренек. И недорого – всего серебреник.

– А сколько стоят те, здоровенные? – без всякой цели спрашивает юноша.

– Те? Да их только на битюга навьючивать! По золотнику.

Доррин поджимает губы. На подержанную суму у него денег хватит, но нужна еще и еда, да и непромокаемый плащ не помешает. А главное, ему кажется нелепым покупать дорожное снаряжение, не зная, какая ему достанется лошадь. Тогда как Брида, похоже, такие соображения не смущают.

– Как насчет дождевика?

Торговец, хмыкнув, выкладывает на прилавок темный сверток.

– Это не для щеголей: простая материя с водотталкивающей пропиткой. А твоему приятелю, – он кивает в сторону Брида, – и на нос не налезет. Много я за него не запрошу, но полсеребреника будет в самый раз.

Доррин кивает. Эта одежонка должна будет ему пригодиться.

– Хозяин, – громко, но вежливо окликает Брид.

– Я положу плащ поверх вьюков, – говорит усач Доррину и спешит к Бриду.

– Как будем разбираться с припасами? – спрашивает Доррин Кадару.

– Разделим стоимость на всех, а кому захочется чего еще, пусть прикупает отдельно.

– У меня вообще-то не густо...

– Да брось ты, с твоим-то отцом! Ни за что не поверю, – девушка отворачивается, а Доррин, пожав плечами, возвращается к печке и снова гладит собаку. Возможно, это всего лишь игра воображения, но ему кажется, будто глаза животного повеселели.

– Хорошая девочка, – говорит Доррин, прежде чем достать из холодильного ящика два продолговатых свертка с надписью по янтарному воску – «желтый сыр».

Что ему еще нужно? Юноша припоминает, что у него уже имеется плотная куртка, спальный мешок, перчатки, сменные сапоги и мешочек с целебными травами – а теперь еще непромокаемый плащ и седельные сумы. А вот из оружия – только посох. Конечно, есть еще два ножика – поясной и для вырезания по дереву – но это инструменты, а не оружие. Правда, носить меч он бы все равно не смог.

А вот припасами стоит запастись поосновательнее: а вдруг он все же разлучится со своими спутниками? Это соображение заставляет его взять еще несколько пакетов с сыром.

Пока Брид рассматривает те здоровенные сумы, от которых отказался Доррин, лавочник вновь возвращается к рыжеволосому.

– За все про все будет два с половиной серебреника.

Доррин выуживает из кошелька деньги и вручает торговцу.

– Уложить все в сумы?

– Пожалуйста, – Доррин оглядывается на собаку, которая поднимает голову, пытается выпрямиться и садится.

– Эй, приятель, как ты это сделал?

– Что?

– Бедная старушка не могла двигаться – у нее отнялись лапы.

Доррин краснеет.

– Ты часом не с Отшельничьего?

Понимая, что соврать он не сможет, Доррин кивает.

– Никому не говори. Здесь ваших не жалуют.

Доррин молчит.

– Эй, малый!

– Ну?

– Похоже, я с тебя лишку взял. Вот твоя сдача, – усатый вручает Доррину несколько медяков, а потом добавляет к ним деревянный жетон. – А это отдашь Геррину, он сейчас в конюшне. Скажешь, что тебя Хертор послал. Это я, стало быть.

Лавочник протягивает через прилавок наполовину уложенные сумы.

– Спасибо, – говорит, принимая их, Доррин. – Надеюсь, ей, – он кивает в сторону собаки, – малость полегчало. Пусть сидит у печи, тепло ей на пользу.

– Ежели на птицу охотиться, так ей равных не было, – повторяет торговец тихим голосом. – Ладно, паренек, ступай к Геррину. И смотри, не выставляйся со своими умениями.

– Не буду, – заверяет его Доррин.

Брид ворочает тяжеленные сумы.

– Я иду на конюшню, – говорит Доррин Кадаре, поглядывающей на собаку.

– Хорошо, но отдай свою долю денег за припасы.

– Сколько с меня? – Доррин снова лезет в кошель.

– Думаю, медяков пять.

– Надо будет добавить – скажи, – говорит он, вручая монеты.

– С тебя два серебреника, молодой господин, – звучит суховатый голос торговца, обращенный к Бриду.

Доррин молча выходит на холодный ветер и, закрыв за собой дверь, останавливается на крыльце, размышляя, не подождать ли спутников. Наконец он вздыхает и, стараясь не смотреть на оборванных прохожих, с посохом в руке и перекинутыми через плечо сумами бредет в сторону конюшни.