Подобная Сильмариллу (СИ)

Единственной по-настоящему сильной радостью в те годы было для меня увидеть сына. Странствуя по Средиземью, Леголас часто приезжал в Ривенделл и, по началу, никогда не ездил в Лихолесье. Пройдя через войну и испытания, он изменился, повзрослел, возмужал и стал не тем, что прежде, но совсем не хуже. Приезжая в Ривенделл, Леголас много беседовал и с Элрондом, и со мной, и присматривался к юноше Эстелю из рода дунадайн, об истинном происхождении которого знали очень немногие. И только в те годы в Ривенделле, после последнего Белого Совета, я узнала о том, кому принадлежат Три Кольца. Это было знаком огромного доверия со стороны Элронда.

Ничего не происходило у нас в те годы, до того, как тень снова опустилась над миром, и открылось Единое Кольцо. Мы просто жили, как и всегда, спокойно и тихо, вдали от большинства людей. Но все было уже не так, как прежде. Нет, не было уже сильной радости, как в Эрегионе в начале Второй Эпохи, когда позади осталась война, уничтожившая полмира. Не было уже счастья, от которого захватывало дух, как в те годы, когда началась наша совместная жизнь с Трандуилом в Лихолесье, и любовь была повсюду. Печаль витала в воздухе, как осень. И так было не только со мной. Каждый из нас, Эльдар, понимал, что время вот-вот придет, и многие начали покидать Средиземье: кто-то из-за того, что чувствовал близость беды, которая вскоре потрясет мир; кто-то из-за того, что просто устал от такой жизни. И я устала, и с горечью вспоминала о тех временах, когда мне и в голову не могло бы прийти то, что я тоже захочу вернуться туда, откуда убегала по льду и сквозь огонь многие века назад. Время эльфов уходило. Когда уйдут все, мне оставаться будет незачем.

У большинства из нас были свои печали. У некоторых они были просто невыносимы. Я разделяла горе Элронда, понимала его грусть. Я была в Ривенделле, когда после долгой отлучки туда вернулась Арвен и встретила Арагорна. Они были Береном и Лютиэн Третьей Эпохи, и отцу Арвен это разбивало сердце. Самое большое счастье для его дочери закончилось бы ее смертью, а противоположностью этому была лишь вечная печаль… Элрос, Келебриан, Арвен… Элронду суждено было жить с огромным грузом на сердце. Как же он скучал все эти годы по жене, как же жаждал к ней вернуться… И мне было больно за друга, ведь я относилась к детям Элронда с не меньшей любовью, чем к собственному сыну. Мы с Элрондом много говорили, но часто после серьезных разговоров мы делали вид, что вовсе ничего и не происходит. Так мы и коротали годы до Войны Кольца, древние дети уходящего народа, осужденные на забвение и изгнание из все же до сих пор любимого нами Средиземья, безумно боящиеся за своих собственных детей и за судьбу своего мира.

Трандуил писал мне письма, сначала очень часто, потом реже, но все же регулярно. Я читала их, но не находила в душе достаточно сочувствия, чтобы хоть раз ответить своему грубому, лживому, жадному, но, все же (и я уже не понимала почему), неравнодушному мужу. Он не оставил себе Сильмарилл, и этот поступок был воистину благороден. Но этого было уже недостаточно для того, чтобы мы снова соединились. Леголас же отца вскоре за все простил, и этому я была рада, как и тому, что странствия сына закончились в родном дворце, и он пробыл в нем довольно долгое время до отбытия на совет в Ривенделле, не выезжая. Что бы между нами с Трандуилом ни произошло, я хотела, чтобы у Леголаса были с ним хорошие отношения. Сама же я с мужем так и не поговорила.

Саурон мне больше не писал. Теперь я была слишком далеко и старалась не вспоминать о нашей последней встрече. Но забыть было сложно, ведь, когда враг объявляется через столько лет и ведет себя, как друг, это становится событием… острым? противоречивым? Что было тогда на уме у Саурона? Этого я понять не могла. Но в Лихолесье его больше не было, это я знала точно. Тогда он мне не солгал.

Я просто жила в те годы, ничего не делая, ни во что ни ввязываясь. Жила, словно во сне, была не слишком счастлива. Мне кажется, на время я потеряла себя. Позднее мне пришлось об этом пожалеть. Слишком мало внимания я тогда обращала на то, что происходило в мире.

На последнем заседании Белого Совета между Митрандиром и Куруниром сгустились тучи.

- Ты, Гэндальф, забавляешься, играя с огнем и дымом, как полурослик, ума у которого даже меньше, чем у гнома! - только и веселился Белый Маг, и Митрандир хмурился. Он уже тогда догадывался о том, что с главой их Ордена происходит что-то ужасное, но я тогда об этом не узнала. Не узнала я раньше многих и о том, в какой близости, в какой легкой, и от того обидной доступности находилось от нас Единое Кольцо. Нет, Саурон, ищущий Единое, и Курунир, втайне желающий его не менее сильно, куда менее занимали меня на том совете, чем Галадриэль. Да, меня возмутили недостойные насмешки Белого Мага, но меня больше интересовало то, что приехавшая в Ривенделл подруга вела теперь себя со мной совсем по-другому.

- Мое поведение было грубым и недостойным, прости меня, Сильмариэн, - говорила она. - Я была кое-чем встревожена, когда ты была у меня в последний раз, но теперь все это позади.

- Что же так опечалило тебя? - спрашивала я, но сестра упорно отмалчивалась, и, в конце концов, я решила, что это не было связано именно со мной, а у Галадриэль были свои тайные горести. Тогда я же хотела обсудить и наши предыдущие недопонимания.

- Глупости, я доверяла тебе, и когда ты жила в лесу, и сейчас, - отвечала подруга. - Я тебе доверяла почти всегда, ты сама помнишь, что тучи между нами рассеялись еще в прошлой Эпохе. Но я не смогла бы писать тебе все, пока недалеко от тебя было обиталище такого сильного врага, как Некромант, пусть мы и не знали тогда наверняка, кто он такой.

И даже не подозревали, а потом усиленно избегали осознания кто он. Объяснение Галадриэль показалось мне очень сомнительным. Не хотела писать мне - было осанвэ. Не знала, что в лесу обитает Саурон - но не мог же простой человеческий колдун быть сильнее и опаснее Темного Майа? Впрочем, я решила не гневить сестру и не требовать у нее всех объяснений, и мы снова расстались друзьями, пусть и не самыми близкими - такими же, как и в предыдущие тысячелетия, когда мне куда ближе были Келебриан и Элронд. Да, они были куда младше меня, но я столько лет провела в Ангбанде и в Чертогах Мандоса, что, когда вернулась, мне с ними было куда лучше, чем с теми, кто, в отличии от меня, взрослел вместе и без меня. И тогда я не знала того, что все же, невзирая на мои собственные особенности и размышления, я была куда ближе Элронду, чем Галадриэль и потому, что сестра была проницательнее и видела куда больше.

Галадриэль привезла с собой в Ривенделл Тауриэль. Прошло двенадцать лет со смерти Кили, и девушка была неутешна. Слишком мало прошло времени, качала головой сестра. Но мы обе знали, что иногда время совсем не лечит, и есть раны, которых мы боялись больше всего. Тауриэль любила зеркало Галадриэль, и сестра считала жестоким, но необходимым поступком убрать страдающую девушку подальше от него. Я была согласна с этим. Мы обе прекрасно понимали, что в нем хочет видеть Тауриэль. То, чему уже не дано свершиться.

Я уехала из Ривенделла лишь, когда Война Кольца была уже в самом разгаре. Но пока что я была там - сонная, грустная, почти ничем не интересующаяся, уставшая от жизни. Думая о своем прошлом, я понимала, сколько ошибок натворила, и почему-то иногда мне казалось, что близка расплата за все. Раньше я всегда, пройдя через смерть эльфийскую, с ужасом думала о смерти человеческой, непознанной и неизвестной. Быть может, она похожа на вечный сон бабушки Мириэль в садах Лориэна в далеком, ждущем нас Валиноре? Я боялась такого, но иногда завидовала людям. Забыть обо всем и просто не думать… Наверное, в те годы я ощущала себя, как человеческая старуха, горюющая о минувших годах молодости и ждущая смерть, иногда со страхом, а иногда и с жадным нетерпением. Только для нас такой смертью был Валинор. Мог бы он стать воскрешением? Началом новой жизни? Это мне лишь предстояло узнать.