Манускрипт всевластия

— Хорошо, обещаю. Жаль, конечно, что ты уходишь.

— Прости меня, Маркус. — Сглотнув комок, я дотронулась до его холодной руки.

— За что? — искренне улыбнулся он. — За то, что отец с тобой счастлив?

— За то, что из-за меня оказался в таком положении.

— Если ты о войне, то она меня не пугает. Страшно брать на себя командование после Мэтью, вот в чем все дело. — Маркус взломал печать, и этот незначительный жест сделал его великим магистром Рыцарей Лазаря.

— Je suis a votre commande, seigneur, — склонил голову Мэтью. Болдуин в аэропорту Ла Гардиа произнес те же слова, но сейчас они звучали совсем по-другому, потому что были сказаны от чистого сердца.

— В таком случае приказываю тебе вернуться и снова возглавить Рыцарей Лазаря, пока я все дело не запорол. Я не француз и уж точно не рыцарь.

— Французской крови в тебе не так уж и мало, притом ты единственный, кому я могу доверить эту работу. Используй свой знаменитый американский шарм — глядишь, тебе еще и понравится.

Маркус нажал кнопку «8» на своем телефоне.

— Готово, — сказал он, помолчал и добавил: — Спасибо. Натаниэль заступил, — информировал он, обращаясь к отцу. — Оказывается, он здорово говорит по-французски. — Маркус отошел, чтобы закончить разговор с демоном.

Отец и сын посмотрели друг другу в глаза. Рукопожатие, хлопок по спине — ритуал, отработанный за многие сотни прощаний. Нежно поцеловав меня и пожелав всего доброго, Маркус ушел.

Мы с Мэтью остались одни.

ГЛАВА 42

— Никого, кроме нас и призраков. — Мне стало очень не по себе.

— Какое у тебя любимое блюдо? — спросил Мэтью.

— Пицца.

— Так надо ее купить, пока еще можно.

С самого приезда сюда мы никуда не отлучались из дома. Странно было разъезжать по знакомым дорогам в «рейнджровере», да еще и с вампиром. Мы направились через холмы на юг, в город Гамильтон. Я показала Мэтью, куда ходила купаться и где жил первый мальчик, с которым я встречалась по-настоящему. Город был весь разукрашен — черные кошки, ведьмы на метлах, деревья, увешанные оранжевыми и черными яйцами. Не одни чародеи в наших краях серьезно подходят к этому празднику.

У пиццерии Мэтью вышел из машины вместе со мной, не беспокоясь, что люди или чародеи заметят неладное. На мой поцелуй он ответил с почти беззаботным смехом.

Девушка, которая нас обслуживала, так и ела его глазами.

— Хорошо, что она не ведьма, — сказала я, выйдя на улицу. — А то обратила бы меня в головастика и улетела с тобой на метле.

Подкрепленная пиццей с грибами и пепперони, я прибралась в семейной и в кухне. Мэтью выносил из столовой бумаги и жег их в кухонном камине.

— А с этим что делать? — Вопрос относился к письму матери, трем загадочным строчкам и странице из «Ашмола-782».

— Оставь в гостиной, дом о них позаботится.

Постирав и наведя порядок в Сарином кабинете, я перешла в нашу спальню и только тогда заметила, что оба компьютера куда-то пропали.

— Мэтью, компьютеров нет! — крикнула я, в панике сбежав вниз.

Он обнял меня, погладил по голове.

— Не волнуйся, их Хэмиш забрал. Никого постороннего в доме не было.

Я таки здорово напугалась при мысли, что нас посетил кто-то вроде Доменико или Жюльет.

Мэтью сделал мне чай и помассировал ноги, не переставая болтать о разных пустяковых вещах. Как архитектура Гамильтона напомнила ему о другом месте и времени, как он впервые обонял помидор, о чем думал, видя меня на реке в Оксфорде. Благодаря всему этому я понемногу расслабилась.

Наедине со мной Мэтью всегда вел себя совсем по-другому. Сегодня, когда все наши разъехались, это стало еще заметнее. Последнее время он нес на себе ответственность за целых восемь иных, вне зависимости от того, кто они были и кем ему приходились — теперь на его попечении осталась одна только я.

— У нас никогда не хватало времени на то, чтобы просто поговорить, — сказала я, вспоминая дни, промчавшиеся с тех пор, как мы встретились.

— Да, нас постигли чуть ли не библейские казни — разве что саранчи не было. Но если нас в самом деле испытывали, то сегодня, ровно через сорок дней, мы по идее должны получить отпущение.

Сколько же всего произошло с нами за этот короткий срок.

Поставив пустую кружку, я взяла его руки в свои.

— Куда мы пойдем с тобой, Мэтью?

— Можешь подождать еще немного, mon coeur? — Он посмотрел в окно. — Хочется продлить этот день, ведь скоро уже стемнеет.

— Ладно, посидим просто так. — Я откинула прядку, упавшую ему на лоб.

— Посидим. — Он прижал к щеке мою руку.

— Прими-ка ты ванну, — посоветовал он через полчаса. — А заодно и душ — не экономь, изведи весь бак. По пицце ты тоже будешь скучать, но с тоской по горячей воде ничто не сравнится. Через пару недель ты убить будешь готова ради нее.

Пока я сидела в ванне, он принес мне костюм: длинное черное платье, остроносые башмаки, остроконечную шляпу.

— А это что? — помахал он парой полосатых изделий.

— Чулки. Те самые, — простонала я. — Эм узнает, если я их не надену.

— Жаль, телефона нет — я бы тебя заснял и шантажировал вечно.

— А откупиться нельзя? — Я погрузилась чуть глубже.

— Думаю, можно. — Чулки полетели в угол.

Мы старательно отодвигали от себя мысль, что нам, возможно, больше не придется быть вместе. Даже опытные путешественники во времени, как сказала мне Эм, понимали, как непредсказуемы переходы из прошлого в будущее, как легко запутаться в паутине времени навсегда.

Мэтью, чувствуя мое настроение, окружил меня свирепой собственнической нежностью, не позволявшей думать ни о чем, кроме него — но его женой в настоящем смысле я так и не стала.

— Когда будем в безопасности, — обещал он, целуя мои ключицы. — Когда у нас будет время.

Во время ласк мой оспенный нарыв лопнул. Мэтью посмотрел и сказал, что все идет просто отлично — странное определение для открытой раны размером с десятицентовик. Заодно он разбинтовал мне шею и руку: наложенные Мириам швы почти рассосались.

— На тебе быстро все заживает. — Он поцеловал меня в сгиб локтя на месте собственного укуса, и его губы показались мне теплыми.

— Странно как. Кожа здесь стала совсем холодная. — Я потрогала шею. — И здесь.

Он тоже провел пальцем по моей сонной артерии. Я поежилась — количество нервных окончаний на этом участке увеличилось раза в три.

— Чувствительность повысилась, потому что здесь ты немножко вампир. — Он нашел губами мой пульс.

— Ох, — выдохнула я, пораженная остротой ощущения.

Но время шло — пришлось надевать платье и заплетать косу. Девятнадцатый век!

— Вылитая школьная учительница времен 1912 года, — аттестовал меня Мэтью. — Жаль, что мы не в канун Первой мировой отправляемся.

— Эта деталь не совсем учительская. — Сидя на кровати, я натягивала чулки.

Мэтью умирал со смеху и просил меня надеть сразу и шляпу.

— Так я сама себя подожгу. Засветим сначала тыквы.

Мы попытались сделать это по-человечески, но ветер упорно задувал спички.

— Вот черт, — сокрушалась я, — неужели Софи даром трудилась?

— Может, чары применишь?

— Попробую. Если не выйдет, нечего и рядиться ведьмой. — Нежелание объясняться перед Софи заставило меня сосредоточиться и поджечь первый фитиль. Следом зажглись прочие одиннадцать тыкв, одна чуднее и страшнее другой.

В шесть часов в дверь застучали, крича: «Сласти или напасти!» Мэтью, ни разу не праздновавший Хэллоуин в Америке, побежал встречать наших первых гостей.

Блеснув лучшей из своих завораживающих улыбок, он поманил к двери меня.

На крыльце стояли маленькая ведьма и вампир, чуть побольше.

— Сласти или напасти, — повторили они, подставив раскрытые наволочки.

— Я вампир, — сообщил мальчик, оскалив клыки, — а она ведьма.

— Вижу, — ответил Мэтью, оценив черный плащ и белила. — Я сам вампир.

— Тоже мне, вампир. Недоработала твоя мама с костюмом. Где плащ? — Мальчуган воздел руки, демонстрируя крылья летучей мыши на подкладке своего. — Без него ты не превратишься в нетопыря и летать не сможешь.