Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

Шун-Ди смотрел на неё с немой просьбой о сдержанности. Даже обидно: всерьёз считает, что она способна перечеркнуть все его старания?.. Она ведь не Лис, чтобы сверкать здесь злопамятным шутовством.

- Я принимаю извинения и предлагаю забыть об этой неприятности, - с улыбкой сказала Уна, самой себе до отвращения напоминая мать.

Лорд Ривэн наклонился к скатерти и - якобы от скуки - выбрал себе два ореха покруглее. Один протянул Уне и быстро пробормотал:

- Есть кое-что ещё. Личные мотивы. Оборотни из местной части Леса растащили останки его старого отца. Арунтай сказал нам: тот умер несколько дней назад.

Растащили. Уна стиснула зубы и ощутила, как сияющее сознание Инея прикоснулось к ней с сочувствием.

- Ясно.

Голубоглазый Верголис выдал длинную, ритмичную фразу, на мгновение грустно повисшую в воздухе. Шун-Ди кашлянул и попытался перевести:

- Он говорит, что никому не под силу сохранять самообладание, когда мир... Не знаю толком, как это передать. Сломан? Вывихнут? Что боль и утрата любого толкают на безумные вещи.

Ещё бы. Это она знала, к сожалению, слишком хорошо. Когда землю выбивает из-под ног, когда рушатся все опоры - не так уж важно, заканчиваются эти ноги ступнями или копытами. Когда уходит кто-то, на ком держалось все.

Взгляд Верголиса-Линта теперь её настораживал. В блеске этого взгляда было не меньше безумия, чем у Маури Бессонника. А может, и больше, потому что оно не сглаживалось ложью и игрой.

- Спроси, в чём же, по его мнению, этот вывих.

- В восхождении Хаоса, - пресекая новую тираду, ответил Арунтай. Сказав это, Шун-Ди убито потёр костяшкой пальца своё клеймо.

- Мы уже обсудили это с ними, Уна. Судя по всему, за последние луны силы Хаоса укрепились и возросли. Его Цитадель никогда не была особенно сильна в Обетованном, но баланс снова кренится, как двадцать солнечных циклов назад. Так сказал Верголис.

Уходи. Здесь правят тёмные боги.

Услышав о Хаосе, что-то в Уне встрепенулось в тревожном ожидании - как чёрная, загнанная в глубину чащи птица. Сова, что вдруг кричит среди дня в цветущем саду. Шун-Ди как-то сказал, что слышал такую в Кезорре, среди жасмина и бело-розовых вишнёвых деревьев; и что кезоррианцы видят в этом предвестие беды.

- В чём это выражается?

- Нападения оборотней и грифов. Странное поведение некоторых духов стихий, атури, и древесных драконов, - той же скороговоркой пробормотал лорд Ривэн, а потом, как ни в чём не бывало, попросил Шун-Ди дипломатично восхититься вкусом орехов. Тот пожал плечами, но просьбу выполнил.

- Угощайтесь, - сказал Арунтай. - Всё это в вашем распоряжении.

Уна вежливо поблагодарила и осталась стоять. Набивать живот, сидя в тени трёх кентавров, которые и без того глядят на неё, как судьи на воровку, сверху вниз? Нет уж, спасибо. Никакого аппетита у неё не было.

Заговорил старец Паретий. Жестами величественными, как у короля (такого Уне легко было представить за астрономическими расчётами), он указал на пару блюд и что-то пояснил. Голос звучал внушительно, как и у Арунтая, но с призвуком каркающей враждебности.

- Он говорит, что это - солёный творожный сыр. Кентавры зовут его степным жемчугом, - Шун-Ди улыбнулся. - А эти листья - с деревьев Гаар. Очень вкусны и питательны.

- Потрясающе! - закивал лорд Ривэн, а Уне брезгливо шепнул: - Сыр неплох, а вот листья лучше не пробуй. Нечего и прикасаться к такой гадости.

Паретий-Тунт, прищурившись, задал язвительный вопрос; Верголис и Арунтай усмехнулись. Шун-Ди озабоченно завозился на своём тюфяке.

- Досточтимый Паретий слышал, что на восточном материке люди варят мясо, а потом едят его с водой, в которой варили. Он интересуется, правда ли это.

Уна подтвердила и любезно добавила, что это называется супом или похлёбкой. По крайней мере, в Ти'арге.

- И туда же вы добавляете зелень? - морщинистое лицо Паретия-Тунта всё больше искажалось от отвращения. Верголис задумчиво созерцал полотнище навеса - возможно, складывал изысканную строку о похлёбке.

- Да, часто, - осторожно ответила Уна. - Лук и другие овощи.

- Пища богов, - вздохнул лорд Ривэн, тоскливо глядя на листья и ягоды.

- И всё это потребляется вместе?

- Совершенно верно.

Паретий-Тунт промолчал, уже даже не скрывая отвращения. Уна прикусила губу, силясь не засмеяться. Видимо, лучше не сообщать, что бедняки и воины в походах нередко варят похлёбку из конины.

Арунтай-Монт провёл по земле копытом, оставив глубокую тёмную борозду. Будто показал, что перерыв окончен.

- Итак, Уна Тоури, Хаос силён и преследует нас. Много дней нашему садалаку нет спасения от грифов и оборотней - лис и волков, - куда бы мы ни отправились. Они воруют наши запасы, нападают на нас, оскверняют тела ушедших дальше по пути Гирдиш... И уверяют, что мы не имеем права вторгаться на "земли Хаоса".

- Земли Хаоса? - растерялась Уна. - Разве в Лэфлиенне есть нечто подобное?

- Нет. Но, видимо, эти Двуликие считают иначе, - Арунтай помолчал. - Поэтому одна из двух ваших просьб нас смущает.

- Они обе нелепы, - отрубил Паретий.

Звучит удручающе.

- Им не нравится просьба лорда Иггита, да? - спросила Уна, презирая себя за звенящую в тоне надежду. - Они не могут помочь коронникам из-за проблем с оборотнями и грифами? Скажи, что мы понимаем и не настаиваем. Что для нас более значимо...

- Нет, Уна, - серьёзно перебил Шун-Ди. - Им не нравятся поиски твоего отца. Они боятся Повелителя Хаоса и верят, что его возвращение способно уничтожить Обетованное.

Под навесом сгустилось молчание. Лорд Ривэн стоял, безучастно покачиваясь с носка на пятку. Уна заставила себя снова дышать и повернулась к нему:

- Это правда? Его возвращение настолько опасно?

Дорелиец долго смотрел на неё - взглядом острым, как лезвие, - и ей показалось, что вскоре снова придётся хватиться кулона или чего-то ещё. Так смотрят воры, подбирая слабые места в броне богатенькой жертвы.

- Если даже и да, ты бросишь искать его?

- Я не знаю.

Они оба знали.

Заговорил Паретий-Тунт. Речь звучала долго и возмущённо; Уна несколько раз услышала своё имя, обозначение драконов - "Эсалтарре" - и слово "Хаос", мало отличавшееся от ти'аргского варианта. Седые кустистые брови кентавра всё больше хмурились, а скулы залил раздражённый румянец. Арунтай-Монт сначала слушал его, в немом согласии склонив голову, но потом вмешался и сам. Они оба явно забыли о милосердии к переводчику-человеку: Шун-Ди впитывал звуки, замерев и не дыша, чтобы не упустить ничего важного. Ворот застёгнутой наглухо тёмной куртки впивался ему в шею - наверняка больно; Уну вдруг скрутила жалость.

Он переводит, пытаясь достичь недостижимого совершенства, передать непередаваемое. Шун-Ди ничего не умеет делать со здоровой умеренностью, без самоотдачи - впрочем, как и она сама. Странное чувство к Лису, помощь ей, любовь к Лэфлиенну, вера в Прародителя вырастают в одержимость фанатика. И отчего судьба сделала его не рыцарем или жрецом, а торговцем?

- Паретий-Тунт утверждает: никто не может предсказать, чем именно приход Повелителя грозит миру, но баланс обязательно будет изменён. Он уже сдвинут: Великая война и наши долгие неурядицы вызывают наращение Хаоса, как и... - Шун-Ди виновато вздохнул. - Как и то, что Повелитель зачал в Обетованном ребёнка с магическим даром. Ребёнок родился, входит в силу, и магическая ткань мира отвечает на это. Драконы и духи стихий острее всех реагируют на начавшиеся изменения, поскольку они издревле близки к Хаосу и Порядку как изначальным, чистым субстанциям. Упрощённо можно сказать, что драконы и атури всегда привержены какой-то из двух Цитаделей. Поэтому, как полагает Паретий, они и держатся в последнее время столь обособленно либо, наоборот, агрессивно.

Воздух под навесом нагрелся за солнечный день, но Уна ёжилась от зябкости. Онемевшие ладони не потеплели, даже когда она на пару секунд приложила их к горящим щекам.