Август Хромер

Далеко позади в низине раскинулась крупная деревушка Млада-Хабице. Чума поселилась на её улицах три месяца назад и уже успела отправить в землю более полутора тысяч человек. Последних оставшихся в живых осталось ровно семьсот один.

Мы прибыли этой ночью и сразу решили, где всё произойдёт: вдалеке от деревни обнаружились две заброшенные мельницы и три крупных амбара для хранения зерна и муки. Туда мы и отправили всех без исключения жителей, пообещав избавления от боли и мучений. В целом, мы почти не соврали.

Люди, которым уже не во что верить, послушно двинулись в указанном направлении. Покорные и безвольные… даже не люди, а всего лишь их тени. Люди исчезли из этой деревни три месяца назад.

До сих пор перед глазами стоят картины лежащих прямо посреди улиц тел людей и животных, которых украдкой грызут дворовые собаки. По улицам, словно восставшие из могил, бродят люди хриплые, худые, бледные, некоторые покрыты бубонами. Кто-то ждёт своей участи, сидя в каком-нибудь закоулке, а кто-то ещё таскает умерших в центр деревни, где сжигают трупы, словно это поможет им уберечься от того, чтобы самим не попасть в этот крематорий.

– Здесь тоже ропщут, – с плохо скрываемым презрением окинул взглядом ряды больных Картер, когда настиг нас с Францем.

– О чём ропщут? – спросил я.

– О том, что эпидемию чумы устроили мы, чтобы отомстить за истребление Ордена.

– Что за бред…

– Конечно бред, недоучка, – с целым морем желчи произнёс Картер и блеснул хитрыми глазами. Явно нарывается на драку!

Сдерживаясь в немыслимо какой уже раз, я скрипнул зубами так, что практически полетели искры, и с силой сжал кулаки, глядя прямо в глаза ненавистному товарищу иоанниту. Картер самоуверенно улыбается краем рта, провоцируя меня. Глупо бить морду этому гаду на глазах у Франца и семи сотен заболевших, поэтому надо держаться.

– Картер, думаю, тебе уже давно пора понять, что неправильно обзывать брата недоучкой, – строго выговорил задире Франц, – У Августа есть имя.

– Конечно, Франц, конечно, – надменно пробормотал Картер, словно засобирался плюнуть настоятелю в лицо.

Закинув в рот вонючую сигарету, Картер ускорился и двинулся в сторону головы отряда, где чумных ведёт за собой Рассел. Дразнить коротышку худосочный недомерок любит не меньше, чем меня.

– Повторить тебе, что не стоит обращать на него внимания? – заботливо поинтересовался Франц.

– Не стоит, – выдохнул я, прогоняя злость и раздражение.

– Отлично! Значит, тебе ничто не помешает сосредоточиться на деле.

На деле. Франц называет это делом. Вот так просто. Мы не творим беспредел, мы не попираем ценности Ордена – мы дела делаем!

– Франц, я столько раз тебя спрашивал, но всё же, – проронил я, понизив по возможности голос, – Неужели нельзя бороться с чумой иначе?

– А как иначе? – с сожалением буркнул настоятель, – Да, мы можем вылечить одного, можем даже двух, а опытный в этом деле Рассел за день излечит пятерых. Но на следующий же день болезнь вновь схватит исцелённого, и чума не отступит.

– Но мы же покушаемся на жизни людей! Каждая из них священна!

– Отдать этих в жертву, чтобы не погибло в десять раз больше священных жизней, придётся, – пытаясь утешить меня, Франц положил мне руку на плечо.

– Мне очень тяжело это принять, – мотнул я головой.

– Всем тяжело. Просто ты выше прочих ставишь человеческую жизнь и тебе тяжелее всех. Это, в некотором роде, плохо…

Я моментально вскинул голову, не понимая, к чему это клонит настоятель.

– Чем это плохо? – прямо спросил я, позабыв понижать голос при разговоре.

Франц помялся, прикинул в голове, как лучше ответить на вопрос, который неожиданно оказался не таким простым. Вскоре гроссмейстер подобрал нужные слова:

– Тот, кто выше других ценит жизни людей, тот сильнее подвержен желанию прочесть их. Боюсь, тебе будет нелегко себя сдерживать.

– Как Лоренталю? – вспомнил я некстати убившего себя от сумасшествия воина.

– Лоренталь очень высоко ценил людей, – погрустнел Франц, – Даже после того, как приходилось сражаться и убивать, ты впадаешь в депрессию, начинаешь винить себя, а он… он просто уединялся где-нибудь и плакал! Я всего два раза видел, но никогда теперь не забуду, как этот непоколебимый воин не находил в себе сил оправдать свои убийства, как он ненавидел себя за них… Это почти невозможно передать словами…

– До сих пор не могу понять, зачем он пошёл на это…

Вдалеке показались горбатые туловища амбарных сооружений, ютящихся между двумя бескрылыми, словно убогие инвалиды, шпилями мельниц, раствор которых ещё держит бурые кирпичи. В огромные помещения амбаров можно согнать в общей сложности до двух тысяч человек, то есть, почти всю деревню, если бы она выжила.

Меня смущает лишь то, что находится это заброшенное мукомольное хозяйство слишком близко от деревни. Обычно мы далеко уводим жителей, подальше от деревень, которые потом назовут вымершими. С этим вопросом я и обратился к настоятелю:

– Как думаешь, не слишком ли близко к посёлку? Тела не найдут?

– Места здесь глухие, – заверил меня Франц, – Не думаю, что здесь окажется много любопытных ближайшие несколько лет.

– А если их обнаружат? – продолжил беспокоиться я, – Люди и без того чёрти чего понапридумывали, а после такого нас могут вновь объявить вне закона.

– Всегда остаётся вариант перебраться на Альбион: там к иоаннитам всё время, даже в период истребления Ордена, относятся лояльно, да и чума Альбион с Ирдалией не затронула.

– Снова будем бежать?..

– Умерь свою гордость, Август. Мы уже не те иоанниты, какими были раньше.

Более того, нас всего одиннадцать, нас осмеивают, как ярмарочных шутов и ни во что не ставят, а мы убого сводим концы с концами. После уничтожения Восьмой Резиденции мы ещё делали робкие попытки расшириться, усилиться, вернуть себе силу, но стальная пята человеческого прогресса раздавила наши жалкие попытки.

У мукомольного комплекса не осталось даже намёка на забор, так что люди прямо через бурьян пошли напрямик во двор. Коротышка Рассел уже не поспевал за заболевшими, бросившимися вперёд него к, как им кажется, спасению. Сзади за головой цепочки подтягивается хвост. Приближаясь к месту спасения, люди всё больше ускоряют шаг, рискуя падением в пыль, не устояв на слабых ногах.

Оказавшийся перед строем людей Картер жестами и словами заставил их собраться в центре большого двора перед амбарами. Больные начали кучковаться, сбиваться в плотную толпу. Нам с Францем пришлось уйти в сторону, чтобы она не поглотила и нас. Растекаясь чёрной кляксой, чумные всё прибывают и прибывают.

– Разделитесь на три группы и занимайте места в амбарах! – перекричал гомонящую толпу невысокий Рассел, – Скорее, скорее, старайтесь разделиться поровну.

Людское море, отравленное, гнилое море качнулось и стало тремя потоками растекаться по указанным местам. Некоторые люди настолько слабы, что им приходится держаться за плечи соседей. Неповинные души… жаль, что так вышло.

Рассел с Картером, как регулировщики, указывают людям, куда следует идти. Скрипя старыми досками пола, ждущие исцеления несчастные заполняют пространства амбаров, усаживаются у стен, располагаются посреди комнаты.

– Отставших и умерших по пути не было, – подкрался незаметно сзади Вирюсвач с докладом, – Стены мы проверили – старые, но не сломать. Эдмор сказал, что дыр и лазов нигде не нашёл, маслом уже обрызгал всё, что мог.

– Значит, можно начинать? – уточнил Франц, наблюдая, как последние больные заползают в ловушку.

– Да, как только последние зайдут, мы и начнём…

Самым последним, кто вошёл в амбарную полутьму, оказался совсем маленький босой мальчик в каких-то трухлявых тряпках вместо одежды. Правая рука неестественно оттопырена из-за бубонов на подмышке. Так уж выходит, что исключения в нашей бескомпромиссной борьбе не делаются даже для детей.

Ребёнок словно догадался, что я смотрю на него, и обернулся, уставившись на меня простодушными детскими глазами, пролившими за последние три месяца немало слёз. Самый невинный человек, он обязан идти на смерть вместе со всеми.