Ночь шрамов

– Ты одолжишь мне все это?

– Вот именно, одолжу. Ты должен отработать. Перетаскаешь со двора две тонны чугуна, и сотню скоб нужно доставить в Ринс до заката. И смотри – долги свои до заката отработай. – Старик немного смутился. – Без обид, я просто намекаю, что за ночь сегодня.

– Я не могу взять его.

– А?

– Я не смогу за него рассчитаться.

За день столько не заработать. И вряд ли будет возможность вернуть арбалет хозяину – они оба это понимали. Доброта кузнеца оказалась сильнее мощного удара, и господин Неттл отвернулся, чтобы скрыть свои чувства. Нужно искать другой выход.

– Послушай, парень, – сказал кузнец, – ты сделаешь мне одолжение. Эти негодяи требуют по сорок монет за ящик металлолома, а я едва могу нанять носильщиков. Мне-то арбалет на кой нужен? Я сижу здесь, пыль собираю.

– Ты можешь продать его, – предположил господин Неттл, не решаясь поднять глаза на старика.

– Кому? – усмехнулся тот. – Ты видел у резервиста хоть пару монет в кармане? Этим ублюдкам и пожрать-то теперь не на что! У военных деньги, правда, водятся, но им все оружие храм выдает. Да и не станут они разоряться на такую рухлядь.

– Какому-нибудь купцу?

– Теперь есть эти проклятые воздушные корабли. Господи, они же и налоги за это платить должны. Покажи мне хоть одного купца, к которому в карман не залезли церковные лапы. Я бы, может, и продал арбалет, да всех купцов, у которых был довольно большой кошелек, чтобы откупиться от спайнов, окрестили язычниками и давно выжили. Сделай мне одолжение, забери чертову штуковину с глаз моих, пока не пришли святоши и не обложили ее налогом.

Господин Неттл все еще колебался.

– Неудачники вроде нас должны помогать друг другу. А кто еще нам поможет? – заметил кузнец.

В конце концов пришелец качнул головой в знак согласия.

– Вот и славно. – Кузнец показал гостю, как натянуть тетиву и зарядить стрелу. – Только помни, что у тебя всего три стрелы. Больше нет. Предположим, ты захочешь сбить кого-нибудь высоко в небе. Тебе понадобится очень много удачи, ежели ты, конечно, не самый меткий стрелок в Дипгейте.

Господин Неттл не только не стрелял из арбалета, он и в руках-то его никогда раньше не держал. Везения на его долю тоже много никогда не выпадало. Но теперь появился хотя бы маленький шанс за все рассчитаться, и он снова ощутил прилив сил. До заката он заплатит долг и рассчитается с кузнецом, а когда наступит ночь – заберет у ангела то, что причитается ему. Неттл поднял арбалет на уровень глаз и прищурился в прицел: крылья выросли у его собственной тени на стене.

– Как тебя зовут? – спросил кузнец. – Смит, – таинственно улыбаясь, сказал гость.

5. Призраки, яды и пирожки

Пресвитер Уиллард Сайпс наблюдал за движениями призраков и вносил в журнал соответствующие записи. Чтобы было удобнее наблюдать за пропастью под храмом, в обсерватории погасили лампы, и всего несколько свечей мерцали в, хрустальных колбах. Очертания черной рясы растворялись во мраке залы. Над столом призрачно витало лицо пресвитера, такое же растрескавшееся и желтое, как пергамент, на котором он делал заметки. Кривые иссохшие пальцы сжимали перо.

Помощник Фогвилл Крам молча наблюдал за тем, как лицо пресвитера медленно опускается все ниже и ниже, иногда замирая на короткое мгновение. Старческий череп был сплошь усеян пятнышками, а кожа свисала складками, как растопленный воск с догоревшей свечи. Старый священник потянулся обмакнуть перо в чернила, потом сфокусировал маленькие уставшие глаза на пергаменте и снова принялся царапать слова в своем журнале.

Сайпс опустил перо и со скрипом пододвинул стул поближе к телескопу, чтобы вновь заглянуть в чернеющую бездну. На какое-то мгновение Фогвилла посетила грешная мысль, что скрипит вовсе не мебель, а старые кости.

Громадный телескоп занимал практически все пространство обсерватории. Когда Сайпс начал вращать ручку, блестящая машина стала поворачиваться словно механизм огромных часов. Колеса и шестерни с треском и скрежетом крутились во всевозможных направлениях и с разной скоростью. Отражения свечей вспыхивали на отполированных подвижных деталях механизма, и вся машина казалась отлитой из золота.

Кругленький, невысокий Фогвилл в невероятной красоты церемониальной сутане стоял перед своим учителем. Лысая макушка поблескивала в темноте, а толстое лицо было напудрено его любимым маковым тальком из Клуна. Драгоценные камни мерцали на пухлых пальцах: большие рубины, обрамленные золотом, морской камень в серебряных кольцах и песчаный янтарь под цвет его собственных глаз.

– Ярко ли светятся души сегодня утром? – поинтересовался Фогвилл.

Пресвитер прищурился в глазок.

– Несколько дней совсем ничего не видно. Наверное, зрение у меня уже не то.

– Возможно, мертвые стали менее беспокойны.

Сайпс выпрямился и уселся поглубже на стуле. Вид у него был такой изможденный, будто он всю ночь просидел, сгорбившись над телескопом.

– Или более осторожны. – Пресвитер записал что-то в журнал и захлопнул книгу. В воздух взметнулось облако пыли.

– Вы хотели меня видеть, – напомнил Фогвилл.

– Не думаю. – Сайпс со скрипом повернулся на стуле.

Фогвилл почесал подбородок, пытаясь угадать, шутка ли это. Из рукава сутаны он извлек свиток.

– Я получил послание.

– Ах да, – раздраженно отозвался Сайпс. – Все готово к церемонии Прощания?

Фогвилл скрутил свиток и снова спрятал его в рукав.

– Приготовления практически завершены. Алтарь вычистили и освятили. Я распорядился принести новые свечи…

– Ароматические?

Помощник хотел было изобразить на своем лице недовольство, но вовремя одумался.

– Понятно, – сказал пресвитер. – Сколько я должен это терпеть? Воняет, как в борделе.

– Аромат помогает скрыть запах сырости.

– Несомненно. – Старик сгорбился и фыркнул.

Фогвилл осторожно отступил на шаг назад, сохранив спокойное выражение лица. Он заметил, что в обсерватории тоже как-то странно пахнет, и бросил взгляд на камин. Очаг был забит тлевшими пергаментами, голубой дым обвивал исписанные чернилами страницы.

– Поэзия, – пояснил пресвитер, уловив взгляд помощника. – Этот вклад в Кодекс сделали мясники с Яблочного перекрестка: сто способов освежевать кошку.

– Что-то юмористическое? – спросил Фогвилл. – Многовато для поэзии.

– Только не для кошки, – проворчал старик. – Когда же Господь запретит простолюдинам учиться писать? – Покачав головой, он откинулся на стуле, который заскрипел так же уныло, как и дряхлые кости. – Как там Дилл?

– На пути к Клетке Душ.

– Думаешь, он готов?

Фогвилл пожал плечами.

– Гм… – Губы пресвитера вздрогнули. – Сколько уже пареньку? Десять?

– Шестнадцать, – поправил Фогвилл.

Что старику, конечно же, хорошо известно. Дилл на год старше того возраста, когда Кодекс предписывал ему вступить в должность хранителя душ, и народ знал об этом. После смерти Гейна исполнять обязанности ангела был призван Борлок. И хотя он отлично знал свое дело, его присутствие мало вдохновляло верующих. Дилл был больше чем просто слуга Церкви, больше чем просто символ. Он был звеном, связывающим настоящее и прошлое, уходящим к моменту основания Церкви. Он живой потомок вестника самого Ульсиса, а род его был ниточкой между человеком и богом. Но за стенами храма начали распространяться слухи. Не прекратился ли род Кэллиса со смертью отца Дилла? И если род все-таки прервался, сдержит ли Ульсис обещание, данное истинно верующим? Или бог отступится и отдаст их Айрил, Лабиринту, утопающему в крови? Обычно жизнь в Дипгейте текла уныло и спокойно, но иногда поднималось недовольство. Церковь всегда знала, как утихомирить свою паству: нужно дать им веру.

Фогвилла несколько удивляло подобное халатное отношение пресвитера к Кодексу, и сначала он усматривал причину в явном ослаблении умственных способностей старого священника. Лишь через какое-то время он начал подозревать, что старик только прикидывается немощным, когда ему это выгодно.