Жлобские хроники (СИ)

Испачкав все стены в пещере перед своей норой, новоиспеченный пачкун пригласил к себе желающих насладиться его творениями. В последнее время любование мазней Рубца стало делом модным, и я, как дурак, приперся посмотреть на шедевры нового пачкилы.

В выставочном зале собралось много-много народу — Семья то большая, да шустрых пигалиц мало — некоторые из пришедших восхищенно рассматривали измазанные разноцветной глиной стены и возбужденно шушукались, другие же, в том числе и я, напряженно ожидали, когда же их впустят в нору творца для просмотра большого шедевра, или нескольких маленьких, потому что нора у Малявки, конкурента Рубца, была небольшая. Через некоторое время выяснилось, что стены перед норой испачканы не просто так, а это и есть мазня и самые умные ею уже наслаждаются. Лично на меня Малявка произвел именно тот эффект, который и собирался. Я смотрел, смотрел, ничего не увидел, сказал-таки: ”Да-а…”, развернулся и ушел.

А через некоторое время выяснилась одна интересная вещь. Друзья и родственники Малявки объяснили всем, что эта новая пачкотня и есть искусство, а реалистичные картинки основоположника жанра — скучны и не интересны. Если тебе нужен Водопад, иди вылезь и посмотри на него живьём. В пачкотне, говорили они, важно не содержание, а чувства и настроения творца. Одним словом, объяснили они, Малявка для умных, а остальным, кого бог обидел — Рубец. Такая формулировка задела меня за живое, и я, включив весь свой недюжинный ум на полную мощность, отправился осматривать творения для избранных во второй раз.

Надо заметить, что после столь тщательного разъяснения родственников и друзей Малявки, число поклонников пачкотни новой волны многократно возросло, и народу, наслаждающегося чувствами и настроениями вечно хмурого и помятого творца было предостаточно. И вот, бродя от одного шедевра к другому, я совершил приятное для себя открытие. Да, да, да. Все верно. Рубец плосок и обыденен. Малявка много сложнее и забавнее. Умным людям он значительно интереснее, чем Рубец, но вот самым умным… А вот самым умным, таким как я или Старик, Малявка УЖЕ не интересен. Да. Примерно вот так. Облегченно рассмеявшись, я покинул пещеру.

Рубец, как и следовало ожидать, не успокоился, а вызвал Малявку на дуэль, предложив тому напачкать волосатую птицу. Оба будут трудиться плечом к плечу над одной стеной. Малявка слева, Рубец справа. Молодой пачкун подумал-подумал да и согласился, правда, сославшись на освещение, потребовал себе место справа.

Споров потом было очень много. Я тоже сходил посмотреть на дитя борьбы нового со старым. И вот что скажу. Зря они взялись рисовать именно волосатую птицу. Ну, с Малявкой все было понятно. Он судя по всему никогда не видел сей отвратительной пташки, и поэтому при рассматривании его пачкотни настроение творца передавалось зрителю очень точно. Недоумение — вот, что ощутил я, взглянув на птицу Малявки.

С Рубцом тоже все было просто. Очень-очень похожа. Но не хватало самого главного. Дело в том, что на волосатую птицу нельзя смотреть без слез. Такой запах! Так шибает в нос и режет глаза, что… слов нет.

Народ пошумел-пошумел, да так каждый и остался при своем. А неделю спустя после сей грандиозной дуэли мимо стены имени Двух Пташек проходил Старик. Остановился, посмотрел, гневно пошевелил бровями и, придя в Зал Совета, вызвал к себе Надзирающего За Порядком. Старик в ультимативной форме потребовал разобраться с актом вандализма по отношению к новому шедевру Рубца, и создать художнику все условия к восстановлению правой части погубленного хулиганами, сейчас вспомню как он выразился…э… ну еще слово такое — на "П" начинается… Как же оно?… На языке вертится…

А! Вот! Спасибо, дедушка Рэммерих! Диптиха!

Так и сказал: "Какая мразь испоганила полдиптиха?"

Бах и трах! После этого недоразумения Малявка ушел в глухое подполье пещер нижнего уровня и стал еще более элитарен.

Вот так же и с Марицей. Либо она умна, либо Старик видит в её танце какие-то чувства и настроения, которых не вижу я. Да и насчет того, как варит ее голова, мне тоже трудно судить. Когда ты настолько умней всех остальных, как я, то практически невозможно выделить мозговой всплеск одной посредственности среди сотен других. Но можно попробовать. О чем это она ворковала всю ночь? Ах, да! Вот:

“Народ в подавляющем своем большинстве туп, косн, и не хочет перемен,” — все верно, — “а Старик уже стар и скоро нам понадобиться новый Старик,“ — вот это да! — “Но почему Старик всегда должен быть стариком? Нам нужна свежая, молодая кровь. В идеале это была бы женщина,” — надо будет рассказать Одноглазому, пусть тоже посмеется, — “Но Семья из-за своей твердолобости никогда не пойдет на это. А вот если это будет молодой энергичный мужчина, пользующийся уважением не только в Семье, но и у соседей, обладающий яркой, эффектной внешностью, умеющий очаровывать, то почему бы и нет? Я говорю о тебе, Скок,” — О боги! Как это все верно, — “И с ним рядом яркая, умная женщина, которая поведет всю Семью навстречу будущему,” — О ком это она? — “Это будет беспроигрышный вариант! Потом твой дар, Скок…” — Мой ДАР?!

Мать твою, я же совсем забыл, что обещал Одноглазому ПОСМОТРЕТЬ на крыс. И ладно бы, если только Одноглазому, а то ведь и Старику тоже. Поймав меня в коридоре и придирчиво изучив ступню, он строго-настрого приказал ПОСМОТРЕТЬ и утром доложить.

Срочно отбросив все мысли о Марице, крысах, Одноглазом и прочих гнусностях, я закрыл глаза, расслабился… и тут ворвалась она!

Не знаю даже, как вам и передать то, что произошло потом. Это надо было видеть, слышать, чувствовать, нюхать и трогать. Она была как… Как Музыка, вот. Как ветер музыки и танцев, что обрушился на меня неукротимым Зовом, запахом, движением и чередой ярких образов.

Я вскочил ей навстречу, но она одним прыжком пересекла нору, толкнула меня обратно на лежанку и прыгнула сверху…

Как кто? Марица, конечно. Я разве не сказал?

О-о-о… Ничего себе… Как же тебе не стыдно то, а?

А если такой впечатлительный, то нечего и ходить на рассказки.

Ну, ладно, ладно. Не смейтесь над пацаном. Он же не виноват, что молодой и горячий, а я такой рассказчик классный. Все. Поржали и хватит. Продолжаю.

Что тут началось! Песня, концерт, симфония. Марица была как тысяча мелодий, звуков, па…

Послушайте, выведите все-таки этого маньяка, а то он совсем стыд потерял.

Я уже начал тихонько подвывать в такт ее движениям, когда она вдруг остановилась, крепко прижала меня к лежанке и зашептала в глаза:

— Уйдем со мной в Империю Страсти. Уйдем добровольно, сами и навсегда. Хочешь?

Еще бы я не хотел!

— Хочу.

Она сладострастно улыбнулась мне и изменилась лицом. Не то, чтобы глаза там выпучила от удивления или челюсть отвесила, нет. Она изменилась лицом. Глаза ее превратились в узкие щелки, нос укоротился и слегка расплылся, кожа пожелтела, а зубы расширились и вылезли изо рта. Она положила свои острые пальцы мне на горло и проскрипела:

— Я сжи-и-и-ма-а-а-ю.

И сжала! Сразу же в двух местах.

Одновременно в голове и внизу живота грохнуло по взрыву и волны наслаждения устремились друг к другу по спине. Диковинные птицы Куросовы расправили надо мной свои крылья и я полетел вниз. Да, да, представьте себе — вниз! Вот так прямо с лежанкой и куда-то вниз!

— Ну, Скок! Ну, ты даешь! Ну, ничего себе!

Я медленно открыл глаза…

У входа в нору, привалившись к стене, потрясенно таращился на меня Одноглазый. Он вылупил свой единственный глаз и трясся, указывая в мою сторону оттопыренным перстом.

А это так палец по умному называется.

Я перевел взгляд на Марицу и обмер. Маленькая симпатичная бука, глядя мне прямо в глаза, смущенно облизнулась и спрыгнула вниз.

— Я, конечно, слышал, что ты перетанцевал со всеми пигалицами в Долине, что ты Танцор известный, что ты… Но буки! Скок, буки! Ты больной, Скок! Ты…

— Заткнись! — заорал я, — Какие, мать твою, буки?! Здесь только что была Марица и мы… Ты что, не видел ее?