Жлобские хроники (СИ)

— Представляешь, что я еще придумал? Если взять буку и…

— Погоди, Скок, — перебила меня Марица, — ну что мы все о буках, да о буках. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— О чем?

— Ну, о чем бы ты хотел?

— Дай тему, и я начну.

— Ну, Скок.

— Давай о тебе.

— Обо мне?

— Ну да, о тебе. Ты у нас такая важная пигалица, что я даже робею перед тобой. Круто, наверное, быть Следящей за Советом, да?

Она печально посмотрела на меня, хлюпнула носом. И заговорила:

— Ты не представляешь себе, как это тяжело. Я и не догадывалась, как переменятся ко мне окружающие, едва Старик заметит мои способности. Я всегда думала, что в Совет и в Свиту входят самые лучшие люди Семьи, а на деле? Сидит такая бабища и ни о чем кроме мужиков не думает. Я ей говорю, надо сделать то-то и то-то, а она мне: “Что ты, милочка, мельтешишь, будь спокойнее, все сделаем”, а сама за моей спиной шу-шу-шу, шу-шу-шу. Как будто я не знаю, что они обо мне говорят. В Свите одни дуры, Скок, интриганки, завистницы, стервы и… А ну их! Извини, что я на тебя выливаю эту грязь, но больше не могу, сил нет, плакать хочется. Старик видит, какая я умная, талантливая. “Что б я делал без тебя? — говорит — теперь и шагу ступить не могу. Не покидай меня, девочка моя”. А они слышат все это и бесятся, бесятся…

Говорила она долго. Только не подумайте, что это был монолог. Совсем нет. Диалог. Мы же разговаривали. Мои “Да-да”, “Угу”, “Ну, не плачь, дорогая”, “О боги, какие у тебя глаза”, “Может пойдем ко мне, там и дорасскажешь”, можете вставить сами, куда хотите. Я имею ввиду рассказ Марицы. Лично мне во всей ее исповеди понравилось лишь одно место. Мнение Старика о ней. “Теперь и шагу ступить не могу” — сказал он. Ну ничего себе она танцует. Старик-то, хоть и старик, но крепкий мужик-то с виду. Большой. А после Марицы и шагу ступить не может. После таких откровений я просто обязан был с ней станцевать. Под конец нашей прогулки на Водопад она разрыдалась, и я предложил ей пройтись в одну знакомую мне пещерку успокоиться и отдохнуть, но Марица отклонила эту идею, и попросила меня проводить ее домой. “Вот оно!” — облегченно вздохнул я, но у самой норы был жестоко обманут и отправлен восвояси.

И только на седьмой! день моего добровольного воздержания Марица поймала меня сама и пообещала вечером зайти. Я не намеревался ограничиваться демонстрацией бук, но чтобы дело не застопоривалось, мне нужна была соль счастья. Совсем чуть-чуть.

Я поймал Болтуна недалеко от его норы и он, страшно удивившись моей жадности, отказался вернуть долг, сославшись на срок давности и прочие глупости. Немного поплакав и утерев сопли, торопыга вдруг вспомнил про цветок и вызвался меня отвести. Ну, а что из этого вышло, я уже рассказал.

О, Марица, сказка моя, принесла водички, дорогая.

О, да. Вот это я понимаю, вот это… да… Спасибо, спасибо. Что бы я без тебя… Уже весь язык измозолил, а никто и не догадался кроме букочки моей водички принести.

Итак, поразмыслил я о том да о сем и, удачно наступив Одноглазому на пятку, — тот даже захромал — спросил:

— Ну так что о Болтуне-то надумал, а?

— Жалко парня. — Откликнулся учитель. — Вот так: из-за какой-то паршивой манны взять да и погибнуть в пасти неслыша.

Сказал так и скорбно замолчал. Почтив память безвременно ушедшего Болтуна шестьюдесятью шагами молчания и не дождавшись от Одноглазого продолжения, я поинтересовался:

— А дальше?

— Что дальше?

— Ты что, не видел чьи останки подсунул вместо себя Болтун, когда тролль шарахнул по нему скалой?

— Перестань, Скок! При чем здесь Болтун?

— То есть?

— Тролль пытался попасть по тебе, а попал по несчастному…

— Что-что?! Да ты что? Да они же не водятся на Плоскогорье! Только в пещерах! Откуда он вообще здесь взялся?

— Я не пастух им! Не было никакого Болтуна, Скок. Нам все это привиделось.

— Не понял.

— А чего тут понимать. Потеряв Болтуна, мы сильно переживали — вот он нам и привиделся.

Чушь, которую нес Одноглазый, была столь нелепа, что я даже не нашелся, что и ответить. В таких случаях просто бьют в морду, но проход был довольно узким, я шел сзади и поэтому никак не мог врезать по уцелевшему глазу моего мнимого учителя. Оставалось идти и угрюмо ждать, когда станет посвободнее.

— Вот о чем надо на самом деле думать, так это о крысах, — тем временем бормотал учитель, — Ногу береги. Просто необходимо, хоть что-нибудь донести до Старика. Привет, Врунья.

Мы зашли в Логово и появилась реальная возможность дать Одноглазому в ухо, но было как-то необычно людно и я сдержался.

— Ух-ты, кого я вижу! Врунью-плясунью! О боги, какая красота! Ты что, купалась под Луной? Пойдем я оближу тебя всю, и сам Танцующий с Огнем погаснет от зависти, увидев наш Танец! Сама дура. Одноглазый, кончай дурить меня. Хрен с ними, с крысами. История с Болтуном — вот это да, а крысы… Ух-ты, кого я вижу! Сосульку-танцульку! О боги, какая красота! Ты что, купалась под Луной? Пойдем я оближу тебя всю, и сам Танцующий с Огнем погаснет от зависти, увидев наш Танец! … Идиотка.

— Привет, Сосулька. — Одноглазый перехватил ее корявую лапу у самого моего носа. — Еще раз повторяю: Мы были сильно потрясены страшной смертью Болтуна, вот и пригрезилось нам. Потом этот одуряющий запах от цветка, надышались гадости — вот и… Привет, Попрыгунья!

— Ух-ты, кого я вижу! Попрыгунью-танцунью! О боги, какая красота! Ты что, купалась под Луной? Пойдем я оближу тебя всю, и сам Танцующий с Огнем погаснет от зависти, увидев наш Танец! … У кого, у кого? У меня? Да пошла ты! Ну, ты даешь, Одноглазый! Ну, ты…

— А чего это ты всем пигалицам одно и тоже говоришь? Фантазия иссякла?

— Да понимаешь, у меня тут некоторые проблемы возникли с Танцующим с Огнем, вот я и… Долго объяснять.

— Ну-ну.

Болтун появился неожиданно и вдруг. Он вышел из бокового прохода и сразу же заговорил:

— О, вот вы где! А я вас ищу, ищу. Не вас, конечно, а тебя, Скок. Давай заваливай ко мне. Помнишь — давным-давно брал у тебя три куска соли счастья, а сегодня утром, вдруг вспомнил. Ха, думаю, Скок-то, наверное, опух весь бедный. Грыжа все горло ему уже исцарапала! Дай, думаю, отдам ему соль-то. Пусть знает — какой Болтун честный. Да! Представляете? Я же тут женюсь. Завтра, наверное. Вчера познакомился. Она из Травы. Да ты ее знаешь, Скок. Это Колосок. Она мне уже рассказывала как вы… Ха-ха! А ты еще… Умора! Во! Свидетелем будешь? У нас ведь любовь! Настоящая! Нет, ты представляешь, мы вчера весь день, всю ночь и сегодня все утро с лежанки не слезали, а ты мне: "не марафонец, не марафонец". Я же говорил тебе, что все дело в пигалицах, а не в Болтуне. Ну, чего побелел? Не бойся — я не в обиде, что ты с ней уже танцевал. Она тоже не против. В смысле, тебя как свидетеля. Эй, Скок! Да, что с тобой? Приревновал что ли?

Одноглазый, зараза, увидев торопыгу, сразу же развернулся к нему левым, незрячим боком и начал изучать стенку. Это чтобы потом заявить, что никакого Болтуна он не видел. А если что-то и прислышалось, то это не в счет. Мне же вдруг стало как-то нехорошо: что-то невидимое потекло из меня, в животе защемило, в ноги будто бы навалило камней, и я грузно осел на землю.

— А, ты сегодня утром лазил на Скалу-Над-Водопадом? — промямлил я.

Болтун широко улыбнулся и заглянул мне в ухо:

— Ага! Я так и знал! Ушки по утрам не чистим! И по вечерам, и вообще никогда. Поэтому плохо слышим других! Я ВЕСЬ ВЕЧЕР, ВСЮ НОЧЬ И ВСЕ УТРО БЫЛ С КОЛОСКОМ И ЗАВТРА ЖЕНЮСЬ! — Проорал он и спокойно добавил: Пойдем соль отдам, непонятливый ты мой.

Соль, соль, соль. Первая часть проблемы, кажется, решилась сама собой. С некоторой опаской, стараясь не касаться Болтуна, я поднялся с земли и двинулся за ним.

— Скок, — позвал меня Одноглазый. — Помни о крысах. Сейчас иди, забирай свою соль и бегом к Старику. К твоему приходу я ему уже все расскажу, но он любит слушать одно и то же от разных людей. Потом, сравнивает, перепроверяет…