Прикосновения Зла (СИ)

– Хотя бы одетый! – Макрин поднял ладони в молитвенном жесте. – Возношу за это хвалу Богам!

– Полагаю, он где-то поблизости, развлекается с друзьями и присоединиться к нам позже.

– Его склонность к развлечениям мне слишком хорошо известна… – буркнул сар. – Уверен, что наш сын забыл и о приближающейся годовщине своей помолвки, и о необходимости послать подарки семье невесты.

– Я хотела ему напомнить, но все не представлялось удобного случая, – Пинна поправила волосы, хотя они и без того были идеально уложены в высокую прическу. – Милый, позволь мне самой выбрать что-то по своему вкусу.

– Да, пожалуй, так и поступим… – неохотно согласился Макрин. – Лучше обезопасить себя от очередного скандала. Кто знает, что может учинить Мэйо, при его весьма прохладном отношении к Литтам.

– Мой дорогой, он презирает работорговцев, однако ты не пожелал принять это во внимание, когда давал согласие на помолвку.

– То есть мне надлежало отказать богатейшей семье Империи только потому, что наш сын угодил под влияние геллийских философов-вольнодумцев и защищает нелепые идеи о снисходительном отношении к невольникам? Здесь, в Тарксе, он может поступать, как заблагорассудится: пусть наряжает своего раба, катает в лектике, спит с ним. Через год я отвезу Мэйо в столицу, а там из него быстро выбьют дурь железной дисциплиной, обучат военному делу и вложат в голову те идеалы, без которых немыслимо само существование государства.

– Торговля невольниками – весьма прибыльное дело, – вкрадчиво произнесла Пинна. – Между тем, это не лучшее занятие для знатного Дома. И хотя юную Виду уже сейчас сравнивают с восхитительной Аэстидой, наш сын вряд ли сможет оценить ее красоту по достоинству. Девочка Литтов скромна, молчалива и застенчива, а таких Мэйо не водит к себе в спальню.

Макрин нахмурился:

– Разумеется, он предпочел бы обделенную умом блудницу, которая легко смирится с его постоянными пьянками, хамоватыми приятелями и многочисленными шлюхами. Кроме того, у Мэйо будет выбор: получив чин Всадника, он сможет остаться в легионе и без каких-либо последствий расторгнуть помолвку. Один из сыновей Литтов, Креон, в двадцать лет стал декурионом и служит во дворце. Это достойный пример молодого человека, подающего большие надежды.

– Существует много других способов принести благо стране, чем проливать кровь дикарей и окончить дни в песках Афарии или снежных пустошах Севера. Хочу напомнить тебе, мой желанный, знаменитое высказывание Плутара: «Наилучшие лошади получаются из самых диких жеребят, укрощенных с умом и терпением».

– Нашему сыну несказанно повезет, окажись его невеста почитательницей столь прославленных мыслителей, – Макрин положил ладони на пояс, стягивающий тогу. – Начинают! Я вижу первожреца! Где Мэйо, Мерт бы его побрал?!

Длинная процессия с песнопениями приближалась к кромке воды. Впереди шагал старший жрец в белом церемониальном одеянии и тончайшей накидке, словно сотканной из морской пены. За ним важно ступали прочие храмовники с наполненными яствами корзинами, молодые служки в голубых туниках несли кувшины и амфоры, а замыкали шествие девочки и совсем юные девицы, которых собирались подарить могучему божеству. Они стенали, заламывая руки, но никто не обращал на это внимания.

Сар наклонился к уху жены:

– Скажи, почему он так глуп? Неужели не понимает, что Вед – покровитель не только Поморья, Таркса, но и нашей семьи. Подобным неуважением он навлечет беду на свою пустую голову!

– Мы защитим его, ненаглядный, – ободряюще улыбнулась Пинна. – Даже от гнева Веда.

Первожрец остановился и, зачерпнув ладонями теплую морскую воду, начал читать по памяти длинное обращение к божеству. Он молил Растителя не забывать своевременно проливать дождь в засушливых землях, усмирять весной бурные реки, не топить военных, торговых и рыбацких судов, кроме тех, что принадлежат геллийцам, благословлять союзы новобрачных, хранить табуны от падежа и болезней.

Затем собравшиеся пропели один за другим «Двенадцать Гимнов», покачивая веточками над головами. И, наконец, в финальной части церемонии храмовник три раза громко спросил, обращаясь к морю:

– Вед, отец наш, угодна ли тебе эта жертва?

Толпа вздрогнула и застыла в суеверном страхе, когда, нарушив полную тишину, из-за выступающей над водной гладью скалы раздался многоголосый, усиленный эхом, ответ:

– Нет!

Спустя считанные мгновения, перед боящимися пошевельнуться людьми предстал в человеческом обличье древний бог, окруженный ореолом ослепительно яркого солнечного света, делавшего кожу Покровителя Морей подобной расплавленному золоту.

Также внезапно волшебное сияние потухло, и в тени скалы все отчетливо увидели лохматого, бородатого мужчину в короне из раковин. Его бронзовое от загара, худощавое тело было обмотано рыбацкой сетью и бурой тиной. Вед ехал по мелководью на белоснежном коне с длинной гривой, состоявшей из разноцветных водорослей, и держал в руке железный трезубец. Бога сопровождала странная свита – девять жутких существ в причудливых нарядах из овчины, льняных веревок и ворсы[1]. Спутники Веда, скрывавшие лица под разноцветными масками, кривлялись и подпрыгивали, а сам он угрожающе размахивал трезубцем.

Пинна испуганно вцепилась в плечо мужа:

– Это знак! Бессмертный явился нам! Грядут неисчислимые бедствия, о которых предупреждал оракул!

Совладав с волнением, Макрин не опустил взгляд в землю, как прочие, а внимательно изучал коня Покровителя Морей. Не будучи жрецом, сар плохо разбирался в богах и их помощниках, но о лошадях знал практически все. Градоначальник мог бы поклясться честью, что похожий жеребец с розовым пятном на носу стоял сейчас в его конюшне. Если только…

– Мэйо! – зло прошипел Макрин. – Это Мэйо, а никакой не Вед.

– Ты заблуждаешься… – Пинна дрожала. – Черты невозможно разобрать...

Запрокинув голову, Небожитель исступленно взревел и ударил древком трезубца в воду, словно намеревался вызвать огромную волну и смыть с лица земли Таркс, как уже неоднократно поступал с неугодными городами, если верить старинным легендам.

Поморцы в них верили. С диким воем, охваченные ужасом от предчувствия скорой гибели, люди со всех ног кинулись прочь. Мужчины неслись большими скачками, женщины и жрецы, путаясь в длинных подолах одеяний, падали на истоптанный песок. В страшной панике дети теряли родителей. Все бежали по склону вверх, в сторону Таркса, оставляя на берегу беспорядочно раскиданные сосновые ветви, опрокинутые корзины и кувшины с вином.

Макрин обнял испуганную жену, уткнувшуюся ему в грудь, и утешал как мог, силясь перекричать огибавшую их толпу:

– Не плачь! Я докажу тебе, что это Мэйо!

– Сбываются страшные пророчества…

– Ничего не случится! Мы возвращаемся домой.

Приехав на виллу, Макрин первым делом отправился к конюшням. В просторном загоне среди прочих лошадей гулял светло-серый жеребец, не успевший до конца высохнуть на солнцепеке. Тщательно расчесанная грива сохранила едва уловимый запах водорослей.

– Почему конь мокрый? – строго спросил градоначальник у пастуха.

– Нереус водил его купать, – почтительно ответил раб.

– Кто разрешил ему взять лошадь?

– Молодой господин приказал.

Макрин ворвался в дом, не помня себя от гнева. Он нашел жену и сына беседующими неподалеку от перистиля[2]. Мэйо в белоснежной тоге, с распущенными влажными волосами, стоял перед матерью и что-то взволнованно говорил ей, непривычно много жестикулируя. Пинна слушала, в раздумьях наматывая на указательный палец выпавший из прически локон.

– Ублюдок! – заорал сар, отвесив юноше смачную оплеуху. – Грязный выродок! Мертово семя!

– Отец! – попытался защититься Мэйо. – Дай мне сказать.

– Заткнись! Твоему поступку нет оправдания! Не понимаю только, почему Вед не утопил тебя вместе с лошадью!

– Прошу, любимый, смягчи ярость… – Пинна потянулась к супругу, но тот решительно отстранил ее.