Прикосновения Зла (СИ)

Варрон не осуждал Богоподобного за вынужденное промедление, но бесконечные издевки дворцовых пересмешников, косые взгляды и колючие шепотки, бросаемые в спину, делали юношу все более подозрительным и нетерпимым. Даже обосновавшиеся во дворце братья, которые много лет пользовались добротой взысканца, охотно принимали подарки, просили о них, в тоже время завидовали Варрону и смеялись над его проблемами. Это обижало сильнее, чем тысяча лживых улыбок, заискиваний и не стоящих ничего поклонов местных сановников. В трудный час ликкийцу не на кого было положиться. Он мог рассчитывать только на себя и заступничество Богов.

Покинув галерею, любовник зесара свернул в просторный коридор, где толпились отслужившие полгода Всадники. Благородные юноши лучших кровей, веселые, беззаботные, яркие личности, не сломленные однообразностью дворцового распорядка, навязанной дисциплиной и принуждающей к беспрекословному повиновению строгостью, разом обернулись и склонили головы. Варрон знал, что перед ним – опора государства: совсем скоро эти парни получат назначения и станут политиками, чиновниками, военными. У них было светлое детство, счастливая юность, которую сменит обеспеченная благами зрелость; у него – только бесконечные проблемы и неясные перспективы. Взысканец ощущал волны насмешливого презрения, исходящие от Всадников, и платил им высокомерной ненавистью.

Вопреки ожиданиям ликкийца, в овальной комнате помимо Клавдия находился лишь понтифекс культа ктенизидов Руф. Итхалец по происхождению, ровесник зесара, он носил курчавую бороду средней длины и прямые светлые усы. Из-под высокой, надвинутой до бровей шапки выглядывали карие, широко посаженные глаза храмовника, в которых застыло надменное выражение, будто он знал все лучше других. Одеяние Плетущего Сети, как он просил себя именовать, состояло из кусков черной и красной материи, сшитых между собой и образующих единый многослойный наряд. В правой руке Руф держал посох с набалдашником в форме паука. Ничто так не раздражало Варрона, как монотонный стук этого жезла о мраморные плиты пола, когда культист перемещался по дворцу. Сейчас ктенизид сидел в кресле, обложившись подушками, и о чем-то негромко беседовал с Клавдием.

Появление в комнате юноши стало полной неожиданностью для обоих мужчин. Руф презрительно поджал губы. С таким же недовольством он, вероятно, посмотрел бы на крысу, которая осмелилась приблизиться к обеденному столу. Клавдий выдавил приветливую улыбку, хотя, на самом деле, не был рад молодому любовнику – зесар всегда считал опасным подпускать к высокой политике незрелых юнцов. История знала множество примеров, когда попустительство и потакание амбициям молодежи имели весьма плачевные последствия для государства.

– Ты что-то хотел, мой мальчик? – мягко спросил Клавдий.

– Я пришел сюда говорить о судьбе девяти отправленных на юг легионов[4]! – Варрон встал перед мужчинами вполоборота, как подобало оратору, публично защищавшему свои суждения.

– Любопытно, – усмехнулся Клавдий, поглаживая гладко выбритый подбородок. – И какое же мнение ты имеешь на этот счет?

– Не знаю, кто именно посоветовал тебе, Богоподобный, бросить тридцать тысяч воинов против афарских племен, но я могу поименовать его лишь врагом Империи, – взволнованно ответил юноша. – Южный континент – это не только золото и чернокожие рабы, но и плохая вода, засушливый климат, а кроме прочего – страшные болезни. Я читал донесения архигоса[5] Сурены. Он был опытным военачальником и я скорблю о его смерти. Он писал, что конница пустынных дикарей многочисленна, а их длинные стрелы, отравленные ядом, способны пробивать доспехи. Сурена несколько недель преследовал афаров по безводным степям у границ Эбиссинии. Он писал тебе, что там нет ничего, кроме белого известняка и селенита, блестящего в солнечных лучах, да песчаных дюн, образующих облака желтой пыли. Ни куста, ни реки, ни зеленого холма, только песок. Твои солдаты умирали сотнями без воды, от изнеможения и неизвестных нашим врачам хворей. Теряя мужество, они сходили с ума и видели страшные предзнаменования. Выжило лишь пять сотен, но и тех пленили дикари. Меньше десятка воинов смогли бежать и вернуться к форпостам, чтобы поведать о случившемся. И вот идет слух, будто ты намерен отправить туда еще шесть легионов. Я осмеливаюсь вопрошать, Богоподобный, от лица всех тех, кто как и я, не понимает глубины твоей мысли и величия цели – зачем ты посылаешь верных людей туда, где их подстерегает неминуемая гибель?

– Богоподобный, – тихо и зловеще произнес Руф. – Позволь мне, как человеку, только что обвиненному этим юношей в измене государству, разъяснить некоторые простые истины.

Озадаченный Клавдий подпер рукой щеку:

– Разумеется. Признаюсь, я и предположить не мог, что его вдруг начнут волновать военные походы…

– Меня заботят не походы! – разнервничавшийся Варрон, которому ни разу не доводилось выступать на публичных слушаниях, некстати перебил правителя. – А возможное восстание в легионах и гражданская война. Слишком много стало недовольных проводимой тобой политикой, так зачем же плодить новых?

– Ты закончил? – холодно осведомился понтифекс.

– Нет, – юноша хотел было назвать его «старым пауком», но вовремя сдержался. – На севере, в стране нетающего снега, много диких кочевников-оленеводов. Пока их племена разрозненны, но когда-нибудь начнут объединяться против Империи. Ты, Богоподобный, своей безграничной милостью даровал им мир, позволил торговать с нами, однако может случиться и так, что, окрепнув, они примутся жечь наши форпосты и города. Анфипат[6] Аквилии досточтимый Карпос и сар Тиер-а-Лога молодой Нъеррог неоднократно отмечали злобный, мстительный нрав таежных охотников, чей язык столь же непонятен, как и помыслы. Они никогда не забудут, что твой дед и отец вторгались в их земли. Почему бы не нанести сейчас последний, сокрушительный удар? Неужели бесславные смерти на юге предпочтительнее победоносных сражений на севере?

– Ты наконец выговорился? – ледяным голосом спросил Руф. – Теперь же послушай меня. Все мы опечалены кончиной архигоса Сурены. Возможно, ты сожалеешь более других, так как получал от него знаки внимания…

– Это ложь! – вскипел ликкиец.

– Мы понимаем, тебе трудно уяснить, что здесь не веселая пирушка и не городской рынок, где в порядке вещей перекрикивать друг друга, но все же постарайся хранить молчание, пока выступаю с речью я или наш Богоподобный, – ктенизид важно пригладил усы. – Дикари севера также опасны для Аквилии и сопредельных земель, как для тебя анальный зуд. Он появился давно, немного раздражает, но с этим живут – зачастую долго и беззаботно. Оленеводы ненавидят друг друга и никогда, запомни – никогда, не встанут под одни знамена. Если не веришь мне – спроси у Карпоса или Нъеррога, они как раз находятся в Рон-Руане. Империи грозит зло куда более могущественное, чем ты, изнеживший бока на перинах, хотя бы можешь предположить. Если сейчас не отыскать способ его остановить, государство падет и страна превратится в руины. То, что нам нужно, находится у афаров, и мы добудем это любой ценой. Даже если все легионы погибнут среди песков, мы не прекратим поиски.

– Жрецам свойственно рассуждать туманно, – не пожелал отступить глубоко оскорбленный Варрон. – Я говорил прямо и ты тоже говори прямо.

– Только слепой не видит, а глупец – не осознает, что рядом с нами давно поселилось зло, – понтифекс выдержал многозначительную паузу. – Оно проникает в людей, сводит их с ума, вынуждая добровольно расставаться с жизнями. Зло лишает многих самого дорогого – возможности иметь потомство. Благородные Дома угасают один за другим. Мой соратник, эбиссинский мореход, рискуя собой, пробрался в самое сердце афарской земли, где среди ядовитых джунглей смог отыскать лекарство от этого чудовищного недуга. Богоподобный уже несколько месяцев принимает целебное снадобье и чувствует себя лучше. Мы не теряем надежды, что Владыка вскоре окончательно поправится и обретет долгожданного наследника.