Сборник "Чистая фэнтези"

Сторож поспешил вытянуться во фрунт.

— У нас все чин-чинарем! Жмурики… в смысле, усопшая братия на месте, согласно описи. Можете убедиться.

— Убедимся, — зловеще пообещала вигилла.

И указала спутникам в глубину кладбища, куда рвался возбужденный Лю:

— Вы идите, я догоню. Сударь надзиратель, кто дежурил позапрошлой ночью?

— Я, ваша честь!

Какого рожна сторожу подвернулся на язык судейский титул, Анри не поняла.

— Ничего подозрительного не заметили? Телеги, повозки? Люди незнакомые?

— Подозрений не было, ваша честь! Похороны — это да, имели место. Два раза.

— Ночью?!

— А что, ночью не мрут? — в свою очередь, удивился сторож. — И мрут, и хоронят. Мы круглосуточно работаем, до последнего клиента. Ежели не верите, справьтесь в окружной покойницкой.

Он ел Анри взглядом и дергал себя за бороду. Будто раздумывал: а не оторвать ли ее, кудлатую, к песьим шлепам?

— Два раза? В котором часу?

Тон Анри сбавила. Человек при исполнении, к чему на него орать? Вигилла чуяла не хуже собаки: добыча рядом. Серьезная, сочная добыча, не дохлый фактик или сухая улика. Осталось догнать, вцепиться и хлебнуть живой крови.

— Первые-то еще до полуночи явились. Часы не били. А вторые — за полночь. Разбудили меня, окаянные! Я сплю чутко, комар носу не подточит, а тут насилу поднялся… Ноги ватные, в брюхе щекотание…

Сторож ощутил, что вступает на скользкую стезю, и заторопился с уточнениями:

— Не пил, ваша честь! Ни капли! Это на рассвете уже, с устатку…

— Хорошо, не пили. Верю. Сами похороны видели?

— Ну-у… Краем, значит, глаза… уголком, значит…

— В ограде хоронили? За оградой?

— Ну-у…

Опустив очи долу, сторож принялся ковырять носком сапога жухлую траву.

— Ясно. Не видели. Смущаться ни к чему, вы не обязаны надзирать лично за всеми рядовыми похоронами…

— Не обязан! — радостно встрепенулся мужичонка, осознав, что гроза идет стороной. — Мы тут это… чтоб не лазил, кто не надо! И чтоб непотребств не творилось. А за похоронами пущай кликуши следят, это ихний хлеб…

Прервав допрос, Анри взглянула в ту сторону, куда удалились ее спутники.

Осеннее кладбище — зрелище из особых. Царский пурпур и утонченная позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозеленых туй — верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, черный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль. Кладбищам больше всего идет осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван — осень, порог забвения.

— Вернемся к нашим похоронам. Итак, первые, которые до полуночи. На чем приехали, сколько человек, как выглядели?

— Фургон приехал. Большой. Закрытый.

— Катафалк?

— Не-е… Говорю ж — фургон. Навроде овощного. Возница такой… длинный. В берете. С бумбомом.

— С чем?!

— С бумбомом.

— С помпоном?

— Ага, моряцкий бумбом. Шерстью наружу. В фургоне с покойником сидел кто-то. Чихал много. Может, и не один. Смачно так чихали, аж у меня в носе засвербело…

— Вторые похороны? После полуночи?

— Не помню, ваша честь! Квелый я был, спросонья…

— Бляху потерять не хочешь, квелый?

— О! Вспомнил! Тоже фургон приезжал!

— Овощной?!

— Ну! Как один каретник собирал! Ох, а я-то сразу не уразумел… Морок, не иначе морок и наваждение…

Левую щеку вигиллы, в центре служебного клейма, кольнула игла-невидимка. Хотелось надеяться, поисковая струна Мускулюса не отягощена какой-нибудь профессиональной дрянью вредителей: что малефикам — здорово, то остальным — колотье в боку. Акуратно высвободив струну из эфира, Анри намотала на указательный палец и трижды дернула, давая понять: контакт установлен. Затем ловко скрутила кончик струны в кратковетвистый а-кустик и сунула в ухо.

— Кое-что нашли, — деловито забасил малефик. — Вам необходимо взглянуть. По центральной аллее прямо, второй поворот направо, три квартала прямо, поворот налево — там склеп с Диким Ангелом, не ошибетесь! — и дальше вдоль офицерских усыпальниц до задних ворот. Мы за воротами, во внешнем приделе. Ждем.

Возможности ответить не было: струнный контакт прервался.

— Благодарю за ценные сведения. Никуда не уходите, вы еще можете понадобиться!

Анри мысленно выругала себя за тупость: сторож и так не имел права покидать пост.

На бегу она размышляла об отставке и тихой старости.

— Вот, полюбуйтесь.

Здесь ограда, косая, горбатая и обросшая неопрятными хлопьями вьюнка-душителя, отделяла кладбище от пустыря. Ниже пустырь переходил в заливной луг, спускавшийся к речке Реттивой, мелкой шалунье. Убогое огражденье символизировало границу действия защитных рун. Именно потому места на казенных, охраняемых чарами кладбищах стоили дорого. Забота об усопшем — не только обелиск с датами рожденья-смерти и букетики по праздникам! Хочешь, чтобы любимый родственничек мирно спал под сенью памятника или зябкой осинки? Чтоб не поднял его по дурной прихоти гуляка-некрот? Чтобы клыки у милого покойника не прорезались на полнолунье, когда молочно-желтый свет упадет на могилку через ветви старого вяза?

Плати, братец.

За рунированную ограду, за венки из омелы и кедрача, за гроб с замком, за могильщика-геоманта, за кликушу-чистильщицу, за ритуальные услуги волхвов, за добрых гениев погоста…

Плати!

Ах, в кошельке злыдни хряковяк пляшут? Тогда хорони за оградой. Во внешнем приделе кладбища, специально отведенном для дураков, бальзамировщиков и неимущих. На свой страх и риск. Бесплатно. И хоронили, чего там. Признаться, риск был не так уж велик, куда меньше, чем знаменитые глазищи у страха. Некрот без лицензии — явление редкое, а вязы на погостах старались не сажать. Разумеется, случалось всякое, и полнолуние эдиктом не отменишь…

След вел за ограду, в бедный придел. На влажной глинистой почве отчетливо виднелись отпечатки колес и конских копыт. Цепочка обрывалась у ряда относительно свежих — или вскрытых, а потом засыпанных по новой? — могил. Дубовые столбцы в изголовьях явно не вчерашние. И земля на рыхлых холмиках местами покрыта дерном.

— Тихий Трибунал благодарит вас за неоценимую помощь, — не надо бы так официально, но мысли заняты другим. — Извините, мне необходимо связаться с начальством.

Стоят, не уходят. Ну и ладно. Переведем пудреницу в крипто-режим, для соблюдения тайны следствия. Удостоверяя личность, Анри прошлась пуховкой по носу и щекам; по левой, клейменой щеке — дважды. Иначе вызов отклонялся без вариантов: для анонимов стоял неумолимый кордон.

Сняв преграды, она занялась имиджированием отражения, формируя вектор поиска. Щеки — толстые, румяные, словно за каждым пряталось по увесистому райскому яблочку. Глазки утонули в тихом омуте, подмигивают хитрыми бесенятами… редкие брови выцвели от трудов во благо державы… «гусиные лапки» в уголках… ага, вот и фон проявился.

Месроп обнаружился дома. Толстяк развалился в кресле с подушками, блаженно припав к пузатому, как он сам, бокалу. Питье, в целом зеленое, отдавало синевой, напоминая хвою встревоженной елки-бродяги. От лакомства председатель «двух Т» получал изрядное удовольствие, долго катая очередной глоток на языке, а потому и к вызову отнесся благосклонно.

— Есть результаты, душечка?

— Есть. Полюбуйся. Вторичная Инкарнатура, часть внешняя.

Анри развернула зеркало в сторону могил, давая обзор. Когда она вновь заглянула в пудреницу, лицо председателя имело оттенок, схожий с содержимым бокала. Сразу стало ясно, что толстяк не спал всю ночь.

— Поздравляю, — с усилием выдавил Месроп. — Молодец. Что ты намерена предпринять дальше?

— Нужен ордер на эксгумацию.