Эрагон

— Благослови её, Аргетлам, благослови!

Эрагон никогда никого не благословлял. В Алагейзии к таким вещам относились очень серьёзно: ведь благословение легко может обернуться проклятием, а не благом, особенно если даётся с дурными намерениями или неправильно. «Разве я могу взять на себя такую ответственность?» — спрашивал себя Эрагон.

— Благослови же её, Аргетлам! — требовала старуха. И он решился, но никак не находил нужных слов.

В голову ничего не приходило, пока он не вспомнил, что лучше всего обратиться к языку древних. Да, это будет настоящее благословение, данное не просто могущественным Всадником, но и с помощью слов, воплощающих не меньшую силу.

Эрагон наклонился к ребёнку, стянул перчатку с правой руки и, положив ладонь на лоб младенца, произнёс нараспев:

— Атра гюлай уни лиан таутхр оно у натра оно вайзе скёлир фра раутхр! Пусть удача и счастье сопутствуют тебе и пусть все беды обходят тебя стороной!

Произнеся эту фразу, он вдруг почувствовал знакомую слабость, как после использования магии. Он медленно натянул перчатку и сказал, обращаясь к старухе:

— Это единственное, что я могу сделать для твоей девочки. Если какие-то слова и способны отвратить от неё беду, то именно эти.

— Благодарю тебя, Аргетлам! — прошептала старуха, кланяясь, и принялась уже снова укутывать ребёнка в тряпьё, но тут Сапфира, фыркнув, вдруг вытянула шею, и голова её нависла прямо над малышкой. Старуха, похоже, даже дышать перестала от страха. А Сапфира легко коснулась лобика девочки носом и сразу же опять подняла голову и слегка отодвинулась.

Толпа ахнула: на лбу девочки в том месте, где его коснулась Сапфира, звёздочкой светилось белое пятнышко — такое же, как «гёдвей ингнасия» на ладони у Эра-гона. Старуха в немом восхищении уставилась на Сапфиру, в её безумном взоре горела благодарность.

А Сапфира с Эрагоном на спине тут же взлетела, зевак так и отбросило назад мощным порывом ветра, поднятого её могучими крыльями. Когда земля была уже далеко внизу, Эрагон перевёл наконец дыхание и, обняв дракониху за шею, спросил:

«Что это ты сделала?»

«Я дала этой девочке надежду. А ты дал ей будущее».

Внезапно Эрагон ощутил страшное одиночество — несмотря на то, что Сапфира была рядом. Все здесь было таким чужим! И он был так далеко от родного дома! Пусть этот дом разрушен, но сердце-то все равно осталось там, в родных краях… Впервые столь грустные мысли завладели его душой.

«В кого я превратился, Сапфира? И года не прошло, как я стал взрослым мужчиной, а со мной уже советуется предводитель варденов! Меня преследует сам король Гальбаторикс! Я путешествую с сыном Морзана! И теперь ещё люди просят меня благословить их детей! Какой такой особой мудростью я могу поделиться с людьми, какой они сами не обладают? Какие такие подвиги я способен совершить, каких не может совершить любой воин? Нет, это какое-то безумие! Надо возвращаться назад, в Карвахолл, к Рорану!»

Сапфира долго думала, прежде чем ответить. И голос её звучал почти нежно:

«Ты просто только что вылупился из яйца, вот в чем дело. Вылупился и вышел в широкий мир. Я, может, и моложе тебя годами, но мысли у меня древние, драконьи. Не тревожься понапрасну. Ищи покой там, где находишься, и в том, кем ты стал. Люди частенько поступают просто по наитию. А от тебя требуется всего лишь указать им нужный путь. Собственно, вся мудрость и заключается именно в этом. Что же до подвигов, даже целая армия не сумела бы дать благословение ребёнку так, как это сделал ты!»

«Но ведь моё благословенье ровным счётом ничего не значит!» — запротестовал он.

«Ничего подобного! То, что произошло сегодня, послужит началом ещё одной истории о Всадниках и драконах, ещё одной легенды. Неужели ты думаешь, что эта девочка в будущем удовлетворится ролью простой крестьянки или даже хозяйки таверны? Ведь отныне её лоб украшен знаком дракона! Её охраняет произнесённое тобой на древнем языке заклинание! Нет, ты просто недооцениваешь наше с тобой могущество и силу судьбы!»

Эрагон понурился.

«Меня это подавляет, — сказал он. — Мне кажется, что я сейчас живу не в настоящем мире, а в мире иллюзий, в мире мечты, где мне все доступно и где со мною все может случиться. Поразительные вещи действительно порой случаются, это я знаю, но до сих пор они всегда случались с кем-то другим, не со мной, и всегда где-то в иных краях или в отдалённую эпоху. И вдруг я нашёл твоё яйцо, и меня учил настоящий Всадник, и я не побоялся схватиться с самим шейдом… Разве могло это произойти с обыкновенным крестьянским мальчишкой? Я чувствую, что-то меняет саму мою сущность…»

«Такова твоя вирда, судьба, — сказала Сапфира. — Это она меняет тебя. Каждому возрасту нужен свой символ — наверное, с тобой происходит как раз такая перемена. Крестьянских мальчишек не нарекают именем первого Всадника без достаточно веских оснований. Твой тёзка послужил началом, а ты стал продолжением. Или окончанием».

«Ох, ты все какими-то загадками говоришь… Но если все заранее предрешено, то зачем мне какая-то свобода выбора? Может, надо просто принимать свою судьбу такой, какая она есть?»

«Эрагон, — твёрдо произнесла Сапфира, — я выбрала тебя, ещё сидя в яйце! И не просто так. Тебе выпал шанс, ради которого многие готовы были бы умереть. И ты недоволен? Ты чувствуешь себя несчастным? Нет? Тогда выброси из головы все сомнения! На твои вопросы нет ответов, а если и есть, то счастливее они тебя не сделают».

«Наверное, ты права, — кивнул Эрагон. — Но вопросы все же не дают мне покоя».

«Это ничего… Просто Бром умер слишком рано, он многого не успел… Мне ведь тоже порой бывает не по себе», — призналась Сапфира, и это удивило Эрагона: она очень редко казалась встревоженной.

Они уже поднялись высоко над Тронжхаймом, и внизу он увидел драконье убежище и сверкающий Исидар Митрим, огромный звёздный сапфир. Он знал, что под камнем нет ничего — только огромный центральный зал Тронжхайма. Сапфира на неподвижных крыльях спланировала, нырнула в отверстие кратера и опустилась прямо на сапфир, громко заскрежетав по нему когтями.

«Ты его не поцарапаешь?» — забеспокоился Эрагон.

«Нет, это ведь не простой камень».

Эрагон сполз с её спины и медленно повернулся, словно вбирая в себя невероятное зрелище, открывшееся его взору. Они находились в круглом помещении без потолка высотой футов в шестьдесят и примерно такого же диаметра. В стенах виднелось множество тёмных пещер разного размера — от небольшой, не выше человеческого роста, до огромной, с дом величиной. В мраморную стену были вбиты блестящие скобы, чтобы можно было добраться до самых высоких пещер. Из драконьего убежища наружу можно было выйти также через огромный арочный проем.

Эрагон долго рассматривал гигантский сапфир, сиявший у него под ногами, а потом, повинуясь внезапному импульсу, лёг на пол и, прижавшись щекой к прохладной поверхности самоцвета, попытался посмотреть сквозь него вниз. Внутри камня дрожали какие-то линии, переплетались лучи света, но сквозь него различить что-либо в нижнем зале было невозможно.

«Мне, наверное, придётся спать в другом месте», — сказал он Сапфире.

«Нет. У меня в пещере есть кровать для тебя. Сам увидишь».

Она повернулась и, не раскрывая крыльев, подпрыгнула футов на двадцать, приземлившись в пещере средних размеров.

Здесь царил полумрак; пещера оказалась значительно больше, чем ожидал Эрагон. Благодаря грубо отёсанным стенам казалось, что пещера эта возникла естественным путём. У дальней стены на полулежал толстый матрас, достаточно широкий, чтобы на нем могла уместиться Сапфира, а рядом была кровать, прикреплённая прямо к стене. Пещеру освещала одна-единственная лампа под красным абажуром.

«Мне тут нравится, — сказал Эрагон. — Здесь ощущаешь себя более-менее в безопасности».

«Да, и у меня такое же чувство».

Сапфира свернулась на своём матрасе, наблюдая за ним. Эрагон ещё немного постоял, озираясь, и со вздохом облегчения упал на кровать — сил у него совершенно не осталось.