Посох. Тетралогия

«Сунь себе дракона в штаны и надейся!» — говорят о таких случаях уроженцы Северного Джанхара. К счастью — или к несчастью — Курт не знал этой поговорки.

— Так кто все-таки такие эти самые «пешеходы»? — спросил он, немного оправившись от переживаний.

— А почему ты решил, что я знаю? — ехидно удивился Мур.

— Ну! Ты выглядишь таким мудрым! — решил подольститься Курт.

— Я всего лишь посох, — ответила вредная деревяшка. Лесть не удалась. — Мудрость и всеведенье — это по вашей, по божественной части, уж извините.

— Нахальное бревно! — возмутился Курт. — Ты всерьез веришь в наличие у меня какого-то там всеведенья?!

— Ну разумеется! — хихикнул посох. — Мне по должности положено верить. И вообще, по моему скромному разумению, Вашей Божественности давно пора открыть шкатулку драгоценного всеведенья, дабы почерпнуть из нее зерна истинных знаний о природе окружающих вас вещей, вместо того чтобы постоянно преклонять свой слух к грубым изречениям вашего недостойного слуги.

— Боюсь, я потерял ключ от этой шкатулки, — пробурчал Курт.

— Плохо, — укорил его посох. — Боги не должны быть такими рассеянными. Так ты и нимб, чего доброго, потеряешь. А Боги, утратившие сей замечательный предмет, отличающий их от прочих, с позором изгоняются из божественного сословия без всяческого сохранения содержания и прочее и прочее.

— Сам такой, — улыбаясь, проворчал Курт. — Развлекся?

— Немножко, — смущенно признался посох.

— Тогда рассказывай про пешеходов, — потребовал Курт.

— Экий ты занудный, — вздохнул Мур. — Там и рассказывать-то нечего.

— Ну, вот и рассказал бы сразу, — усмехнулся Курт.

— Нет, пока ты был магом, я тебя еще терпел, — вздохнул Мур, — Но в качестве Бога ты абсолютно невыносим. Абсолютно!

— Да, — гордо сказал Курт. — Мы, Боги — такие. А кроме того, не надо мне на нос башмаки вешать. За твою долгую жизнь тебе наверняка попадались типы куда круче.

— А это смотря с какой башни смотреть, — заметил Мур. — На свой лад ты любого из них его же мантией накормишь.

— Приятно слышать, — проговорил Курт. — Я жду.

Мур вздохнул.

— «Пешеходы», значит, словечко устаревшее. Но не то чтобы очень уж старое, — начал Мур. — Придумали его здесь, то есть не само слово, конечно, а тот его смысл, в котором оно прозвучало. Оттенок у этого его смысла слегка пренебрежительный. А раньше был куда более пренебрежительный. И означает оно всех тех людей, которые не на земле себе хлеб зарабатывают, а каким иным ремеслом помимо крестьянского. Маги, воины, торговцы, искатели сокровищ, моряки, вестники, актеры, фокусники, менестрели, охотники, рыбаки, звероловы, бродячие ремесленники, воры, разбойники, странники и прочие почтенные граждане были скопом занесены в категорию малопочтенных и прозваны пешеходами. В то время деревня уже подзабыла слегка, что сама едва ли не наполовину составлена из потомков бывших пешеходов, и решила, как это часто случается, что только оседлое хозяйство на земле да ремесленные работы того же рода являются почтенным и достойным человека занятием. Прочее же — дело подозрительное и неблагонадежное. А как еще, скажите на милость, относиться к подозрительным и неблагонадежным людям? Вот отсюда и словцо. Кстати, ремесленный труд здесь всегда ставился ниже крестьянского, хоть и ценился выше. В смысле оплаты, конечно. Поэтому первые свои пешеходы и появились в семьях кузнецов и плотников, столяров и бочаров, портных и тележников. С одной стороны, без кузнеца в деревне — никак. С другой… не на земле человек работает. Не такой, как все. Совсем не такой. Деньги за свой труд берет… ну, или продукты там какие. Все одно, торговлишкой попахивает. Хоть и среди своих, а все же пешехожество какое-то получается. И не то чтобы кузнеца не уважают. Попробуй его не уважь — мигом без ножей, серпов, мотыг и топоров окажешься. А все-таки не он на первом месте. При любом раскладе — не он. Даже сейчас, когда среди них самих пешеходы случаются. Уф… устал. Все ли понятно, Ваша Божественность?

— Понятно, — кивнул Курт. — Спасибо.

— Это хорошо, — промолвил Мур.

— Ну и куда мы теперь? — спросил Курт.

— Девятая Правая улица. Дом Кролика, — отрапортовал Мур.

— Отлично. И что там? — полюбопытствовал Курт.

— Да вот, один бедняга на дом свой жалуется, — просветил его Мур.

— Да? — удивился Курт. — И что же, тот и в самом деле его обижает?

— Бьет смертным боем, — фыркнул Мур. — Не выпендривайся. Ты отлично помнишь про этот дурацкий дом со сползающей крышей.

— Помню, — кивнул Курт. — Как думаешь, там и в самом деле заклятье?

— Кто знает, — ответил Мур. — Может, и заклятье… а может из этого парня такой же строитель, как из меня баронская шляпа.

— Ладно. Поживем — увидим, — вздохнул Курт.

— Было бы о чем переживать, — заметил Мур. — Пока ты Бог, можешь не тревожиться. У тебя выйдет все, о чем попросят эти милые люди — твои верующие. Ну… почти все.

— Вот это самое «почти» меня и тревожит, — промолвил Курт.

— Пусть оно тревожит кого другого, — возразил посох. — Просто не соглашайся ни для кого доставать звезды с неба и ловить луну в реке — вот и все.

— А все остальное получится? — спросил Курт.

— А все остальное получится, — ответил Мур. — Честное слово.

— Кажется, пришли, — проговорил Курт. — Да… действительно, не перепутаешь.

Крыша дома и в самом деле основательно съехала на сторону, напоминая какую-то залихватскую и даже несколько разбойничью шляпу.

— Вот так-так, — сказал Мур.

Хозяин дома уже спешил к ним, на ходу теряя свою собственную шляпу. Второй раз уронив ее в лужу, он отказался, наконец, от попыток ее надеть и теперь нес в руке слегка, отставив в сторону. Тяжелые грязноватые капли стекали с изумрудно-зеленых полей. На хозяине были ярко-красные сапоги, коричневые с черной шнуровкой штаны и прежняя желтая куртка.

— И чего он такой пестрый? — задумчиво пробормотал Курт. — Остальные одеты просто нарядно, а этот…

— А он у них павлином работает, — хихикнул Мур.

— Павлином? — удивился Курт. — А что это?

— Ты не знаешь кто такие павлины? — шепотом возопил Мур.

— Не знаю. А что? — честно ответил Курт.

— Понятно, — фыркнул Мур. — А еще Бог…

— Сам такой! — возмутился Курт. — Богам, между прочим, необязательно знать про разных там павлинов!

— Ты дикарь, темнота и невежда, — резюмировал Мур.

— Заткнись, солнышко ясное! Он нас услышит! — прошипел Курт.

Хозяин дома со съехавшей крышей уже добрался до них и теперь размашисто кланялся.

— Ну, и что я должен делать с этой замечательной крышей? — пробормотал Курт, а вслух сказал. — Приступим!

И если первый его жест и вышел слегка неуверенным, то каждый последующий прямо-таки по ходу движения наливался могуществом и непререкаемой божественной силой.

Курт воздел руку.

Опустил.

Опять воздел и немного помахал ею, словно бы воздух перемешивал — а впрочем, может, и впрямь перемешивал? Кто их знает, этих Богов! Потом он произнес какую-то божественную тарабарщину, потом опять помахал рукой, потом…

Мур уже собрался предложить ему помахать ради разнообразия и ногой тоже, когда Курт, наконец, начал произносить нечто внятное.

— А ну-ка, родимая, стань прямо! — сказал Курт крыше.

И все наконец-то его поняли. Все, кроме крыши.

На миг встав прямо, она тут же съехала на другую сторону.

— А я сказал — стань прямо! — рассердился Курт.

И опять что-то такое божественное произнес.

— Никогда таковской ругани не слыхивал! — потихоньку восхитился Мур. — Надо будет потом слова переписать.

Крыша скрипнула и съехала на третий бок. Курт топнул ногой. Волна силы качнула воздух. Крыша подпрыгнула и съехала на четвертый бок.

— Назад! — прорычал Курт. — Кому сказано!

Крыша еще раз подпрыгнула, а потом соскочила с дома и попробовала удрать. Хозяин съехавшей крыши завопил и сиганул в случившуюся неподалеку канаву. Курт зарычал еще громче и бросился в погоню. Переваливаясь с боку на бок, крыша резво убегала вдоль по улице. Рыча от божественного гнева, Курт бежал за ней. Над его головой вспыхнул ослепительный нимб. Крыша взвизгнула от ужаса и попыталась взлететь. Курт ухватил ее за трубу и удержал.