Посох. Тетралогия

— Неудобно бегать со спущенными штанами, — усмехнулся Курт. — Давай скорей, говори правду, а то дошутишься — я ведь так и сделаю!

— Там две пожилые дамы — по их собственному выражению, «плохие памятью». Совсем как ты, — ехидно добавил Мур. — А еще старичок-кузнец, который силы просил.

— Да, — сказал Курт внутренне холодея. — Теперь помню.

«А вдруг ничего не выйдет? Вдруг не получится?»

Томительная нота неуверенности, словно плащ, стекала с плеч, и прохладный ветер играл его мягкими складками.

«Отец Наш Сиген» решительно шагнул на порог.

«А вдруг не выйдет?! Вдруг… Ну, вперед!»

Вышло.

Курт даже удивился — с какой легкостью.

Правда, последствия оказались не такими, как он ожидал, но с последствиями всегда так. Ожидай, не ожидай — все равно случится не первое, не второе, не третье, а вовсе даже неожиданное.

На пороге дома его встретил старик. Старух видно не было, зато их было хорошо слышно. Даже слишком хорошо.

— Шумят, — вздохнул старик. — Позабыли, кто сколько соли в суп насыпал и куда этот несчастный суп потом дели, и почему вместо него на плите оказалось замоченное белье, и кто положил в это неладное белье мои клещи…

— Сейчас поправим, — бодро пообещал Курт и двинулся на шум голосов.

Когда две пожилые, но не утратившие девичьего задора, склонные все на свете забывать женщины пытаются выяснить друг у дружки, кто же из них все-таки назабывал больше и у кого это лучше выходит — шум образуется просто необыкновенный. Даже божественное присутствие его не окорачивает, в чем Курт убедился на собственном опыте. Он вошел, но тише не стало. Да что там — его попросту не заметили! Они бы сейчас даже заезжего фокусника не разглядели, а тут всего-то навсего какой-то Бог!.. Бабки до того раззадорились, что уже и друг дружку, быть может, не замечали. Впрочем, почему «быть может»? Забыли они друг о друге — делов-то! Возможно, потому и не дошло до ухватов и сковородок. Тем более, что и те и другие здесь были отменного качества. Ухватом наверняка можно было пробить шкуру какого-нибудь дракона, а на любой из сковородок этого самого дракона можно было зажарить, причем целиком.

Курт послушал еще минуту-другую, а потом решительно скомандовал:

— Стоп!

Короткий толчок силы встряхнул его самого, а старухи просто замерли на месте с открытыми ртами.

Кособокие ругательства и нескладные доводы, помесь ерепени с околесицей и окончательная чепуха повисли в воздухе, немного повисели и шлепнулись на пол, обернувшись жабами. Жабы заквакали к выходу. Старухи продолжали молчать, ошарашенно таращась на Курта.

— Повелеваю вспомнить все, что вы забыли! — проговорил тот, и мягкая волна силы качнула мир. — Повелеваю впредь забывать не больше, чем прочие люди. И быть немного добрей, чем прежде. Да станет так!

И стало так. Еще как стало! Так стало, что дальше некуда. Даже Мур вздрогнул. Старухи не только вспомнили все, что забыли — ох, если бы! Нет, они тут же поспешили поведать об этом окружающему мирозданию. Они вперемешку и вперегонки излагали все, что им вспоминалось, а голоса у них были — дай Бог всякому! Впрочем Бог стоял рядом, испуганно прикрыв уши, и думал — не отобрать ли?

От размышлений его оторвал старик. Мягко взяв Бога за руку, он деликатно увлек Курта в смежную с кухней комнату, аккуратно притворив дверь.

— Ишь орут… звездноглазые отродья! — с нежностью проговорил он. — Эльфья кровь — что с них взять? Обрадовались, дуры…

— Эльфья? — удивился Курт.

— Сам-то я из гномов, — ответил старик. — Не чистокровный, конечно, у нас чистокровных, почитай, что и вовсе нету. А жену из эльфов взял, тоже полукровку. И сын туда же — весь в меня — эльфку ему подавай! Вот они теперь и ревут друг на друга. Глотки-то у них эльфьи, луженые, в такую глотку луну пропихнуть можно, если поднатужиться, а вот красота у той голосистости, увы, человечья — некрасивая. Ты уж прости их. Не со зла они.

— Да я и не думал сердиться, — сказал Курт. — Кстати, а сын твой где? Ему от меня ничего не надо?

— Из пешеходов он, — ответил старик.

«Эта здешняя манера отвечать не на вопрос, а на его двоюродного дедушку меня скоро доканает!» — подумал Курт.

— Из кого, ты сказал? — терпеливо спросил Курт.

— Я-то? — удивился старик. — Я из себя говорю. А разве можно говорить из кого-то другого?

Курт сделал глубокий вдох. Потом медленно выдохнул.

«Спокойно. Правильно поставленный вопрос — основа долголетия и хорошего самочувствия. Боги никогда не бьются головой о стены. Это разрушает нимбы и общественное мнение. Спокойно. Правильно поставленный вопрос…»

— Я спрашивал о твоем сыне, — напомнил Курт. — Ты говоришь, что он пешеход.

— Ну да, — кивнул старик, — пешеход он. Торговец, значит.

— Ах, торговец! — воскликнул Курт, словно это все объясняло.

«Лучше я у Мура потом спрошу!» — подумал он. — «А кроме того, кто знает, быть может я и вообще обязан это знать? Мало ли что…»

— Так он что, в отъезде? — наудачу спросил Курт.

«Или торговцам запрещено обращаться к Сигену?»

— В отходе, — кивнул старик. — Кто знает, когда будет? Пешеходы, они такие…

— Значит, сейчас твоя очередь. — сказал Курт. — Сколько силы тебе нужно?

— Да хоть половинку прежней бы, — вздохнул старик. — У меня помощник есть, конечно, оно так, но для счастья чтоб — самому за молот хочется… а такой, как сейчас, я и молоточком-то с трудом ворочаю. Меня скоро таракан затопчет.

— Не затопчет, — возразил Курт. — Повелеваю: стань вдвое сильней прежнего и оставайся таковым, пока тебе самому эта сила в радость! Да станет так!

Мягкая волна силы вновь встряхнула Мир. Старик вроде бы ничуть не изменился — но никто уж теперь не назвал бы его маленьким и хлипким. И если бы он пообещал в одиночку поднять и перенести свой собственный дом, ему бы поверили.

Старик подхватил неведомо откуда взявшийся кузнечный молот и легко, как перышко, крутанул его в воздухе. А потом он поднял на Курта взгляд — и в этом взгляде было такое, что Курту стало неловко.

«Да я же ничего особенного не сделал!» — хотел сказать он… но Боги никогда не говорят таких слов. Поэтому он сжал зубы, милостиво простился с хозяевами дома и пошел к выходу.

— Счастья этому дому! — произнес он на пороге — и воздух дрогнул еще раз, откликаясь на проявление божественной воли.

«Хамы они изрядные, все эти Боги!» — думал Курт. — «Хотя… если они каждый день с таким сталкиваются… за сотни веков привыкнуть, наверное, можно… и охаметь… и перестать принимать близко к сердцу… и наплевать… и злоупотребить… и еще раз… быть может, так и становятся Темными?..»

Разница между ритуальным почитанием и живой благодарностью потрясла Курта. И то и другое было искренним — а как же иначе? Но все же… все же… А может, старик и вправду был необыкновенным человеком? Или это жаркая кровь гномов придала столько силы его взгляду? Курт мог бы поклясться, что старик куда больше похож на Бога или на святого, чем он сам. И почему другие этого не замечают? Или все дело в том, что старик — здешний? К нему привыкли — вот и не видят очевидного. А Курт, напротив, совсем чужой, вот и выглядит этаким божеством.

Бедняга Курт давно не смотрелся в зеркало — а если б по-предложению Мура заглянул в лужу, пожалуй, убежал бы с криком, перепугавшись самого себя. Жителям деревушки было проще. В их жилах текла кровь фей и гурий — ослепительных красавиц, привыкших созерцать разные там могущества сотню раз на дню и повидавших эти самые могущества во всех видах, в том числе и без штанов… а ведь даже само Средоточие Силы без штанов выглядело бы нелепо и смешно. Так что жители знали — точней, их кровь знала — чего на самом деле стоят все эти могущества. А кроме того, их Бог и должен быть могуч и грозен. Какой же он иначе помощник и защитник?

Иное дело — Курт. Бедняга никогда не сталкивался ни с какими божествами. В тех подворотнях, где ему случалось переночевать, они не водились. Поэтому испугался бы он себя, доведись ему полюбоваться на это неописуемое зрелище, до полусмерти. Счастье, что он так и не удосужился заглянуть в лужу. Воспринимал он свою внезапную божественность, как дурную шутку подвыпившего мироздания, и надеялся что с похмельем она выветрится сама собой.