Драйв Астарты

– Давайте вернемся к реальным событиям, – вмешался Нил Сноу, спасая студентку, впавшую в ступор от такого прагматичного подхода к христианской мифологии.

– Давайте, – легко согласился Кватро. – Я все ещё жду ответа: чем плох Ним Гок?

Теперь улыбнулся Нил Сноу.

– Док Чинкл, вы сами только что критиковали эти коммунистические «колхозы»!

– Какие «эти»? Демон сидит в деталях. Любая революция начинается с того, что свергнутую элиту репрессируют, а её имущество делят. Вопрос: что дальше?

– Дальше, разумеется, примитивный «колхоз», – сказал Сноу, – поскольку Ним Гок – последователь Пол Пота.

– Последователь, а не копия, – парировал Кватро. – Ним Гок, как принято говорить у коммунистов, творчески развил учение Пол Пота. Несколько поправок, и получилась неплохая система аграрно-постиндустриальных кооперативов.

– Понятно… – Нил Сноу махнул рукой. – Математик-экономист вашего уровня легко переспорит несведущего человека в вопросах производства и управления. Но мы-то начали не с экономики, а с терроризма. Геноцид в Брунее. Военные преступления на Тиморе. Теперь – захват в нейтральных водах мирной яхты «Golden Sun». Вопрос, я напоминаю, поставлен так. Как вы, ученый, интеллектуал, можете сотрудничать с субъектом, у которого руки в крови многих тысяч людей, и который демонстративно попирает все нормы гуманизма и международного права?

Кватро Чинкл откинулся на стуле, поднял брови и произнес:

– Нил, вам самому не смешно выражаться в таком вычурно-пафосном стиле?

– Возможно, док Чинкл, я перебрал с пафосом, но суть дела от этого не меняется.

– ОК. Допустим, не меняется. Итак, проблема, как вы теперь говорите, совсем не в политическом строе на Соц-Тиморе, а в нескольких силовых акциях, которые вы рассматриваете, как терроризм.

– А вы как их рассматриваете? – Раздался вопрос из зала.

– Первые два случая, – ответила Кватро, – это уничтожение фундаменталистов. Я не приветствую способ исполнения, но считаю, что как-то это надо было сделать.

Нил Сноу многозначительно покачал головой.

– Вы разделяете позицию верховного суда своей страны, не так ли?

– Просто наши позиции совпадают, поскольку ситуация простая. А теперь о третьем случае. Яхта «Golden Sun». Тут я безоговорочно на стороне Ним Гока. Я считаю, что рабовладельцы не должны чувствовать себя в безопасности ни в одной точке мира.

– А как быть с тем, что в вашей стране используется рабский труд каторжников?

– Знаете, Нил, – спокойно сказал Кватро. – Я вам советую взять катер и прокатиться на восточный берег Табуаэрана, в каторжную тюрьму Ваи-Тепу. Всего три мили отсюда. Тюрьма принадлежит партнерству «Playa Artificial», поэтому там отличный стадион и дансинг. Скажите коменданту, что вы из CNN, и он вам проведет экскурсию по всей территории. Вы очень быстро поймете, чем отличается каторга от рабства.

– Вот возьму, и съезжу, – проворчал Сноу, – но вернемся к яхте «Golden Sun». Откуда известно, что там были эти девушки-рабыни? Как-то это подозрительно напоминает инсценировку с целью оправдать похищение троих людей, занимающих достаточно высокое социальное положение в Европе. Что вы на это скажете?

– Это очень интересный вопрос, Нил. А какое бы доказательство вас устроило? Что должен предъявить вам Ним Гок, чтобы вы согласились: да, это не инсценировка?

– Какие доказательства? – Переспросил репортер.

Меганезийский математик улыбнулся и кивнул.

– Да. Аудио-видео записи с хронометражем и объективной привязкой к физическому положению яхты по данным съемки со спутника. Записи телефонных разговоров с подтверждением времени разговора между данной парой абонентов из протоколов провайдера. Оплата счетов в данное время в данном географическом пункте. Или показания свидетелей, подтвержденные данными медицинской экспертизы? Ну, что?

– Конечно, это может показаться убедительным, – осторожно сказал Сноу, – но при современном уровне развития техники всё это, видимо, можно фальсифицировать, а свидетелей можно подговорить, подкупить или запугать, не так ли?

– Браво! – Кватро похлопал в ладоши. – Ваш скептицизм великолепен. Скажите, а к решениям американской юстиции вы относитесь также скептически? Вы верите в обоснованность хотя бы одного обвинительного приговора?

– Ну, вообще-то наши суды считаются достаточно объективными, – ответил Сноу.

– Вот как? А я вас уверяю, Нил: любой американский суд вынес бы обвинительный приговор на основании даже половины доказательных материалов, имеющихся по данному делу. Нет, даже четверти! Вы будете спорить с этим?

– Ну… – репортер задумался. – Видимо не буду, но наш суд заслуживает доверия.

– Вашего доверия, – уточнил математик. – Причем, доверия, обоснованного чисто субъективно, через личную симпатию. А объективно о судебных ошибках в США написаны целые тома. Но не будем в это углубляться. Просто у меня имеются не меньшие основания доверять тиморской юстиции, чем у вас – американской. И я оцениваю ситуацию исходя из этого.

С периферии зала выкрикнули вопрос.

– Доктор Чинкл, вы испытываете личную симпатию к режиму Красных кхмеров?

– Я считаю, что политический режим – это не девушка, чтобы испытывать к нему симпатию. Это – инструмент, который в той или иной мере может поддерживать материальный прогресс, рост благосостояния граждан и рост качества их жизни. Остальное уже менее существенно.

– И не важно, какой ценой это поддерживается? – Уточнил Сноу.

– Вопрос не простой, – сказал Кватро. – У каждой из современных развивающихся социальных систем есть скелет в шкафу. Так, западная цивилизация нового времени развилась за счет грабежа колоний и обращения их жителей в рабство.

– Но это уже в прошлом, – возразил репортер.

Кватро Чинкл покачал головой.

– Не совсем в прошлом. Иначе бы в серьезной западной прессе не мелькали призывы вернуться к истокам. Вопрос: Куда обращена данная социальная система: к своему понятному феодальному прошлому с твердыми моральными устоями и культурной традицией, или к гораздо менее понятному будущему? По моему опыту, речь о цене прогресса заводят для агитации за возврат к «Старому Доброму Прошлому». О цене регресса, заметим, при этом молчат. Сегодня, как и всегда, у прогресса есть цена. Мы знаем, что в начале индустриальной эры ценой машинного прогресса было падение качества жизни людей. Индустриализм – это конвейер Тейлора. Люди для него – это тягловый скот, способный крутить гайки. Постиндустриальный прогресс – это креатив, который не может быть обеспечен тягловым скотом. Для постиндастриала необходим человек, имеющий высокое качество жизни, в частности – благосостояние, свободу и свободное время, чтобы реализовывать эту свободу. Вот почему постиндустриальный прогресс не может проводиться ценой падения уровня и качества жизни людей. Какой угодно ценой – только не этой. Цена прогресса всё равно может оказаться достаточно высокой, но в любом случае, я считаю, что качество человеческой жизни дороже.

– Уфф! – Произнес Сноу. – Слишком много информации сразу. И не все понятно. Вы говорите, что цена прогресса может быть высокой. А в чем она может выразиться?

– Например, – ответил Чинкл, – в разрушении всеобщей шкалы ценностей и статусов, которая сопровождала цивилизацию со времен Древнего Египта. Обыватель в любой развитой стране западного образца привык к универсальному социальному компасу, который в каждый момент времени позволяет сравнить двух людей по статусу. За счет этого обыватель знает, кто выше, а кто ниже его на социальной лестнице, и кто идет вверх, а кто скатывается вниз. Разрушение лестницы для кого-то станет трагедией.

Нил Сноу покрутил головой и энергично почесал гладко выбритый подбородок.

– Минутку, что значит: нет социальной лестницы и нет шкалы ценностей? А каким образом люди определяют для себя цели, как они ориентируются в жизни?

– Как хотят, так и определяют, – ответил Чинкл. – Известно множество вариантов жизненных целей на любой вкус. Выбирай и живи. Или сам придумай свою цель.