Изначальное желание

Тайла широко развела руками.

— Куда пойдем?

Я зорко следил за ее взглядом, и чувствовал, в какую сторону ей хотелось бы идти. Именно туда я и пошел, по-хозяйски обняв ее за талию. На миг она встрепенулась, словно не веря в совпадение — я вел ее в самый темный проулок. А после вздрогнула уже иначе.

— Какая у тебя холодная рука, сударь.

— Давно никто меня не грел, — мой голос призывал к сочувствию.

— Как давно? — полюбопытствовала она, мягко растирая мою ладонь.

— Очень.

— Так давно, что ты, вместо того, чтобы наброситься на меня, задаешь глупые вопросы?

— Ты считаешь их глупыми? — не поверил я, сжав ее талию сильнее.

— Нет, — потупилась она, — право, нет. Но, согласись, глупо задавать их мне — девушке из кабака. Разве нам за это платят?

— Я необычный.

— Я заметила.

— Я покупаю самое дорогое.

— И что же?

— Знания и мудрость.

— А мое тело?

— За него платят дураки.

— Дураки? — Из ее груди вырвалась обида. Обида за тех, кто обогащал ее.

— Которые не в состоянии добиться взаимности иными путями, — поспешно пояснил я. — А я похож на дурака?

— Нет.

— А если я заплачу?

— А…

— Заплачу, и сразу уподоблюсь дураку. Так? А раз ты говоришь, что я не дурак, то тогда я и платить не должен.

Она рывком высвободилась из моих объятий. Ее игривое настроение резко переменилось. От нее запахло подозрением и сильным негодованием. В глазах вспыхнула ледяная стужа. Да, огонек первой любви, насколько же ты робок и беззащитен перед суровым ликом реальности. Ты подобен призраку — такой же бесплотный и невесомый. Но ты есть. И тебя всегда можно разжечь. Лишь смерть может погасить тебя. Да и то ненадолго.

Тайла тяжело дышала, исподлобья поглядывая на меня.

— Послушай, сударь, хватит мне голову морочить! Ты или платишь, или нет!

— Я заплачу за всю ночь, — поспешно заверил я, примирительно подняв руки. — За всю ночь. И могу с тобой делать все, что заблагорассудится. В том числе и спрашивать.

— Я торгую ласками, а не мозгами, — раздражительно звенел ее голосок, но внезапное негодование все-таки таяло. — Хочешь знать смысл бытия — иди вон с монашками беседуй. Они тебе глаза-то раскроют быстро. Сами целомудрием прикрываются, а блуду предаются хлеще нашего. Мы хоть сильны в искренности своей, потому и не стыдимся называть цену.

На сей раз, от нее запахло гордостью и достоинством. Тайла высокомерно вскинула прелестную голову, и густые волосы колыхнулись за ее спиной волнистым водопадом. Повеяло терпкими ароматами неведомых цветов. А может то просто вкус молодости? Я снова вдохнул полной грудью сложный и волнительный запах ее тела.

— И такой путь завел в темницу твоего братца? — напомнил я. — А теперь ты вынуждена здесь крутиться, чтобы помочь ему высвободиться. И нет гарантий, что, выйдя, не произойдет все повторно. Уверен, хозяин твой нарочно подстроит все, дабы навеки приковать тебя к этой таверне. Вернее, пока ты цветешь. Пока ты ему нужна…

— Да, прикована, и что?! — повышая тон, перебила она. — Что мне делать?!

— Да ничего, — равнодушно ответил я, печально кивнув. — Делай, что делаешь, и будь, что будет. Да? Да! Это ваша формула жизни. Неспособность зреть в прошлое, трезво оценивать настоящее и предвидеть будущее. Неспособность управлять своей судьбой. Своими мыслями и поступками. Своими желаниями. Тем самым вы порождаете хозяина, который управляет вами.

— Уж не тебя ли? — с сарказмом усмехнулась она, окидывая мой рваный поношенный плащ, обветшалые одежды, нечесаные серые локоны. Я таинственно улыбнулся и обнял ее крепче, опустив руку пониже спины.

— Вы, женщины, интуитивны и очень проницательны.

Она покачала головой.

— Я управляю своими поступками.

— Да? Отчего же я, заплатив тебе, заставляю делать то, что мне хочется?

— О, это моя работа, — уверенно и гордо ответствовала она.

— Но желаю я, а не ты — снова поправил я. — Вряд ли ты по собственной воле согласилась бы приласкать меня. Или похожего на меня. Зато безоглядно бросилась бы в объятия молодого красивого принца. Вы все о них мечтаете в этом возрасте. Но ты со мной, и в том воля моя. А ты всего лишь исполнитель моих желаний.

Тайла подняла на меня большие карие глаза и с затаенным торжеством возразила:

— Но я получу деньги, за которые куплю то, чего пожелаю. К тому же ты, честно говоря, переплачиваешь троекратно. Выходит, я в выигрыше. Я желаю больше, чем ты. Я управляю тобой.

— Да!

— Ты согласен? — она отшатнулась в удивлении.

— Да!

— Но… ты меня снова запутал, — мотнула она головой, словно ребенок.

— Да!

И я обнял ее сильнее.

Незаметно мы свернули в неприметную узкую улочку, огороженную высокими каменными стенами. В свете высокой луны белела старая кладка строений. Под ногами поблескивали плоские спины булыжников, отполированные тысячами ног, подков, собачьих хвостов и колес. Темные двери и закрытые тяжелые ставни четко выделялись на фоне светлых стен мрачными провалами в неизвестность. А ведь то не просто двери и окна. То входы в иные миры, где господствуют свои, иной раз непонятные и непредсказуемые законы. Их невозможно понять, пока сам не окажешься в одном из таких миров, пока не испытаешь все на своей шкуре. Я с интересом всматривался в массивную дубовую твердь и принюхивался. Ведь я не человек, а от того я мог познать многое, улавливая лишь запахи желаний. А их невозможно укрыть ни за каменной толщей, ни за древесной плахой.

Даже время безвластно над ними…

Местами известняк выкрошился, и сквозь щели сочились всевозможные запахи. Пахло древесным углем, протухшей рыбой, свежим сеном и ветхими одеждами. Пахло колодезной водой и прогорклым маслом. Пахло сгоревшими свечами и пыльными книгами. Пахло черствыми хлебами и крысиным пометом. Пахло развешенными для сушки рваными сетями и залежалой рыбьей чешуей. Пахло сырой прелой глиной и звонкими обожженными горшками. Пахло облезлыми собаками и кошками, что свернулись калачиками на порогах своих жилищ. Пахло свежей молодостью и кисловатой старостью.

Я снова огорченно вздохнул. Нельзя смешивать эти два запаха. Нельзя класть в один мешок свежий и зацветший хлеб. Иначе первый быстро скисает, мгновенно уподобляясь второму.

Лишь очень, очень редко случается обратное.

Пахли и воспоминания, которыми были густо напитаны сны. Сны тех, кто покоился за монолитной неподатливой плотью этих стен. Сны трепетали в их тверди, точно птицы, бьющиеся в силках. И пахли они страхом. А в глубине этого страха… о! В глубине этого страха стоял острый и насыщенный запах крови… Да, крови! Кровь, как символ любви. Кровь, как символ страсти. Кровь, как символ мужества. Кровь, как символ жизни.

Кровь, как символ истины…

— Чего умолк-то? — Тайла легонько толкнула меня в бок. — То болтаешь без умолку, а то вдруг затих, словно воды в рот набрал?

Я снова глубоко вдохнул ночной воздух и ласково взглянул на нее. В свете взошедшей луны она была сказочно прекрасна. Манящая, таинственная, пьянящая, как сама луна — королева ночи.

— Интересно, — просто и непонятно разъяснил я.

— Что именно? — с любопытством уточнила она.

— Да все, — туманно и емко уклонился я.

— А, — вырвался понимающий выдох, — понятно.

Таким образом, мы шли некоторое время. Тихий звук шагов крался вдоль улицы, то отставая, то забегая вперед. Мы молчали. Ничто, кроме лунного света да далекого лая не нарушало нашей идиллии. Казалось, сам мир уснул, предоставив нам право вершить все, что только заблагорассудится. Подумав об этом, я как-то странно покосился на мою спутницу.

И незаметно облизнулся…

Вдруг ко всем запахам добавился еще один — запах ее страха. Он стал таким сильным и острым, что вмиг перебил все остальные. А вместе с ним обостренный слух уловил крадущиеся шаги. Прикрываясь темнотой, за нами следом шло трое неизвестных. Еще столько же поджидало впереди, перекрыв выход из тесного проулка. И такой уверенностью веяло от них, что меня едва не валило с ног, точно волной. Ноздри уже улавливали запах стилетов, кинжалов и даже одного меча. Один из них стражник? Удивительно. Ведь только им дозволено носить мечи.