Камни кричат (СИ)

Весь обратившись в слух, Рокетт бесшумно юркнул в какую-то развалину. Припав к сгнившему оконному переплету (когда-то к нему крепились ставни, но петли проржавели, и ставни отвалились - вон, насквозь прогнивший краешек еще виднеется из крапивы), он впился взглядом в улицу. Отблески факелов становились все ярче, и вот из-за угла вынырнул передний боец. Теперь сомнения растаяли - пешим порядком добрый взвод Восемнадцатого Драгунского полка топал вглубь Нового города. В свете двух факелов сверкал лес примкнутых штыков, серебрилось шитье форменных камзолов, матово блестели массивные медные каски - надежная защита от стрел, сабель и даже пуль - если только на излете. Ну, а в городском бою - еще и от падающих на головы кирпичей и прочих массивных предметов. Темесцы особо не торопились, и уж тем более ничего не боялись - то ли ничего не знали о скрывшихся в руинах преступниках, то ли надеялись на свои тридцать пять - столько насчитал Рокетт - мушкетов.

Среднее отделение кого-то вело. Да не одного - пленных вроде четверо… На одного… вернее, одну из них… упал отблеск света факелов, высветивший растрепанные длинные волосы, порванную и испачканную юбку, дешевенькие браслеты на тоненькой руке… Вояки из Восемнадцатого Драгунского схватили несколько молоденьких девчонок и зачем-то вели их вглубь руин. На расстрел?

Одна из пленниц зацепилась ногой - и с жалобным стоном растянулась на битом кирпиче. Державший веревку солдат зло дернул, напарник “помог” эрхавенке подняться пинком.

- Подъем, сучка! - скомандовал вояка из Восемнадцатого Драгунского.

- Тише, Арчезе, - приказал кряжистый мужичок, судя по нашивкам - капитан того же полка. Рокетт вспомнил - капитан Больцано командовал одной из рот полка, заодно он обеспечивал взаимодействие с городской полицией. Не один эрхавенец был арестован по его наводке, и как правило, пропадал кто-то из родни арестованных. Теперь Рокетт знал, куда. Еще одна тайна, из-за которой вполне могут пристрелить, вдруг сообразил он. Стало быть, попадаться к темесцам в плен нельзя. И нельзя допустить, чтобы к ним попала Мелина. А самому лучше побыстрее забыть все, что видел.

Но игра начата, и остановить ее невозможно. Точнее - возможно: выйти из укрытия, и, можно поспорить, темесцы не станут разбираться, кто тут шарится в руинах. Залп в упор, если будет еще шевелиться, приколют штыком - и все. Нет человека - нет страшных тайн… А значит, остается играть по навязанным правилам и принять, как данность, что здесь и сейчас он - не гражданин Темесской Конфедерации, находящийся под защитой ее законов, а изгой, подлежащий уничтожению - просто за то, что он - не такой, как все. Стало быть, любой встреченный, если не доказал обратного - враг. Рокетт вжался в холодный, сырой камень, молясь, чтобы темесцы не заметили во тьме оконного провала мимолетное движение и не послали туда пули.

- Тише, - повторил командир отряда. - Не порть товар. Шуджи даст меньше - вычту из твоей доли, понял?

- Так точно, сир капитан! - отрапортовал темесец. - Подъем! - еще один рывок за веревку, но хоть без пинка. Девушку подхватили за руки и рывком поставили на ноги.

“Ловят они работорговцев! - зло подумал Рокетт. - А сами торгуют нашими девушками! Вот сволочи, и нет на них управы!”

Наконец темесцы прошли. Стараясь не хрустеть битым стеклом и рассохшимися половицами, Рокетт пробрался через заднюю, обвалившуюся дверь и оказался на захламленном дворе. С трудом перелез через груды мусора, в темноте угодил в глубокую лужу, шепотом выругался - но уже протискивался в пролом в кирпичной стене. Теперь - бегом через заваленный переулок. Еще дом - как водится, с глухой стеной, выходящей на улицу. И еще держится калитка. Ничего, ее можно снести одним хорошим пинком. И снова - через залитые мраком внутренности дома, в отчаянной надежде не наступить на змею. Вот и еще раз пригодилось лазанье по руинах мальчишкой - без тех уроков он бы точно переломал в развалинах ноги. Последняя стена с грохотом рухнула - и Рокетт вывалился на заросший кустами и крапивой простор Рыбачьего проспекта. Отлично. Сюда они не сунутся - им тоже не нужны свидетели, тем более не стоит пускать в ход мушкеты: до стены Старого города слишком близко, на выстрелы сбежится весь полк - объясняй тогда, куда и зачем шли с девчонками. Ну, если их заметят, тогда, конечно, выбора не останется, и все же не стоит ходить там, где ходит еще хоть кто-то.

А теперь - бегом к дому, где мирно спит Мелина. Если только темесцы не свернут - они неминуемо там пройдут. И тогда нежелательной свидетельницей, а то и той самой “язычницей и убийцей”, которую искали сегодня на празднестве, окажется она. И тогда останется один путь - бегство из Эрхавена. Надо увести ее с собой.

Но он опоздал вновь. Когда безумный бег через заросли кустов и крапивы, прыжки через завалы и большие, глубокие лужи остался позади, Рокетт услышал вскрик. А потом грохот мушкетного выстрела там, впереди. Вспышка, вырвавшаяся из ствола старенького пистоля, озарила тот самый дом, где они нашли убежище. Потом раздался отчаянный крик Мелины, звук хлесткой пощечины и яростная ругань на неизвестном языке. Впрочем, почему неизвестном? Выговор Рокетт узнал, так говорят приезжающие на рынок пуладжийские купцы с несравненными горскими мечами, вышивками, драгоценностями. Но эти если и торговали, то совсем другим товаром - живым, чернокосым и черноглазым. А также сероглазым и русоволосым - с той стороны Гор Солнца, ибо Ствангар переживает далеко не лучшие времена - уже не первый век.

Да, тут тоже был факел - правда, один. Зато в его свете Рокетт насчитал восемь рослых бородачей - трое с массивными армейскими мушкетами, один с огромной алебардой, двое с пистолями (один еще и с факелом), и самый крайний - с чем-то вовсе чудовищным, калибром, наверное, втрое больше самого мощного мушкета. Своего монстра здоровяк тащил с трудом, а вместо одной сошки махина ставилась на невысокий железный треножник. Спину мужчине оттягивал мешочек с ядрами и порохом. “Из такой дуры и стену можно пробить!” - подумал Рокетт. Но в первый момент поразило даже не это. А то, что в руках бандитов (вооружены, но одеты кто во что - к чьим-либо регулярным войскам они точно не имели отношения) извивалась, пытаясь вырваться и брызгая кровью из раненой ноги, Мелина.

Рокетт чуть не бросился на обидчиков - но вовремя опомнился. В конце концов, сегодня по ним уже стреляли на поражение, если в него попадут, спасать девчонку будет некому. И хотя пуладжи - не темесцы, им плевать, кто во что верит в Эрхавене, но оставлять ее в руках бандитов-работорговцев - верх цинизма. Да и не им ли везут рабынь темесцы? Если так, они могут поменять их баш на баш - и заполучить-таки Мелину для дознания. Девчонку следовало спасать…

Впрочем, нет, даже не поэтому, понял вдруг Рокетт. Еще и потому, что она стала его другом. А бросать в беде друзей нельзя. Потому что тогда однажды вот так же бросят и тебя.

Горцы отчаянно старались не шуметь. Но, во-первых, городские руины - это не горы, тут не может случиться обвала, но за спиной может рухнуть стена, плеснуть вода в луже, прошелестеть трава или кусты. А во-вторых, они волочили пленницу, которой, наоборот, нужно было как можно больше шума. Зато Рокетт шел действительно тихо - уж он-то пробирался по развалинам далеко не в первый раз. Правда, никогда еще от этого не зависело так много.

Пуладжи шли долго - и, как ни странно, быстро. Рокетт успел нешуточно запыхаться, пару раз таки оступился - эта безумная ночь выматывала, как ничто прежде. Сперва он подумал, как они будут выходить из города - ведь ворота закрыты - но, наверное, раз смогли войти, смогут и выйти. И все-таки они не стали входить из города. Остановились на пересечении Рыбачьего проспекта и когда-то самой северной улицы города, в те времена так и называвшейся - Северной. Луна наконец выглянула в разрывы туч - но тем непригляднее оказались здешние развалины.

И в лучшие времена тут было не самое приятное место. Городская тюрьма, где сидели се, находившиеся не в ладах с законом - от незаконных рыбаков, не входящих в соответствующий цех, до государственных изменников. К примеру, три века назад тут много лет гнили заживо жены и дети последних язычников - самих-то их сразу отправили на костер, что может считаться милосердием. Потом город окончательно захирел, и вместе с остальным Новым городом была брошена и тюрьма. Теперь для подтаявшего эрхавенского населения вполне хватало гарнизонной тюрьмы в форте Миттар, ну, а для самых несговорчивых - подземного карцера. Ходят слухи, что ночь в “подземке” заставит плакать да просить прощения и матерого головореза.