Тёмный день

Жилище Дарина, на его, кобольда, взгляд, совершенно никуда не годилось.

Во-первых, размеры.

Комната крошечная, коридорчик маленький-премаленький, кухня. Кухня — одно название, порядочный хозяин собачью будку и то просторней смастерит. В коридоре две двери, одна в ванную ведет, другая — в туалет. Дарин пробовал как-то Тохте объяснить, для чего в доме туалет нужен, но кобольд, перепуганный ревом воды, которая извергалась в унитаз неизвестно откуда, шарахнулся прочь и чуть дверь рогами не выбил. С тех пор в туалет и не заглядывал. Унитаз, что в туалете проживал, сидел в каморке тихо, не рычал, водой не брызгал: понятное дело, замыслил недоброе и подстерегал Тохту, да кобольд не так-то прост — и близко не подходил.

О своей собственной норе кобольд вспоминал с тоской: прекрасная нора была, темная, просторная, влажная. Ходов запасных и отнорков великое множество, чуть какая опасность — шасть в боковой ход и поминай, как звали! Даже гном не отыщет, а уж они-то под землей себя как дома чувствуют. Опять же, меры предосторожности имеются.

Кобольды — народ недоверчивый, осторожный, потому-то никому не под силу их изловить. Да что там, «изловить», даже заметить не удастся! Если кобольд сам не захочет, чтоб его увидели, так нипочем и не увидишь. Это в своем-то мире. А тут?

Тохта оглянулся на балкон и озадаченно поскреб лапой за ухом.

Да, если было «во-первых», значит, было и «во-вторых»? Второй проблемой была безопасность.

Один-единственный запасной выход в жилище, куда это годится?! Да и тот, скажем прямо… поди-ка, выскочи с четвертого этажа. Костей не соберешь.

А еще вокруг жилища кобольда для незваных гостей всегда должно быть ловушек устроено великое множество…

Тохта мечтательно прикрыл глаза.

Как его предки, воинственные кобольды, поступали? Рыли ямы поглубже и на дно острые колья втыкали. Поперек дорог и тропинок, что к их норам вели, веревки натягивали да самострел пристраивали, ядовитых змей ловили и… эх, да что говорить! Как вспомнишь изобретательность, с которой его племя незваных гостей встречало, так на душе тепло становится! Все, как положено предки делали, с умом. Понятное дело, вокруг своей норы Тохта ловушек не устраивал, все же времена настали уже другие, мирные, но тут, на чужой земле он решил быть начеку: мало ли что!

Но получалось пока как-то неважно.

Ну, натянул он вчера поздно вечером на лестнице парочку веревок — так, по старой привычке. И минуты не прошло, как из-за двери раздался страшный грохот, а потом и крики донеслись. Дарину бы спасибо сказать, ведь он, кобольд, жилище его охраняет, за бесплатно, между прочим… а парень только глазами в его сторону сверкнул и за дверь выскочил.

Зато уж когда вернулся, настоящий допрос учинил. Сообщил, что соседка в веревках запуталась и упала. На мальчишек со второго этажа подумала, прямиком к их родителям разбираться отправилась. А и пусть, угрюмо думал Тохта. Нечего мимо норы ходить…

Дарин потом весь вечер втолковывал, что живет он не в норе, а в многоквартирном доме и устраивать ловушки на лестнице — дело неблагодарное, всех соседей все равно не переловишь. Да и ни к чему это. В пищу их употреблять невозможно, в плен брать — себе дороже.

Тохта слушал, слушал, а как только к Дарину очередная гостья заявилась и они в комнате заперлись, сразу за дело взялся: шмыгнул за дверь, постоял на лестнице, прислушался — никого! И давай скорей пол возле норы свиным салом натирать… ну ладно, ладно, не салом, а гадостью несъедобной, маргарин, называется. Старался изо всех сил, хорошо получилось. Теперь если гоблин или гном захотят его, кобольда изловить, поскользнутся и растянутся, а он в это время — шасть за дверь и был таков!

Но получилось, что ни гоблин ни гном к норе в тот вечер не пожаловали, а растянулась на ступеньках та самая девица, что у Дарина в гостях была. Сидела, сидела, наконец уходить надумала, тут-то и получила сюрприз. Кобольд-то сам не видел, как дело было, зато слышно все было прекрасно. Хорошая штука — маргарин. Скользкий.

Дарин девице на ноги встать помог, успокоил, но перестарался немного: девица так обрадовалась, что и уходить раздумала. И снова они в комнате заперлись, а уж после этого она убралась восвояси. Не нора у парня, а проходной двор! Девицы постоянно толкутся и каждый день — разные. Понятное дело, для Тохты они все были на одно лицо и различал он их только по запаху, а вот Дарин не только различал, но еще и имена умудрялся запоминать.

Проводил он одну такую вчера вечером, вздохнул с облегчением и сказал:

— Тебе не надоело, а? Сколько можно ловушки устраивать? У нас в доме сам видел, ни гномов, ни троллей нету, — потом брови сдвинул и задумался: — А, нет. Один тролль все же есть: это сосед с пятого этажа. Он каждое воскресенье в шесть утра дрель включает, ровно на двадцать минут и весь дом будит. И за это я собираюсь ненавидеть его вечно! — Дарин посмотрел на потолок. — И пока, знаешь, в плане вечности всё идёт отлично.

Тохта почесал за ухом задней лапой — блохи в этом мире свирепостью и прожорливостью далеко превосходили троллей — и пробурчал в ответ:

— Нелегко забыть привычки своего племени. Все кобольды строят ловушки вокруг жилищ, чтоб никто не подкрался незамеченным. И я, оказавшись в чужом мире, полном опасностей, делаю то же самое. Как я могу прекратить?! Это все равно, как если б я тебе сказал — прекрати таскать сюда девиц!

— Кто их таскает? — осведомился Дарин. — Сами таскаются.

На этом разговор и закончился.

…Тохта посидел на пороге еще немного, вспоминая вчерашний разговор, потом вздохнул и поплелся на кухню. В ванной шумела вода: стало быть, пока он сидел на балконе, Дарин уже проснулся и отправился в душ.

Кобольд поморщился. Привычки мыться каждый день он не одобрял: запах человека, и без того малоприятный, забивался вонью пахучего мыла и чего-то резкого и невыносимо гадкого для тонкого чутья. Тохта еще раз попытался поймать в шерсти блоху, но она оказалась проворней и удрала. Ну, да зато слово вспомнил: «одеколон», вот как эта дрянь называется. Хорошо еще, что Дарин, увидев страдания кобольда, этот самый одеколон подальше убрал…

Только Тохта об этом подумал, как на пороге появился Дарин — в джинсах, футболке и с мокрыми волосами.

— Завтракать! — скомандовал он и прошел на кухню. Кобольд проследовал за ним, размышляя о том, что и в этом мире приходится вести войну с блохами и проклятые насекомые снова одерживают верх.

Дарин, насвистывая, передвигался по маленькой кухне: достал из холодильника масло, кусок колбасы в полиэтиленовой пленке, пачку сосисок, из шкафчика — свежий батон и принялся кромсать его на ломти.

Кобольд скривился.

О еде в этом мире следовало сказать коротко — она была невыносима. Кобольды в пище, конечно, неприхотливы, но ведь всему имеется свой предел!

Первое время просто голодать приходилось: на улицу выходить боялся, а питаться хлебом и этими… как их… макаронами было решительно невозможно!

И вот, когда уж с голодухи совсем живот подвело, Тохта рискнул все же за дверь выйти. Дождался ночи, спустился во двор, и… признаться, от страха лапы дрожали и шерсть дыбом: все незнакомое, непривычное, куда бежать, если вдруг опасность?!

Но огляделся, принюхался и понял — жизнь-то продолжается! Под домом обнаружился огромный подвал, и пахло оттуда так приятно и соблазнительно, что у кобольда слюнки потекли: кошками, гнилью, крысами. Запахи такие родные и привычные, что даже слезы на глаза навернулись!

Тут же юркнул в подвал — прекрасный темный, всяким хламом заваленный. И шагу сделать не успел, как услыхал шорох маленьких лапок и писк.

На сердце полегчало: едой отныне он надолго обеспечен. И действительно, сразу же изловил одну за другой двух больших крыс, и обе — на загляденье: крупные, упитанные, сочные! Одну из них Тохта прямо в подвале и сожрал, не удержался, так есть хотелось. Другую решил съесть не торопясь, помедленней, удовольствие растянуть, распробовать получше. Схватил тушку в зубы, шмыгнул в окно, пробежал по двору, прижимаясь к стене дома. Окна Дарин, как и договаривались, всегда держал открытыми. Кобольд на всякий случай огляделся — никого кругом — одним прыжком взлетел по балконным решеткам и запрыгнул в квартиру.